Контекстуальный анализ поэмы Паруйра Севака “И я про это” в переводе Евг. Евтушенко
Автор: Айрян Заруи Геворковна
Рубрика: 7. Вопросы переводоведения
Опубликовано в
III международная научная конференция «Современная филология» (Уфа, июнь 2014)
Дата публикации: 02.06.2014
Статья просмотрена: 633 раза
Библиографическое описание:
Айрян, З. Г. Контекстуальный анализ поэмы Паруйра Севака “И я про это” в переводе Евг. Евтушенко / З. Г. Айрян. — Текст : непосредственный // Современная филология : материалы III Междунар. науч. конф. (г. Уфа, июнь 2014 г.). — Т. 0. — Уфа : Лето, 2014. — URL: https://moluch.ru/conf/phil/archive/108/5752/ (дата обращения: 22.12.2024).
Армянская культура, в частности, литература, была для Евг Евтушенко источником вдохновения, которая переросла в большую, преданную любовь прежде всего к ее народу. Неоднократно в своих выступлениях русский поэт отмечал: “Я, может быть, был бы другим человеком, если бы не мои армянские друзья, их глаза… Когда вы улыбаетесь, глаза ваши остаются грустными… Вы составляете часть моей совести. Мы должны побеждать свои страхи, но бояться осуждающих глаз тех, кто нас любит”. [1, с.4]
Большим идейным и духовным другом Евг. Евтушенко был выдающийся армянский поэт Паруйр Севак, который одним из первых приобщил его к армянской литературе. Их дружба сложилась еще в студенческие годы, когда они учились в Москве, в Литературном институте. Евг. Евтушенко всегда вспоминал П. Севака с чувством теплоты, признавая в его лице особо одаренного поэта. Указывая на величие армянского поэта, Евтушенко отмечал: “Армения встречала меня с теплом, в самые трудные моменты жизни… А Паруйр Севак находил отдушину в Москве, когда ему трудно было на родине. У Паруйра совесть была выше многого, и это стало для меня нравственным уроком”. [2, с. 6]
Из поэзии П. Севака Евтушенко перевел незначительное число стихотворений, однако его переводы имели решающее значение в поддержке армянского поэта в тот трудный час, когда его поэзия подвергалась многочисленной критике. Именно в эти годы, проявляя солидарность с Севаком, разделяя его мировоззрение и философский подход к жизни, Евг. Евтушенко перевел на русский язык поэму “И я про это”, которая явилась новым словом в армянской поэзии, выходящим за рамки общепринятых устоев. По поводу своего перевода Евтушенко отмечал: “Я переводил П. Севака — его большую поэму о любви к замужней женщине, которая в свое время вызвала ханжеское недовольство армянских бюрократов. Но когда в моем переводе ее опубликовали на русском, да еще и в “Новом мире”, они поприутихли. У Севака был неистовый гражданский темперамент… Безкожий человек. Все он чувствовал своими незащищенными нервами”. [2, с.6]
Поэма П. Севака “И я про это” принадлежит раннему творчеству поэта, который уже утверждал свой необыкновенный и своеобразный поэтический почерк, поднявший армянскую литературу на новый, более высокий уровень. Итак, поэма посвящена глубоким и искренним чувствам поэта к замужней женщине, образ которой идеализирован поэтом, мечтающим связать с ней свою судьбу и жизнь. Чувство страстной любви поэта к замужней женщине явилось вызовом поэта к нравственным устоям армянского общества, где вопросы семьи и брака были всегда неприкосновенными.
Композиционно подлинник состоит из четырнадцати небольших частей, перевод же Евтушенко представлен из двенадцати небольших частей. Несколько вольно Евтушенко передал первую часть поэмы, где воссоздана картина собрания, длящаяся целых пять часов, где лирический герой осуждается за свою связь: /С чужой женой?/ Моральные устои./ Гражданский долг./ Советская семья./ Какая грязь!/ Нам быт здоровый нужен!/.
Переводчик умело воссоздал в первой части угнетенность, подавленное психологическое состояние лирического героя, переживающего нападки людей. Предыдущие части раскрывают раздумья и переживания героя, отражая при этом его внутреннее состояние, готового ради любви терпеть обиды и насмешки людей. В переводе, как и в подлиннике, раздумья лирического героя представлены искренне, он стремится понять и простить свою возлюбленную: Но как/ ты вышла замуж,/ не любя?/ Ведь ты его не любишь,/ не любила!/ Себя одну/ ему ты отдала,/ и вот/ с тобою мучимся/ мы оба./ Неопытной девчонкою была?/ Но ведь в любви/ совсем не нужен опыт./ Не раздает нам жизнь/ добро и зло/ Прости, что я жесток сейчас, родная…/.
