Аналитическая мысль Паруйра Севака в переводах Давида Самойлова

Статья посвящена освещению переводческих принципов русского поэта Давида Самойлова, внесшего большой вклад в развитие русско-армянских литературных взаимосвязей. Переводческая деятельность Самойлова позволяет судить о нем, как о талантливом переводчике широкого диапазона, который переводил как европейскую, так и восточную поэзию, приобщая к ней русскоязычных читателей. Истинным переводческим достижением Д. Самойлова можно признать его переводы из поэзии Паруйра Севака, где отражена поэтическая индивидуальность армянского поэта, философичность его мыслей и чувств. Вживаясь в поэтику П. Севака, Д. Самойлов смог воссоздать масштабность мыслей поэта, раскрывающих его глубокий внутренний мир.

Ключевые слова:поэзия, перевод, оригинал, литературные связи, рифма, интонация, мастерство переводчика.

Исследуя переводческую деятельность русских писателей и их интерес к Армении, очевидно, что русско-армянские литературные связи своего наивысшего расцвета достигли в конце ХХ столетия, когда многие поэты посредством своих переводов блестяще представили армянскую литературу, лучшие достижения ее поэзии.

Если в начале ХХ столетия переводами из армянской поэзии занимались такие выдающиеся поэты, как В. Брюсов, А. Блок, И. Сельвинский, О. Мандельштам, Б. Пастернак и другие, то в конце ХХ столетия число русских поэтов-переводчиков настолько увеличилось, что армянская поэзия стала переводиться на русский язык интенсивнее, о чем свидетельствуют многочисленные книги, которые ежегодно издавались как в Москве, так и в Ереване.

В число лучших мастеров переводческого искусства второй половины ХХ столетия вошли такие поэты, как В. Звягинцева, Е. Николаевская, А. Ахматова, Б. Ахмадулина, И. Снегова, Д. Самойлов, Ю. Левитанский, Б. Слуцкий, Л. Озеров, М. Дудин, Л. Шерешевский, П. Вегин, Ю. Мориц, В. Микушевич, О. Чухонцев, Евг. Евтушенко, Р. Рождественский, Б. Окуджава и многие другие, благодаря которым поэтический перевод достиг более совершенного и профессионального уровня. Соглашаясь с высказыванием К. Чуковского, можно смело утверждать, что “…за всю историю русской литературы не было другого периода, когда сушествовала бы такая большая плеяда даровитых писателей, отдающих свой талант переводам. Были гении, Жуковский и Пушкин, но то были великаны среди лилипутов: сиротливо высились они над толпой неумелых и немощных — одинокие, не знающие равных. А теперь само количество блистательных художников слова, посвятивших себя этой нелегкой работе, свидетельствует, что здесь произошло небывалое…

Искусству перевода отдают свои силы даже самобытнейшие из наших поэтов — с сильно выраженным собственным стилем, с резкими чертами творческой индивидуальности”. [7,с.5]

Поэзия Армении покорила русских поэтов-переводчиков разнообразием своих тем, своей интеллектуальностью, глубиной мысли и чувств, которые своими корнями уходят в далекое прошлое. Именно посредством русских переводов читатель познал для себя одну из древнейших стран мира, где духовная пища людей была образом их существования, а также великим орудием развития и прогрессирования армянской культуры и искусства.

В переводческой деятельности русских поэтов второй половины ХХ и начала ХХI столетия, в первую очередь, изумляет широта диапазона, поскольку они одновременно переводили произведения нескольких армянских поэтов, разных эпох и разных времен. Передавая творческую индивидуальность армянских поэтов, русские переводчики синтезировали с ней и свою поэтическую индивидуальность, умело сливая и объединяя голос переводимого поэта со своим поэтическим голосом, способствуя при этом рождению нового стихотворения. А. Тарковский, в свое время, отметил, что сопереживание и есть искусство поэта-переводчика, а Мария Петровых считала, что, прежде чем переводить стихотворение, его нужно “подогреть”, как гончар согревает глину руками, а затем и своим дыханием.

