Современная художественная литература, так или иначе, имеет точки соприкосновения с жизнью общества в целом. Апеллируя к фоновым знаниям реципиента, художественный текст оказывает влияние на характер восприятия читателем информации. Показателем попытки адресанта воздействовать на сознание адресата является использование прецедентных феноменов.
При анализе особенностей использования прецедентных феноменов в художественных текстах ученые обращают особое внимание на те функции, которые они выполняют. К примеру функция оценки проявляется в текстах современной художественной литературы особенно ярко, и Д. Б. Гудков отмечает, что оценка, выраженная с помощью прецедентных феноменов, не претендует на объективность, она подчеркнуто эмотивна и субъективна [Гудков 2003: 157]. Таким образом, употребляя прецедентное имя в тексте, автор не только на основе ассоциативной связи отсылает реципиента к прецедентной ситуации, связанной с этим именем, но и показывает свое отношение к определенному акту, а также за счет речевой экономии доводит до читателя главную мысль при помощи меньшего количества языковых единиц.
Вслед за Е. А. Нахимовой мы выделяем следующие функции прецедентных феноменов:
1. функция оценки;
2. моделирующая функция;
3. прагматическая функция;
4. парольная функция;
5. эстетическая функция;
6. людическая функция;
7. эвфемистическая функция [Нахимова 2005: 216].
Рассмотрим их подробнее на материале романа В.Пелевина «Числа».
1. Функция оценки.
Прецедентные имена — важное средство эмоциональной оценки, они не претендуют на логическую законченность, на точную формулировку, но ярко выражают субъективное отношение автора. К прецедентам, выполняющем функцию оценки в тексе можно отнести следующие примеры: Зевс, Аполлон, Штирлиц, Дориан Грей, Гудвин, Фюрер, Кощей Бессмертный, Ромео и Джульетта, Конфуций и другие.
Внешне Простислав напоминал Кощея Бессмертного, переживавшего кризис среднего возраста [Пелевин 2012: 116].
В восточно-славянской мифологии Кощей Бессмертный — злой чародей, смерть которого спрятана в нескольких вложенных друг в друга волшебных животных и предметах. Изображается в виде худого высокого старика либо живого скелета. Данное сравнение героя Простислава со сказочным персонажем дает адресанту более полное и точное представление о его внешности. За счет такого приема автор добивается экономии речевых средств.
Но если «34» вмещало в себя все лучшее, что было в Степиной жизни, то «43» было его антиподом, эдаким портретом Дориана Грея [Пелевин, 2012: 22].
Дориан Грей — главный герой романа Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея», юноша, наделенный невероятной красотой. Это фигура двойственная. В нем сочетаются тонкий эстет и даже романтик и порочный, безжалостный преступник и развратник. Все уродство души Дориана проявляется на его портрете, написанном Бэзилем Холлуордом. Со временем Дориан Грей и его портрет становятся невообразимо различными, превращаясь в полную противоположность друг друга. Данный прецедент использован в тексте для отражения в равной степени негативной оценки одного числа и позитивной оценки другого числа главным героем Степой.
2. Моделирующая функция.
Это функция формирования представлений о мире в виде модели. Часто эту функцию в тексте выполняют прецедентные имена и прецедентные ситуации. В тексте романа моделирующую функцию выполняют такие прецедентные феномены, как «Датское королевство», «Пересвет и Челубей», «Шрек», «Ромео и Джульетта», «Шариков», «Раскольников», «Моська», «Камикадзе» и другие.
Это было похоже на поединок Пересвета и Челубея, поразивших друг друга насмерть: числа взаимно аннигилировали, исчезнув во вспышке света [Пелевин 2012: 326].
Пересвет и Челубей — участники Куликовской битвы, бившиеся перед основным сражением. Оба богатыря погибли после первого же столкновения копьями. Автор показывает подобным сравнением, что в подобных поединках нет победителей, а с помощью этих прецедентных имен его предположение становится аргументированным.
И нечего было бояться, что его примут за Моську, лающую на слона [Пелевин, 2012: 155].