С особым сопереживанием Евтушенко воссоздал и те строки поэмы, в которых поэт стремится простить вынужденное замужество своей возлюбленной: [6, с.95]
Была бы
в чем-то
схожа ты с любой –
я б о тебе
сейчас не думал с болью.
они — ведут игру в любовь, а ты-
сама играла ты
с любовью!..
Лирический герой поэмы отказывается делить свою возлюбленную с другим, он мечтает увидеть в ее лице свою жену. Эти строки, как и в подлиннике, пронизаны оптимизмом лирического героя, мечтающего иметь от любимой жены детей, таких же замечательных, как их мать: [6, с.95]
Хочу я дочку.
на тебя похожую,
а ты –
ты мальчика, что на меня похож!
хочу я дочку,-
звонкую и гибкую,
с твоим лицом,
характером,
улыбкою,
как ты, и трезвую,
но и мечтательную,
во всем такую же замечательную!..
Переводчику удалась и концовка поэмы. Лирический герой поэмы, пройдя через множество сплетен и насмешек мещан, все же добился своего счастья, воссоединившись со своей любимой. Концовка перевода звучит аналогично подлиннику и передает выстраданного любовью радостное настроение человека, наконец нашедшего свое счастье: [6, с.95]
Пришла навсегда.
Стоишь,
В глаза мне доверчиво глядя.
Я знаю –
О сыне полна ты забот…
Но пусть для него
Я пока “дядя”,-
“сестричкой” он дочь мою назовет…
Сравнивая перевод с подлинником, видно, что он выполнен вольно, благодаря чему переводчик представил переживания лирического героя эмоционально экспрессивнее. Особая разбивка стихотворной строки (так называемая “лесенка”) выявляет в переводе ритмико-интонационное строение стиха, помогает выделить в нем нужное слово. В переводе, как и в подлиннике, ощутимо движение ритма, которое сочетается с проникновенными лирическими признаниями поэта. В переводе Евтушенко блестяще показал психологию лирического героя, поставившего свою любовь превыше всего, который ради нее готов идти на любые жертвы и лишения. В переводе с большим мастерством воссозданы философские умозаключения поэта, раскрывающие его сущность и мировоззрение. Например: /Случайных неудач/ любовь не знает/, или: /Любовь не гость,/ охочий до обедов,/ чтоб приходить,/ когда ее зовут/. Другой пример: /Любовь игрушка, может быть, подчас,/ но не из тех игрушек,/ что ломаем,–/ из тех игрушек,/ что ломают нас/, или: /Мне в беспокойной жизни моей/ не до поступков людских –/ до людей!/ Совесть велит мне –/ душой не криви./ Не до любовницы мне –/ до любви!/ и другие, в которых заложена энергетика севаковского слова. С чувством особой теплоты переводчик передал и те строки подлинника, в которых выражено отношение поэта к детям: /Что тянет?/ О, не говор лип и кленов,/ не ровная задумчивость газонов,/ не девушки,/ нет, нет!/ Ни те, ни эти,/ а дети,/ понимаете вы,–/ дети!/, или: /А вы заметили,/ среди детей на свете/ нет некрасивых — /ведь они же дети…/.
Выделяя глубину и искренность переживаний героя, Евтушенко использовал такие выразительные средства языка, как сравнения, эпитеты, метафоры, придающие его языку особую эмоциональность и экспрессивность. Переводчик не упустил в своем переводе и нотки иронии, которые ощутимы в размышлениях лирического героя. Например: /Благодарю/ я свой пустой карман!/ Не многих/ он заманит на роман!/.
В переводе ощущаются также отголоски поэзии В. Маяковского, которые заметны в следующих строках: /Я волком бы выгрыз… мещанство, друзья! /В густой глухоте/ кисейного рая/ катастрофически/ таял бы я,/ на все холодильники невзирая./.
Помимо смысла, переводчик блестяще передал настроение героя, его грусть, тревогу, когда речь идет о непонимании и презрении его людьми, и его радостные ощущения и оптимизм, когда речь идет о любимой женщине. Евтушенко тончайшим образом передал суть подлинника, который по всем параметрам переводческого искусства является его аналогом, который оставляет на читателей такое же впечатление, как и подлинник, где мысль, интонация, эмоциональный колорит воссозданы им с большим умением и поэтическим вкусом.