Известно, что, в свое время, В. Брюсов, познавая армянскую поэзию, испытывал к ней самые теплые и восторженные чувства, которые он выразил так: “Побудить к этому могло лишь одно: то, что в изучении Армении я нашел неиссякаемый источник высших, духовных радостей, что, как историк, как человек науки, я увидел в истории Армении — целый самобытный мир, в котором тысячи интереснейших, сложных вопросов будили научное любопытство, а как поэт, как художник, я увидел в поэзии Армении — такой же самобытный мир красоты, новую, раньше неизвестную мне, вселенную, в которой блистали и светились высокие создания подлинного художественного творчества”. [2,с.6] В переводческой деятельности особенно важна духовная близость переводчика и переводимого поэта, на необходимость которой в свое время также указывал Л. Мкртчян, который, в частности, отмечал, что “…если переводчик видит в тексте подлинника нечто близкое себе, он как бы “впитывает” стихи оригинала и в свое творчество, и в свою литературу. В таких случаях перевод органичнее чем когда-либо входит в литературу, на язык которой переведено произведение, и решает задачи этой литературы”. [1,с.137]

Большим знатоком армянской поэзии был также русский поэт — переводчик Давид Самойлов, внесший особую лепту в развитии и обогащении переводческого искусства. Переводческая деятельность Самойлова позволяет судить о нем, как о талантливом переводчике широкого диапазона, который переводил как европейскую, так и восточную поэзию, приобщая к ней русскоязычных читателей.

К армянской поэзии Самойлова приобщили И. Сельвинский, М. Петровых, В. Звягинцева, которые на литературных вечерах читали свои проникновенные переводы. Именно тогда армянская литература запала в душу молодому поэту, который, как и свои современники, навсегда связал свою творческую судьбу с самобытной и прекрасной поэзией.

Истинным переводческим достижением Д. Самойлова можно признать его переводы из поэзии Паруйра Севака, где отражена поэтическая индивидуальность армянского поэта, новизна его мыслей и чувств. Среди лучших его переводческих работ выделим стихотворения “Корни”, “Я слышу розы красной крик…”, “Язык воды”, “Удачи вам!”, “Твоя незрелая любовь и зрелое мое страданье…”, “Смена масок” и мн. др., вошедшие в такие сборники, как “Избранное” (1975), “Путник”(1981), “Избранное”(1983) и др. Найдя верный ключ поэтики П. Севака, Самойлов посредством переводов смог передать феномен мыслей и чувств армянского поэта, раздумья которого на русском языке получили аналогичное звучание. В стихотворении “Корни” поэт мечтал познать земные недра, несущие в себе тайны и дарящие жизнь. Перевод Самойлова, как и подлинник, построен методом перечисления и противопоставления, где ощущается глубокая мысль поэта, способствующая размышлению: [5,с.178]

Ах, если бы познать земные недра,

и почву, и состав материка,

не так познать, как познает геолог,

планеты пробуравивший бока,

не так познать, как некий археолог,

склоненный над обломками горшка.

Не так познать, как познаешь ладони

и пальцы работающие свои…

Ах, если бы познать земные недра,

как корни познают глубинные слои!

(Перевод Д. Самойлова)

Перевод звучит легко и естественно, где мысли и мечты поэта служат основным фоном стихотворения.

Поэтический стиль П. Севака, нестандартность его мыслей и чувств отразились и в переводе стихотворения “Я слышу розы красной крик…”, в котором одиночество и ожидание поэта слиты с голосом переводчика: [5,с.186]

Я слышу розы красной крик

сквозь горьковатый дым табачный

и сквозь холодный дым зимы.

И голос маленькой, невзрачной,

Мне неизвестной птахи вдруг

Приносит звуки одобренья

В часы предрассветной тьмы

Сквозь горьковатый дым табачный

И сквозь холодный дым зимы.

И кажется, что почтальон

Меня немедля осчастливит,

Достав из сумки два письма.

Но писем нет.

Стоит зима.

