Один из основоположников историографического направления в современной отечественной археологии А. А. Формозов обратил внимание на то, что «каждое новое поколение археологов видит в памятниках древности то, что ему подсказывает эпоха, в которой он живет. Это поучительно для нас, ибо благодаря этому мы понимаем ограниченность собственного восприятия материала и знакомимся с иными возможностями его осмысления, существовавшими в прошлом» [18].
При этом важно отметить, что интерес к археологическим исследованиям в обществе, их тематика, даже способы понимания нередко связанны не только с функционированием археологии как самостоятельного социального института, каковым является наука вообще, но и испытывают на себе мощное влияние других социальных институтов, в первую очередь, государства.
В России эта взаимосвязь особенно сильна, поскольку в разные периоды развития археологии организация и финансирование археологических изысканий в значительной мере были связаны с деятельностью государственных органов. Особенно драматическим и противоречивым периодом в истории отечественной науки стал XX в. В 1920-е гг. сложились основы взаимоотношений между государством и наукой, властью и учеными, которые обусловливались формировавшимся тоталитарным режимом, подчинялись осуществлению провозглашенной социально-преобразовательной и культурно-идеологической программы и определяли развитие отечественной науки в течение всей советской истории.
Эти взаимоотношения приобретали самые различные формы: от административного и уголовного преследования несогласных с существующим положением науки до навязывания жестких стереотипов научного исследования.
Л. П. Репина, М. Ю. Парамонова, В. В. Зверева, характеризуя особенности исторического познания в XX в. отмечают: «Идейно-политический момент всегда оказывал (и оказывает) заметное влияние на историографию от античности до сегодняшнего дня. Изменяется только интенсивность этого воздействия на внутренний мир науки и сфера его охвата, которые находятся в прямой зависимости от политического режима и социальной обстановки в стране. Но есть периоды в истории разных стран, когда мощность идеологического пресса оставляет только самую узкую нишу для беспристрастного летописца. Так, в XX в. идейно-политическая составляющая вышла на первый план в советской историографии» [13].
Не обошла она стороной и советскую археологию. Одним из факторов вторжения политической идеологии в археологию стало ее прямое политическое использование для манипуляции историческим прошлым, в спорах о культурно-исторической непрерывности развития тех или иных народов, при обосновании «права наследования» территорий и т. п. [4]
Идеология определяется как система взглядов и идей, в которых осознаются и оцениваются отношения людей к действительности и друг к другу, социальные проблемы и конфликты, а также содержатся цели (программы) социальной деятельности, направленной на закрепление или изменение (развитие) данных общественных отношений [6]. В условиях тоталитарного государства в СССР господствовала марксистко-ленинская идеология. Она была «рассчитана не на объективное отражение исторических событий, сколько на их «правильное» толкование, то есть на пропаганду. Советские историки выполняли строго очерченные функции в идеологической системе правящего режима, способствовали формированию исторического сознания с четко определенным набором ценностей необходимых власти» [5].
В. И. Гуляев и Л. А. Беляев в статье «О современном состоянии археологии в России» отмечали, что археология официально входила в систему общественных, исторических наук, призванных служить основой советской («марксистской») идеологии. Это «обеспечивало нашей науке поддержку государства, хотя и накладывало на нее, как и на все общественные знания, определенные обязательства по отношению к его идеологическим запросам. Археология помогала доказывать и пропагандировать материалистическое понимание истории, и это получалось у археологии в отличие от многих других исторических дисциплин естественно и солидно» [4].
Я. А. Шер в статье «О состоянии археологии в России», указывает на то, что «археологов иногда отмечали самыми престижными премиями того времени — Сталинскими и Ленинскими». Он утверждает, что «власть признавала научную ценность археологических исследований и видела в них нечто большее, чем только идеологическое обеспечение своей политики». Однако, он не согласен с В. И. Гуляевым и Л. А. Беляевым в том, что «археология находилась в целом вне идеологических подозрений, а это обеспечивало археологам известную свободу действий». Автор отмечает, что «в условиях тотальной несвободы такого просто не могло быть «по определению» [25].
