Опыт реализации кейнсианских и неолиберальных рекомендаций: взгляд в прошлое

В последние годы в российском экономическом сообществе не утихают споры о том, какую из двух ключевых теорий экономического развития следует положить в основу российской экономической политики — кейнсианскую (неокейнсианскую) или неолиберальную. Следует ли России и дальше двигаться по неолиберальному пути, то есть по пути приватизации, сдерживания роста денежной массы, сокращения государственных расходов, поддержания бездефицитности государственного бюджета? Или России следует сменить курс, взяв на вооружение кейнсианские (неокейнсианские) рекомендации по стимулированию потребительского спроса, по наращиванию государственных расходов, финансируемых за счет денежной эмиссии, доходов от экспорта, привлечения государственных и частных займов?

В поиске ответа на эти вопросы не лишним будет изучить опыт зарубежных стран, следовавших когда-либо рекомендациям этих теорий. Какая из этих теорий наилучшим образом зарекомендовала себя на практике, а какая не нашла подтверждения в ходе ее практической реализации? Изучению этих вопросов и будет посвящено настоящее исследование.

Как показали его результаты, ни одна из упомянутых выше теорий не может претендовать на абсолютную истину. В мировой экономической истории можно встретить немало примеров, подтверждающих справедливость каждой из них, равно как и примеров, их опровергающих.

Одним из наиболее удачных примеров, подтверждающих справедливость кейнсианской и неокейнсианской теорий, является послевоенное восстановление экономики западноевропейских стран, например, Франции.

Экономическое положение, в котором оказалась эта страна сразу после окончания Второй мировой войны, было критическим. Промышленное производство за годы войны сократилось примерно на 70 %, сельскохозяйственное — наполовину; было разрушено 2100 тыс. зданий и 195,5 тыс. промышленных предприятий, те производственные мощности, что уцелели в годы войны, были чрезвычайно изношены: средний возраст станков и оборудования в послевоенные годы во Франции составлял 30 лет [9, с. 509].

В целях восстановления национального хозяйства Франции ее правительством был реализован ряд кейнсианских рекомендаций, направленных на увеличение государственного вмешательства в экономику. Во-первых, в стране была проведена массовая национализация убыточных предприятий (при этом в собственность государства перешло около 20 % всех производственных мощностей страны). Во-вторых, была разработана и внедрена в практику система государственного планирования экономики. Плановые задания носили не обязательный, но рекомендательный характер. Однако те предприятия, которые выполняли эти задания, получали от государства ряд преференций — налоговые льготы, государственные кредиты, разрешения на строительство крупных промышленных объектов. В-третьих, государство взяло на себя ряд существенных социальных обязательств: была создана единая государственная система социального страхования, увеличены размеры пенсий и семейных пособий.

Также были предприняты меры, составившие впоследствии основу неокейнсианской экономической политики и направленные на привлечение капитала в экономику. При этом предпочтение отдавалось его иностранным источникам. В период с 1949 по 1954 год одни только США предоставили Франции 5,2 млрд. долл., из них 3,2 млрд. были перечислены по плану Маршалла, 2 млрд. — по двусторонними франко-американским соглашениям. «В целом американские поставки составили примерно 10 % от общей суммы капиталовложений во французскую экономику. Они дали толчок развитию металлургии, нефтехимии и ряда других отраслей промышленности [7, с. 206]».

Перечисленные выше меры позволили Франции быстро восстановить материально-техническую базу своей экономики и перейти к самоподдерживающемуся экономическому росту. Уже в 1958 году величина национального богатства этой страны возросла в полтора раза по сравнению с довоенным уровнем [12], а «выпуск промышленной продукции вырос в два с лишним раза … В годы Четвертой республики [1946–1958 гг.] возникли современные отрасли промышленности (газо- и нефтедобывающая, нефтеперерабатывающая, химическая, атомная, электронная)» [2, с. 92].