Моська — не только имя собственное, кличка собаки, лающей на слона, но и имя нарицательное, применяемое к кому-либо незначительному, слабому, неважному. В тексте явна видна апелляция автора к прецедентной ситуации, ассоциирующейся у читателя с данным прецедентным именем.
3. Прагматическая функция.
Это функция воздействия на адресата. Прецедентные феномены задают определенную систему ценностей и антиценностей, которая в той или иной мере регулирует поведение представителей лингвокультурного-сообества, объединяя «своих» и противопоставляя их «чужим». Примерами таких прецедентов могут служить «Шариков», «Набоков» и другие.
Шариковыхнам тут не надо [Пелевин 2012: 304].
Шариков — персонаж фантастической повести Михаила Булгакова «Собачье сердце». Первоначально был беспородным бродячим псом, в результате экспериментальной операции по пересадке гипофиза и семенников переродился в человека. Затем, в результате обратной операции, снова стал собакой. «Шариков» стало именем нарицательным: так уничижительно называют наглого малообразованного и некомпетентного человека из низов общества, в силу разных причин оказавшегося во властных структурах. В тексте выражение «Шариковых нам тут не надо» используется с целью приближения простого разговорного стиля изложения мысли к более усложненному художественному. Такое усложнение придает тексту художественную насыщенность и многогранность. Присутствие в речи героя романа таких прецедентных феноменов, как имена литературных героев, делает его речь более богатой и развернутой, придает ей большую значимость. А пренебрежительное и уничижительное отношение к данному литературному персонажу дает возможность читателю предположить, что герои романа себя к таковым не относят, то есть приводят их в качестве противопоставления.
Англофилия казалась Степе почтенным и даже в некотором смысле патриотичным культурным изыском — она как бы устанавливала родство между ним и Набоковыми петербургского периода, которые весело плескались в надувных резиновых ваннах в своем гранитном особняке на Морской, обсуждая на оксфордском диалекте связь между подростковой эрекцией и смертью графа Толстого [Пелевин, 2012: 146].
Набоков — русский и американский писатель, поэт, переводчик, литературовед и энтомолог. Набоковы — представители петербургского дворянства, олицетворение комфорта и достатка. Автор противопоставляет семью Набоковых, имеющих весьма богатую и знатную родословную, главному герою Степе, у которого родители были простыми рабочими. Несмотря на то, что некие факты «устанавливали между ними родство», автор подчеркивает их разобщенность во всех отношениях.
4. Парольная функция.
Прецедентные феномены, используемые в речи, часто служат для обнаружения общности ментально-вербальной базы автора и читателя. Читатель, откликаясь на пароль, названный автором, становится как бы «своим», «посвященным». Таким образом, читатель и автор образуют группу единомышленников, понимающих друг друга и отделяющих себя от «непосвященных». Примерами также служат такие прецедентные феномены, как Шариков и Набоков.
5. Эстетическая функция.
Она связана с тем, что прецедентные феномены воспринимаются как способ эстетической оценки мира, привлекают внимание необычной формой выражения. В тексте присутствуют такие прецедентные феномены, как «Воскресение», «Евгений Онегин», «Божественная комедия», «Ромео и Джульетта», «Братья Карамазовы» и т. п.
На нем была маркировка, напоминавшая о рассказе Конан Дойла «Пляшущие человечки», что делало его подходящим для планируемого макабра [Пелевин 2012: 195].
«Пляшущие человечки» — один из рассказов о Шерлоке Холмсе. В рассказе великий сыщик разоблачает загадку таинственного шифра, состоящего из изображений пляшущих человечков. Автор, давая отсылку к уже известному произведению, не дает читателям описания данного изображения. Таким образом автор может заинтересовать читателя и послужить неким рычагом, дающим толчок для прочтения произведения.
Про это еще у Дюма было в «Двадцать лет спустя» [Пелевин, 2012: 227].
«Двадцать лет спустя» — роман французского писателя Александра Дюма, являющийся продолжением романа «Три мушкетера» и второй книгой трилогии о королевских мушкетерах. Автор не дает читателям конкретных данных о событиях, описанных в книге Александром Дюма, поэтому читателю, незнакомому с произведением, необходимо восполнить информационные пустоты для более четкого понимания мысли автора.