И крутится дымок табачный. (18.12.1959, Тбилиси)

(Перевод Д. Самойлова)

Высоко оценивая переводы Самойлова, П. Антокольский писал: “У Самойлова богатый словарь, он отлично владеет родным языком и стихом, у него изощренная ритмическая техника и завидная интонационная свобода в переводе чужой разговорной речи”. [3,с.7]

Это высказывание можно соотнести с переводом стихотворения “Язык воды”, в котором философский настрой мыслей поэта представлен ярко и реалистично. [5,с.198]

Язык воды — язык чужой страны,

которой я не твердо разумею:

все, что услышу,

понимаю я,

а вот ответить

не умею.

Из примера заметно полнейшее попадание стилистики и евфонии перевода и оригинала: это и цезура в первом и третьем стихах, и нестандартная рифмовка, и даже использование разнородных нечередующихся рифм. Например, в оригинале все рифмы мужские и только во втором стихе — женская, в переводе, наоборот, мужская только в первом стихе, все остальные — женские. Здесь полностью раскрыта вся сложность севаковского мироощущения, его нестандартное восприятие действительности, его аналитическое мышление, которое, выходя за пределы своей страны, изумляло и вдохновляло не только читателей, но и литературных критиков. Так, поэт Э. Межелайтис, благодаря русским переводам окунувшись в поэзию П. Севака, пришел к такому выводу: “Таким образом, Севак приближается к методу современной поэзии, к присущему ей лабораторному анализу. Аналитический век требует и аналитического слова. В творческой лаборатории Севака ученый дополнял поэта, а поэт — ученого. Сердце и интеллект говорили на одном и том же языке. Севак был в подлинном смысле этого слова современным поэтом. За его динамичным, резко современным словом стоит весь богатый исторический и эстетический опыт человечества”. [5,с.5]

Слияние ученого и поэта проявилось и в стихотворении “Смена масок”, где философские раздумья поэта переплетаются с его мудрыми советами, раскрывающими его психологию. В переводе Д. Самойлова ощущается дух поэта, его мысли и чувства звучат так же смело и правдиво, в которых пульсирует мощная энергетика его весомых слов. Фрагмент перевода звучит так: [6,с.147]

Я, автор апокрифических книг,

Толкователь неписаных законов,

Говорю вам:

– Не страшитесь дурного,

Оно — тайный пособник хорошего.

Я, страдающий ревматизмом всю жизнь,

Сырости пленник и арестант,

Даю вам совет моих чутких ног,

Их нещадный наказ:

– Сырость рождает цветок без корней,

Цветущий, как радуга в семь цветов,

Его именуют плесень.

Когда плесень рисует картину на наших хлебах

Или в нашей душе,

Или в каком-нибудь закоулке страны,

Не стремитесь наивно поклоняться огню:

Солнце над вами посмеяться должно,

А не поспевать на ваш зов…

(Перевод Д. Самойлова)

Определяя поэтический характер П. Севака, писатель В. Петросян, в свое время, писал: “Именно такого — мыслящего, а следовательно, сомневающегося и страдающего героя он и ввел в поэзию, тем самым наново восстановив связь между великим страстотерпцем первого тысячелетия Григорием Нарекаци, с одной стороны, и поэтическим мышлением Теряна и Чаренца — с другой. До конца своих дней Севак остался верен Поиску, его внутренний мир до конца был похож, говоря его же словами, на “мощный радиоприемник, полный тысячами голосов и звуков”. [6,с.34]