В качестве контрпримера, указывающего на то, что кейнсианские рецепты работают далеко не всегда, можно привести экономический кризис, разразившийся в США в конце 60-х — начале 70-х годов ХХ столетия.

В этот период Соединенные Штаты столкнулись с существенным падением деловой активности (только в 1969 году объемы промышленного производства сократились на 8 %, а безработица возросла на 6 %). Администрация президента Р. Никсона в 1971–1972 году пыталась решить проблему, используя традиционные средства государственного регулирования: увеличение денежного предложения и повышение социальных выплат.

Однако указанные меры не возымели должного эффекта. За период с 1973 года по 1975 г. число занятых сократилось на 2 млн. чел. [9, с. 428], а цены возросли на 30 % [10]. Непростое положение в американской экономике, кроме того, усугубилось разразившимся в этот период мировым энергетическим кризисом.

Стало очевидным, что для преодоления кризиса требуется радикальная смена экономического курса. Первые признаки этой смены стали заметны уже в правление президента Дж. Картера, однако, полномасштабный переход к новой экономической политике осуществил только Р. Рейган, возглавивший США в 1981 году.

Экономическая политика Р. Рейгана (рейганомика), основанная на рекомендациях неолиберализма, считается одним из наиболее удачных примеров, подтверждающих справедливость этой теории.

По словам М. Альбера, острием экономической политики Р. Рейгана стал Закон о восстановлении экономики (Economic Recovery Act). «Закон состоит из трех частей. Первая — уменьшение вмешательства государства в секторы добычи нефти, телесвязи, воздушного транспорта, банков и конкуренции … Вторая часть касается налогообложения. Принята широкомасштабная реформа. Ее цель — упростить порядок подоходного налогообложения, упразднив вычеты и уменьшив процентные ставки налогообложения, в особенности самые высокие. Третья часть — борьба против инфляции путем контроля за денежной массой» [1, с. 38]. Кроме того, администрацией президента Р. Рейгана было предпринято беспрецедентное сокращение социальных программ.

Результатом этой политики стал экономический подъем, сопровождавшийся глубокой структурной перестройкой экономики на базе последних достижений НТП. Ежегодные темпы роста реального ВВП на душу населения в 1981–1990 гг. возросли до 1,8 %, а темпы роста производительности труда до 1,3 % (в 1973–1981 гг. они составляли 1,1 и 0,7 % соответственно) [4, с. 421]. Существенно снизилась инфляция и безработица, увеличилось личное потребление [9, с. 435].

Эти результаты принято считать триумфом неолиберальной теории, однако, справедливости ради следует отметить, что не все названные выше экономические достижения можно приписывать ее заслугам. Во-первых, часть этих успехов была достигнута благодаря благоприятной внешнеэкономической конъюнктуре, в частности, падению цен на нефть. Во-вторых, рейганомика по большому счету не была полностью неолиберальной. В ней просматривались отдельные элементы кейнсианства, например, масштабные государственные военные расходы, финансируемые за счет бюджетного дефицита.

В качестве контрпримеров, опровергающих неолиберальную теорию, можно привести ее фиаско в странах постсоветского пространства, в том числе и в России; в Мексике и других странах Латинской Америки.

В России, других странах СНГ, некоторых странах ЦВЕ о несостоятельности неолиберальной теории свидетельствуют результаты затянувшейся и крайне болезненной трансформации экономической системы, начавшейся в 90-х годах прошлого столетия. В числе этих результатов нельзя не назвать обвальное падение производства, инвестиций, уровня жизни населения и его беспрецедентное имущественное расслоение, высокую инфляцию и безработицу.