6. Людическая функция.
Использование прецедентных феноменов часто имеет характер своего рода языковой игры: автор задает загадку, а читатель ищет на нее ответ. Языковая игра способствует привлечению внимания к форме текста, делает его менее формальным. Примерами могут служить прецеденты: Борис Маросеев, первый блиц кригом, семь раз фильтруй базар, все дороги ведут в никуда, Саша Македонский, Архипелаг Гуд Лак, Приказание и наступление и т. д.
Тихо играло радио — гей-звезда Борис Маросеев в своей неповторимой манере исполнял песню «Сурок всегда со мной» [Пелевин 2012: 153].
Автор, не называя реального имени существующего исполнителя, трансформирует его имя так, что для читателя он становится вполне узнаваемым.
Роман назывался «Приказание и наступление» [Пелевин, 2012: 330].
Приказание и наступление. в данной трансформации легко узнается название романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». В тексте речь идет о том, как увидеть мир глазами Достоевского. Неслучайно название нового романа так перекликается с уже известным широкому кругу читателей.
7. Эвфемистическая функция.
Применение прецедентных феноменов иногда помогает смягчить высказывание, сделать его менее резким, менее конкретным, а также выразить необходимую информацию в неагрессивной форме. Например, «Божий одуванчик», «Гадкий утенок», «Снежная королева», «Ленинская бородка» и т. п.
Пока Степа возился с тестом, роняя журнал на пол и шелестя на всю аудиторию вырванной из оранжевого альманаха страницей, на него косились все присутствующие, а одна важная дама, похожая на Снежную королеву в отставке, даже несколько раз кашлянула в кулак [Пелевин 2012: 89].
Снежная королева в современной интерпретации — воплощение неосердеченного ума, главная ценность в ее королевстве — ледяной и абсолютно правильный разум. Таким иносказанием автор передает пренебрежительное отношение своего героя к сложившейся вокруг него ситуации.
Мужчинам он нравился тоже — но по другой причине: он производил впечатление божьего одуванчика, которого можно не принимать всерьез [Пелевин, 2012: 18].
Божий одуванчик — старый, дряхлый, тихий и беззащитный человек. В контексте прецедент использован для передачи положительной оценки личности героя.
Таким образом, функционально-прагматические особенности прецедентных текстов в современной художественной литературе в значительной степени зависят от целей писателя. Проанализированный нами материал свидетельствует, что чаще всего прецедентные феномены используются для пародировния атрибутов современной реальности, при этом активно используется их прагматический, парольный, эстетический, экспрессивный, репрезентативный потенциал, а также возможности языковой игры и дополнительной информативности. Многие из названных функций основываются на оценочности и противоречивости прямого и переносного смыслов слов, входящих в состав трансформированного прецедентного текста. Отмеченные прецедентные феномены отражают переосмысление массовой культурой вечных ценностей, авторитетов, эталонов в угоду сиюминутным значимостям. Сталкивая в рамках одного субтекста ценности классической и популярной культуры, писатели-постмодернисты акцентируют внимание на поверхностности понимания первых и отсутствии глубины вторых.
Литература:
1. Гудков, Д. Б. Теория и практика межкультурной коммуникации / Д. Б. Гудков. — М., 2003.
2. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность / Ю. Н. Караулов. — М.: Наука, 1987. — 261с.
3. Караулов Ю. Н. Роль прецедентных текстов в структуре и функционировании языковой личности // Научные традиции и новые направления в преподавании русского языка и литературы. Доклады советской делегации на VI Конгрессе МАПРЯЛ. М.: Русский язык, 1986. С.105–126.
4. Костомаров В. Г., Бурвикова Н. Д. Как тексты становятся прецедентными // Русский язык за рубежом. 1994. № 1. С. 73–76.
6. Пелевин В. О. Числа / Виктор Пелевин. — М.: Эксмо, 2012. — 352 с.
7. Слышкин Г. Г. От текста к символу: лингвокультурные концепты прецедентных текстов в сознании и дискурсе / Г. Г. Слышкин. — М.:Academia, 2000. — 128 с.