Переводу Евтушенко вполне соответствует высказывание К. Чуковского о переводе, который писал: “Если переводчик талантлив, воля автора не сковывает, а напротив, окрыляет его. Искусство переводчика, как и искусство актера, находится в полной зависимости от материала. Подобно тому, как высшее достижение актерского творчества — не в отклонении от воли драматурга, а в слиянии с ней, в полном подчинении ей, так же и искусство переводчика, в высших своих достижениях, заключается в слиянии с волей автора”. [7,с.4]
Литературовед А. К. Егиазарян в книге “Поэт и перевод”, характеризуя высший тип вольного перевода, писал: “Это те переводы, которые независимо от оригинала становятся полноправными произведениями данной литературы. Они сопоставляются как равное с равным. И тогда речь должна идти не об искажении переводимого произведения, а о создании по его мотивам нового (неважно, что одно из этих произведений может быть более, а другое — менее значительно, главное, что оба — факты поэзии)” [3, с. 41], что вполне подходит вышерассмотренному переводу Евтушенко, который можно сопоставить с оригиналом, как равное с равным.
Переводы Евтушенко из армянской поэзии явились образцом высших вольных переводов, в которых, помимо поэтической индивидуальности переводимого поэта, ярко блещет и поэтическая личность самого переводчика.
По поводу переводческого искусства, И. Кашкин отмечал, что переводчик, производя критический отбор и самого произведения для перевода, и художественных средств для его передачи, берет на себя функции первого критика если не своей собственной работы, то материала, над которым он работает. На каждом историческом этапе по — новому и на новом уровне ставился и обсуждался вопрос о трех основных функциях перевода, которые в каждую эпоху сменяли друг друга как три последовательных этапа. Указывая на них, Кашкин писал: “Первая из этих функций — ознакомительная, и ей служит информационно — коммуникативный, или излагающий перевод.
Вторая — копирующая функция и соответственно перевод, чаще всего тщетно старающийся таким методом передать подлинник во всей полноте и глубине, что обычно приводит лишь к имитации или даже пародии чужеязычия.
Наконец, третья — это художественно — познавательная функция и творческий, воссоздающий перевод как полноценная замена подлинника. [4, с.141]
Переводчик проходит по всем этапам работы как читатель, оценщик — рецензент переводной книги. У критика есть своя ответственная роль, и он должен:
1. Вскрыть задачу, поставленную автором подлинника.
2. Определить, как понята и решена та же задача переводчиком.
3. Суметь донести свою оценку до читателя.
По поводу разбора переводческого мастерства, нацеленного на выявление достоинств перевода, И. Кашкин представил это так: “Переводной текст для критика — профессионала — это не арифметическая сумма слагаемых: содержание + форма подлинника, — а некое добавочное и уже как бы алгебраичное действие.
Это либо действие умножения, где множимое — заданный подлинник, множитель — талант и мастерство переводчика, а в алгебраическом произведении — та же книга, но в новом равноценном языковом обличье”. [5, с. 9]
Аналогичное суждение высказал также теоретик перевода С. Флорин, который отмечал, что в нашем математическом веке цифры самым бесцеремонным образом вторгаются во все науки и искусства, что также можно отнести и к переводу стихов. Поэзия с самого своего рождения была не только тесно связана, но и подчинена арифметике, в частности, в отношении метра и строфики, то есть числа стоп и стихотворных рядов. В статье “Длина слова и перевод поэзии” Флорин писал: “Так как при переводе поэзии подбор слов подчинен не собственной мысли переводчика, а тексту оригинала, вмещенному в предопределенный автором метр, что в свою очередь отражается на числе слов и на числе слогов в отдельных словах (поскольку общая сумма слогов в принципе должна бы оставаться неизменной), это “арифметическое” соображение неминуемо приводит нас к вопросу о сопоставительной длине в разных языках или о “звуковом неравенстве языков” ”. [8, с.148]
Итак, многочисленные исследования в области переводческого искусства свидетельствуют то, что успех перевода зависит от степени передачи оригинала. Переводчик должен перевоплощаться в поэта, которого переводит, и вместе с тем он должен оставаться самим собой.
В заключение укажем, что, являясь одним из прогрессивных писателей России, Евг. Евтушенко считал, что в основе подлинного патриотизма — признание достоинств других народов, в частности, их культуры, искусства. Это высказывание подтверждают переводы поэта, в частности, из лирики Паруйра Севака, которая на русском языке зазвучала с новой впечатляющей силой.
Литература:
1. Аргументы и факты. № 10. 8 декабря. 2006.
2. Голос Армении. № 12. 7 декабря. 2006.
3. Егиазарян А. К. Поэт и перевод. Ереван.1979. 128 с.
4. Кашкин И. Текущие дела. — В кн.: Мастерство перевода. М., 1959. 378 с.
5. Кашкин И. Критики есть, и нет критики. — В кн.: Мастерство перевода. М., 1964. 390 с.
6. Севак П. Стихи. Ереван.1956. 254 с.
7. Чуковский К. Высокое искусство. Москва.1988. 355 с.
8. Флорин С. Длина слова и перевод поэзии. — В кн.: Мастерство перевода. М., 1990. 390 с.