В Мексике провалы неолиберализма дали знать о себе в 1994 году во время так называемого текилового кризиса, разразившегося после 12 лет реформ, проводившихся в строгом соответствии с рекомендациями МВФ и Всемирного Банка. Следуя этим рекомендациям, правительство Мексики провело масштабную приватизацию, в ходе которой «в 1982–1994 гг. было продано 940 предприятий, в том числе банки, авиакомпании, заводы» [5]. Были резко сокращены государственные расходы, в том числе и социальные, и это при том, что во время проведения неолиберальных реформ за чертой бедности оказалось 40 млн. мексиканцев — половина населения страны. Были сняты барьеры для проникновения в страну иностранного капитала, в частности, была разрешена приватизация земли иностранцами. «Последовавшее снижение импортных барьеров стало еще одним ударом, так как дешевый импорт из эффективных и щедро субсидируемых сельскохозяйственных предприятий США привел к падению цены на кукурузу и другие продукты настолько, что только наиболее эффективные и влиятельные мексиканские фермеры оставались конкурентоспособными» [8, с. 138].

В итоге, после 12 лет «оздоровления», проводившегося по неолиберальным рецептам МВФ, «Мексику потряс самый тяжелый за два десятилетия кризис, сопровождавшийся не просто девальвацией, но крахом национальной валюты. Отток капитала из страны за неделю превысил 10 млрд. долл., а свыше 2,4 млн. мексиканцев потеряли работу» [3, с. 204].

Исторический опыт Мексики ставит под сомнение не только неолиберальную теорию. Он опровергает и обоснованность некоторых положений неокейнсианской теории, в частности, положения о том, что приток иностранного капитала является необходимым и достаточным условием перехода к самоподдерживающемуся росту.

И до начала неолиберальных реформ, и непосредственно во время их осуществления Мексика была весьма привлекательным объектом для иностранных инвесторов. Особенно активно Мексика привлекала зарубежные кредиты, займы, прямые и портфельные инвестиции в период с 1977 по 1987 год. В это десятилетие, ее внешняя задолженность стабильно росла. К 1987 году ее относительная величина (рассчитанная как отношение внешнего долга к ВНД) стала весьма существенной — 82,2 % ВНД (табл. 1).

Таблица 1

Динамика некоторых макроэкономических показателей Мексики [11]

Для сравнения: средняя величина этого показателя в развивающихся странах Латинской Америки и Карибского бассейна в том же году составляла 60,8 %, в развивающихся странах Европы и Центральной Азии — 30,2 %, в развивающихся странах южной Африки — 56,3 %, в странах с низким доходом (по классификации Всемирного банка) — 66,6 %, в странах со средним доходом — 44,1 %.

Мощный приток капитала из-за рубежа, тем не менее, не вызвал необратимого роста производства, капиталовложений и потребления: приросты их объемов в отдельные годы рассматриваемого периода имели отрицательные значения. Да, приток иностранного капитала позволил Мексике осуществить ряд дорогостоящих проектов, в первую очередь в сфере нефтедобычи. Но эти проекты, по словам Н. Осокиной, «мало способствовали структурной перестройке хозяйства, создав типичную для развивающихся стран ситуацию формирования полярных секторов экономики: современного экспорториентированного — динамичного, но ограниченного и слабоинтегрированного в национальную экономику, и традиционного, низкоэффективного и труднореформируемого» [5].

Из сказанного можно сделать вывод о том, что массированные иностранные инвестиции, вопреки представлениям неокейнсианцев, не всегда способствуют модернизации экономики. Если же иностранные инвестиции осуществляются в чрезмерных количествах, они не только не способствуют оздоровлению экономики-реципиента, но могут спровоцировать ее кризис. Примером такого кризиса стал азиатский финансовый кризис 1997 года.

Итак, каждая из рассмотренных выше теорий нашла свое подтверждение в ходе исторического развития одних стран, но была опровергнута опытом других.

Какую же из этих теорий следует положить в основу экономической политики нашей страны? Чьи рекомендации могут оказаться наиболее полезными для модернизации ее экономики?

Опыт динамично развивающихся стран свидетельствует о том, что в современных условиях нельзя делать ставку на какую-либо одну теорию, в настоящее время устойчивое экономическое развитие может обеспечить только их гармоничное сочетание.