Особенно политизированной в археологии СССР оказалась этногенетическая проблематика. Она использовалась для решения общественно-политических задач. Изучение археологических памятников разных народов демонстрировало через образцы ископаемой материальной культуры их реальные исторические истоки и особенности. А археология стала важным политическим ресурсом в борьбе за социальные и политические права народов.
В разной мере тему взаимодействия археологии и идеологии в советской литературе затрагивали издания первой половины 1930-х гг., когда выходила серия исследований советских археологов, посвященных анализу теоретического наследия классиков марксизма-ленинизма. Одним из наиболее значимых по степени своего влияния на археологическое сообщество стало исследование В. И. Равдоникаса по теоретическим проблемам археологии [12]. По своему замыслу книга преследовала цель провести критический анализ состояния археологии, она ставила на обсуждение актуальные теоретические и методологические проблемы, наметить конкретные предложения по принципиальной перестройке прежней археологии в контексте марксисткой идеологии.
После публикации книги анализ взглядов В. И. Равдоникаса оказался в центре внимания исследователей [16], а имя ее автора начало отождествляться с борьбой за широкое овладение археологией марксистско-ленинской методологией. В 1936 г. он входит в состав редколлегии начавших издаваться сборников «Советская археология». Уделяя много внимания разработке теоретических проблем и критике концепций буржуазной науки, В. И. Равдоникас выступает с многочисленными обобщающими исследованиями по крупным проблемам изучения докапиталистических общественно-экономических формаций [1].
В еще большей мере степень идеологического влияния на археологию проявилась в первой советской историографической работе, специально посвящённой истории отечественной археологии. Это изданная в 1932 г. книга М. Г. Худякова «Дореволюционная русская археология на службе эксплуататорских классов» [23]. В этом труде четко прослеживается печать своего времени: «Непосредственное участие т. Сталина в строительстве науки обеспечило возможность перенесения опыта более передовых участков науки на более отсталые, что сильно выровняло к концу первой пятилетки наш общий идеологический фронт». Наиболее «отстающим участком общенаучного фронта», по мнению М. Г. Худякова, оставалась археология являвшаяся «наукой для людей богатых», что подчеркнуло «буржуазную сущность археологии, ее предмета, метода, задач» [23], «научные учреждения всецело обслуживали классовые интересы социальных верхов, археологическая комиссия была придворным учреждением и была непосредственно связана с царизмом, аристократы использовали занятия археологиею с целями еще более выдвинуться, затмить блеском своих коллекций и «научных» предприятий конкурирующих соперников, крупнейшие и авторитетнейшие специалисты покорно обслуживали аристократов и придворные круги, также пожиная при этом свою долю лавров и извлекая материальную выгоду из своей близости к «сильным мира сего» [23]. Таким образом, автор книги исчерпывающе показал суть идеологического заказа советской власти для археологии.
По существу такого рода работы способствовали кристаллизации как общеметодологических, так и конкретно-исторических позиций советской археологии, определению ее места в развитии исторического знания и в общей идейно-политической борьбе того времени.
Кроме того, в советской историографии происходило «сознательное исключение из действующего культурного фонда дореволюционного наследия» [9]. В научных работах советского периода даже ссылки на дореволюционные работы чрезвычайно редки. Современные исследователи справедливо отмечают, что в советское время историографическая мысль, «ориентировавшаяся на критику теоретико-концептуальных основ официальной исторической науки России второй половины XIX — начала XX века, не занималась ее структурами и организационным развитием: эти факторы, свидетельствующие о прогрессивных сдвигах, не укладывались в общепринятую схему упадка и непреодолимого кризиса буржуазно-дворянской историографии» [24].