Судя по переводам, поэзия П. Севака, несомненно, была близка Самойлову по духу, новизне, по патриотическому и гражданскому пафосу, нестандартному философскому мышлению. Темы воспетые Севаком, в свою очередь, были отражены и в творчестве Самойлова, который своим проницательным взглядом улавливал даже самые мельчайшие детали бытия, которые находили свое воплощение в его стихотворениях. Так, противопоставляя добро злу, Самойлов, как и Севак, приходил к неожиданным умозаключениям. О вечной борьбе добра и зла он высказывал не только в своих стихах, но и в статьях, где отмечал, что отвечать злом на зло нельзя, ибо у зла есть свойство возрастать. Каждое последующее зло хуже предыдущего. Но и добром на зло отвечать нельзя, ибо это значит попустительствовать злу, уступить ему. Размышляя об этом, поэт писал: “Бороться со злом можно только стойкостью против зла, неподверженностью злу, вытравливанием его из себя. Бороться со злом можно только созданием атмосферы, где зло задыхается, где не может существовать. Один на один со злом не поборешься, потому что оно множественно. Добро может существовать как единичная личность. Зло возможно только как коллективное проявление, ибо у зла нет своей воли, а только воля множественная.

Стойкость против зла разбивает это множество, лишает его воли”. [4,с.430]

Принципы переводческого искусства Самойлова отразились и в стихотворении “Твоя незрелая любовь и зрелое мое страданье…”, которое является образцом высшего перевода, где между переводимым поэтом и переводчиком ощущается наивысшая гармония. [5,с.100]

Твоя незрелая любовь и зрелое мое страданье

вдруг встретились, как на тропе

два путника. И побрели.

И разойтись не в состояньи

твоя незрелая любовь и зрелое мое страданье.

Когда, устав, решив прилечь,

мы на ночлег ложимся рядом,

над нами, чтобы нас сберечь,

стоит старинное сказанье.

А между нами, словно меч,–

твоя незрелая любовь и зрелое мое страданье.

(Перевод Д. Самойлова)

Перевод Д. Самойлова близок к подлиннику и по смыслу, и по стилю. Строфически перевод представлен перекрестной рифмовкой, при помощи которой мысли и чувства поэта звучат выразительно и лирично. Перевод имеет ярко эмоциональную окраску, в нем ощущается настроение поэта, его грусть и сожаление. Синтаксически перевод, как и подлинник, выполнен анафорой и эпифорой, которые в стихотворении несут важную смысловую нагрузку. Перевод настолько совершенен, что он является эквивалентом подлинника. Переводу Самойлова соотнесем высказывание П. Антокольского, который по поводу переводов писал: “Уже не однажды было замечено, что работа переводчика родственна актерской, артистической работе. И в той, и в другой неизбежна способность перевоплощения. Как актеру на сцене приходится сегодня быть Гамлетом, завтра Хлестаковым, а послезавтра Кречинским или Карлом Моором, точно так же и переводчику предстоит не только путешествовать из века в век, из одной страны в другую, но и сверх того увлеченно и с полной отдачей себя превращаться в каждого из облюбованных им иноязычных авторов, ревностно служа его мысли и его образам, воплощая это чужое достояние на своем языке и своими живыми интонациями. Но при этом неизбежно толковать данного поэта по-своему! Ведь в задачу поэта-переводчика входит также стремление сделать чужое творчество достоянием нашей поэзии и нашей культуры,– иначе говоря, всеми доступными средствами оживить его на русском языке, дать ему вторую, новую жизнь”. [3,с.6]

Переводы Самойлова из поэзии Севака настолько совершенны, что их можно рассматривать с подлинником как равное с равным. Они свидетельствуют о высоком профессионализме русского поэта-переводчика, который смог показать поэтическую индивидуальность Севака русскоязычному читателю, верно отразив глубину и правдивость его мыслей и слов.

Литература:

1.      Мкртчян Л. Если бы в Вавилоне были переводчики. Ереван. 1987. 401с.

2.      Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней. / Под ред., со вступительным очерком и примечаниями В. Я. Брюсова. Издание Московского армянского комитета. 1916. 422 с.

3.      Самойлов Д. Поэты-современники. Под ред. Н. Любимова. Москва. 1963. 370 с.        

4.      Самойлов Д. Памятные записки. Москва. 1995. 280 с.

5.      Севак П. Избранное. Москва. 1975. 359 с.

6.      Севак П. Путник. Ереван. 1981. 260 с.

7.      Чуковский К. Высокое искусство. Москва. 1988. 420 с.