В качестве примера экономической политики, основанной на сочетании рекомендаций разных экономических теорий можно привести экономическую политику Китая. В последние 30 лет эта политика строится в основном в соответствии кейнсианскими рекомендациями. Ее главным приоритетом является стимулирование спроса (как инвестиционного, так и потребительского). Осуществление мероприятий, проводимых в рамках экономической политики Китая, производится за счет бюджетного дефицита, финансируемого, как правило, путем эмиссии денежных средств. По словам И. Н. Наумова, «денежная эмиссия в ходе монетизации экономики [Китая] использовалась как эмиссионный доход государства и направлялась через государственную банковскую систему на инвестирование в основные фонды и повышение оплаты труда» [6, с. 24].

Практическая реализация описанной выше политики как минимум дважды приводила к серьезному перегреву экономики — в 1988 году и в 1994. Признаками этого перегрева стали высокие годовые темпы инфляции, доходившие до 18 %. В ответ правительством Китая были предприняты чисто неолиберальные меры, направленные на сокращение денежной массы и получившие впоследствии название «жесткой посадки экономики». Указанные меры позволили значительно снизить темпы инфляции, хотя и привели к временному спаду производства. Но его рост достаточно быстро возобновился и вскоре снова превысил среднемировые показатели.

Итак, в современных условиях нельзя строить экономическую политику государства, следуя рекомендациями какой-либо одной экономической теории. В своей экономической политике государство должно умело оперировать инструментами каждой из них, гармонично сочетая их для достижения поставленных перед собой целей.

Литература:

1.                  Альбер, М. Капитализм против капитализма. / М. Альбер. — СПб.: Экономическая школа, 1998. — 296 с.

2.                  Всемирная история новейшего времени. / И. О. Змитрович, Г. М. Кривошецкий, М. Я. Колоцей и др. — Гродно: ГрГУ, 2002. — 207 с.

3.                  Гельман, В. Я. Венесуэла и Мексика: нефть, авторитаризм и популизм // Нефть, газ, модернизация общества / Под общ. ред. Н. А. Добронравина, О. Л. Маргания. — СПб.: «Экономическая школа» ГУ ВШЭ, 2008. — 522 с.

4.                  Макконел, К. Р. Экономикс: принципы, проблемы и политика. / К. Р. Макконел, С. Л. Брю. — М.: ИНФРА-М, 1999. — 974 с.

5.                  Осокина, Н. Мексиканский экономический кризис 1994 года. / Н. Осокина // Обозреватель — Observer. — 1998. — № 10. — URL: http://www.rau.su/observer/N10_98/10_13.HTM (дата обращения 02.02.2014).

6.                  Проблемы экономического роста и развития производительных сил в КНР. — М.: Институт Дальнего Востока РАН, 2007. — 184 с.

7.                  Смирнов, В. П. Франция в ХХ веке. / В. П. Смирнов. — М.: Дрофа, 2001. — 352 с.

8.                  Харви, Д. Краткая история неолиберализма. Актуальное прочтение. / Д. Харви. — М.: Поколение, 2007. — 288 с.

9.                  Экономическая история зарубежных стран / Н. И. Полетаева, В. И. Голубович, Л. Ф. Пашкевич и др. — Мн.: Интерпрессервис; Экоперспектива, 2003. — 592 с.

10.              Inflation, consumer prices (annual %) / The World Bank. URL: http://data.worldbank.org/indicator/FP.CPI.TOTL.ZG (дата обращения: 12.09.2013).

11.              Mexico / The World Bank. URL: http://data.worldbank.org/country/mexico (дата обращения: 02.02.2014).

12.              Piketty, T. Capital is Back: Wealth-Income Ratios in Rich Countries 1700–2010. / T. Piketty, G. Zucman. URL: http://piketty.pse.ens.fr and http://gabriel-zucman.eu (дата обращения: 01.02.2014).