Первые шаги по возвращению дореволюционного наследия в культурный и научный оборот, предприняты А. А. Формозовым. Именно он впервые попытался рассмотреть развитие археологической науки в России, исходя из ее собственных, внутренних законов. Его труды «Русские археологии до и после революции» [21], «Археология и идеология (20–30 гг.)» [17], «Рассказы об ученых» [19], «Русские археологи в период тоталитаризма. Историографические очерки» [20], «Человек и наука. Из записей археолога» показывают, что археология всегда была в поле видения власти — как и всякая другая наука, предполагающая умение самостоятельно мыслить. Но и политическая власть в долгу не оставалась — идеология пыталась лишить ученых этой сравнительно узкой специальности не только покоя, но и права мыслить и работать, а порой — и просто жить. Особенно мучительными были первые годы советской власти — 20-е и 30-е гг. [22]. Именно этот период и находится в центре внимания автора.
А. А. Формозов не только собрал многочисленные сведения о жертвах политических репрессий, но и показал, как на развитии науки сказывались вненаучные интересы власти. Специфика книг А. А. Формозова в том, что они дают четкий итог развития археологии и, шире, исторической науки советского времени, откровенно ставят вопрос о выборе ученым своей дороги в науке, а обществом — дальнейшего пути развития.
Проблема развития археологического знания в СССР рассмотрена в конце 1980-х гг. в обзорных трудах, посвящённых советской археологии: монография В. Ф. Генинга «Очерки по истории советской археологии. У истоков формирования марксистских теоретических основ советской археологии. 20-е — первая половина 30-х годов» [3]; работа А. В. Пряхина «История советской археологии (1917 — середина 1930-х гг.)» [11].
Некоторые историографы считают, что книги неудачны в обоснованиях и концептуальной базе, но нельзя забывать о том, что книги были написаны в годы, когда о многом в печати сказать не удавалось, а архивные материалы для авторов были закрыты [17]. Авторы охарактеризовали основные научные направления в археологии 20-х гг. и зарождение нового социологического направления советской археологии, утвердившего ее на позициях марксистской науки об обществе, уделяя особое внимание борьбе за внедрение в теорию и практику археологических исследований марксистско-ленинской методологии, формированию материалистического мировоззрения ученых в понимании истории. По существу авторы книг впервые осуществили исследования теоретико-методологических истоков советской марксистской археологии и показали разные формы проникновения марксисткой идеологии в археологию.
Своеобразную точку зрения в освещении и трактовку взаимоотношений власти и науки в советское время, проблеме организации советской власти, выполняющую главную функцию — маскировать тоталитаризм внес Л. С. Клейн. В основу его книги «Феномен советской археологии» [8] положена оценка итогов 75-летнего периода коммунистического правления в России. В своей «Автобиографии» Л. С. Клейн отмечает, что в марксизме два порока. Во-первых, марксизм переоценивал социально-экономическую сторону жизни: человек рассматривался исключительно как звено политических и экономических интересов. Но человек еще и животное, и биологическую сторону жизни никак нельзя игнорировать. Во-вторых, для марксизма коллектив ценится выше личности, государство выше гражданина, а будущее выше настоящего, и цель оправдывает средства. Это бесчеловечная идеология [7]. Поэтому для него марксистская идеология и сам марксизм «был и остается методом, который может быть полезным и плодотворным в том случае, если применяется в ограниченной степени и контролируется практикой в сочетании с другими методами» [8].
Историография проблемы представлена и в смежных гуманитарных науках. Так, масштабы и последствия идеологизации науки, грубое вмешательство власти во внутринаучные процессы отразились в книге «Репрессированные этнографы» [14]. В ней прослежены как глубинные процессы саморазвития, так и трагические катаклизмы в истории советской науки. Монография М. А. Робинсона [15] освещает положение славяноведения и его академической элиты в период советизации науки в условиях тоталитарного режима. Содержание книги представляет возможным выяснить действительное отношение ученых к политической власти, идеологизированным методологическим новациям в гуманитарных науках (марксизм, социологизм и т. д.).
Проблемы государственного воздействия на организацию науки и практическую деятельность ученых, политизации научных учреждений и организаций, влияние политики и идеологии на научные исследования, распространения науки в обществе в конце XIX — начале XX вв. нашли отражение в коллективной монографии «Мир историка. XX век» [10]; в материалах Международного научного коллоквиума «Власть и наука, ученые и власть: 1880 — начало 1920-х годов» [2].
Особый интерес представляет обсуждение участниками коллоквиума вопросов взаимоотношения ученых-историков с государством. Человек на «государевой службе» становится субъектом принуждения, ученые находятся на содержании государства, отсюда и предопределенное иждивенчество. Наука выполняла задачи, которые власть ставила перед ней. Однако, некоторые властные или какие-либо политизированные структуры использовали результаты вполне объективных и беспристрастных научных исследований в своих интересах, оправдывая ими какие-то свои претензии и амбиции [2].
Таким образом, при советской власти идеологизация и политизация науки, прежде всего исторической, достигли своего апогея. Основным назначением общественных наук стало удовлетворение идеологических потребностей власти.
Литература:
1. Борисковский П. И. Владислав Иосифович Равдоникас // Вопросы истории. — 1977. — № 3. — С. 89
2. Власть и наука, ученые и власть: 1880-е — начало 1920-х годов. Материалы международного научного коллоквиума. — СПб., 2003. — С. 510–513
3. Генинг В. Ф. Очерки по истории советской археологии. У истоков формирования марксистских теоретических основ советской археологии. 20-е — первая половина 30-х годов. — Киев, 1982
4. Гуляев В. И., Беляев Л. А. О современном состоянии археологии в России (полемические заметки) // Российская археология. — 1995. — № 3. — С. 97–98
5. Дьяков Ю. Л. Историческая наука и власть (советский период). — Тула, 2008. — С. 181.
6. Идеология URL: http://slovari.yandex.ru/
7. Клейн Л. С. Трудно быть Клейном. Автобиография в диалогах и монологах. — СПб., 2010. — С. 301
8. Клейн Л. С. Феномен советской археологии. — СПб., 1993. — С. 78
9. Лебедев Г. С. История отечественной археологии. 1700–1917 гг. — СПб., 1992. — С. 5
10. Мир историка XX век. — М., 2002
11. Пряхин А. Д. История советской археологии (1917 — середина 30-х гг.) — М., 1986
12. Равдоникас В. И. За марксистскую историю материальной культуры // Известия ГАИМК. — 1930. — Т. 7. — Вып. 3–4. — С. 10
13. Репина Л. П., Зверева В. В., Парамонова М. Ю. История исторического знания. — М.,2004. — С. 221.
14. Репрессированные этнографы. Вып. I. — М., 2002
15. Робинсон М. А. Судьбы академической элиты: отечественное славяноведение (1917 — начало 1930-х годов). — М., 2004
16. Смирнов И. И. Возможна ли «марксистская история материальной культуры»? (по поводу книги В. И. Равдоникаса «За марксистскую историю материальной культуры») // Сообщения ГАИМК. — 1932. — № 1–2
17. Формозов А. А. Археология и идеология (20–30 — е гг.) // Вопросы философии. — 1993. — № 2. — С. 70–89
18. Формозов А. А. Некоторые итоги и задачи исследований в области истории археологии // Советская археология. — 1975. — № 4. — С. 11
19. Формозов А. А. Рассказы об ученых. — Курск, 2004
20. Формозов А. А. Русские археологи в период тоталитаризма. Историографические очерки. — М., 2004
21. Формозов А. А. Русские археологи до и после революции. — М., 1995
22. Формозов А. А. Человек и наука. Из записей археолога. — М., 2005
23. Худяков М. Г. Дореволюционная русская археология на службе эксплуататорских классов. — Л., 1932
24. Чесноков В. И., Чесноков И. В. Воронежское краеведение на всероссийских археологических съездах // Русская провинция. Вып. 2. — Воронеж, 1995. — С. 110
25. Шер А. Я. О состоянии археологии в России (продолжение полемики) // Российская археология. — 1999. — № 1. — С. 209–210
