Статья посвящена рассмотрению политического смысла поиска первоначал в ранней греческой философии. Предлагается взгляд, который особое внимание обращает на политические причины, вызвавшие интерес к первоначалам в греческой философии, в противовес общепринятому онтологическому подходу.
Ключевые слова: Греческая философия, политическая философия, первоначала, основания.
The article considers the political meaning of first principles in search of early Greek philosophy. Invited to look, which pays special attention to the political causes of the interest in the first elements of Greek philosophy, as opposed to the conventional ontological approach
Key words: Greek philosophy, political philosophy, first principles, the grounds
В современной философской мысли представление о рождении философии связано, в первую очередь, с появлением «досократиков», которые совершили переход к рациональному мышлению от мышления мифического. Между тем соотношение собственно «рационального» и «мифического» в их мысли остается во многом дискуссионным. Еще менее ясным является вопрос о самом смысле их философствования и о причинах его вызвавших. Считается самим собой разумеющимся, что целью досократиков было изучение и объяснение фюсиса — закономерностей природы и ее развития. При этом на первых греческих мыслителей, во многом несправедливо, переносится представление не только о натурфилософах Средневековья и Нового времени, но и аристотелевское их включение через критику в смысловое пространство «Физики». В этой статье мы попытаемся показать, что возможна и иная трактовка причин, вызвавших первоначальный импульс философского мышления, где приоритет отдается политическим основаниям, хотя и не умаляются и мотивы познавательные.
Досократики занимались поисками архе — начал, первопричин, оснований. Традиционно поиск этот интерпретируется как раскрытие онтологических «корней» самой реальности, из которых «вырастает» и состоит бытие. Потому, как замечает, А. В. Ахутин «искомое начало должно быть … критерием истинности всего, что доказывается, мерилом всего, что создается, ориентиром всего, что достигается с его помощью, поэтому каким-то образом оно должно быть точнее точного, доказанней доказанного, истиннее истинного и при этом само ни к чему далее не отсылать, ни на что не опираться» [1, с. 22]. На последнюю особенность начал обращает внимание Д. В. Панченко, с точки зрения которого значимость тезиса Фалеса о том, что все состоит из воды в том, что он определяет первопричину сущего, в противовес мифологической традиции, которая бесконечно генеалогически отсылает первопричину бытия на шаг назад, ни на чем не останавливаясь [2].
Нисколько не оспаривая данный взгляд на мотивы поиска первоначал у ранних греческих философов, мы утверждаем, что само «первоначало» поиска находится в сфере политической жизни полиса. Вызвано же оно было предчувствием неизбежности кризиса полисной системы, которое явно прослеживается у Эмпедокла и Гераклита. Именно с ним связано как активное участие их обоих в политической жизни полиса (явное у Эмпедокла и менее явное, но не менее яркое у Гераклита, который строил свой политический логос на радикальном противостоянии всему жизнеустройству родного полиса), воспринимаемый как высокомерие и пессимизм. Этим объясняется и частое обращение во внешне типично «космогонических» высказываниях к моральным и юридическим основаниям. Так Хайдеггер в статье об Анаксимандре замечает по поводу дошедшего от него высказывания: «в картину природы примешиваются моральные и юридические понятия» [3, с. 57]. Обычно это объясняется недостаточностью специфического философского языка в ту эпоху, но не более ли естественно предположение, что из языка политического «вырывается» пафос языка космогонического?
Происходит метафоризация языка ради расширения категорий мышления и познания. Метафоры возникают в любых видах дискурса, что связано, прежде всего, с особенностями сенсорных механизмов и их взаимодействием с психикой, позволяющим человеку сопоставлять, казалось бы, несопоставимые понятия аутентично-природного и социально-человеческого. Развитие всегда начинается с творческого акта. В акте метафорического творчества участвуют всегда двое: создатель метафоры и его слушатель (партнёр по общению).
Однако, здесь, на этапе становления новой картины мира, мы и начинаем получать первые противоречия. С одной стороны, человек метафоричен и имеет постоянную потребность к творческому самовыражению через определенного рода коммуникативные формы, но, с другой — человека преследует социальных страх, который выражается в комплексе «белой вороны». Происходит несколько видов коммуникативных нарушений: во-первых, нарушение совпадения с импульсами и частичного их торможения, необходимого в социуме (качество аудитории); во-вторых, нарушение идентификации и систем связей, которые проявляются через дезорганизацию ориентиров идентификации и границ собственного «Я» (отсюда обращение к сильному союзнику — логике природы и мироздания); в-третьих, нарушение уверенности и структуры разделяемых представлений, сбой работы смысловой сферы и интерпретации (вариативность возможного). Именно это заставляет человека подменять полноценный диалог — «косметическим» общением.
Получается явная фальсификация общения с аудиторией, когда коммуникатор теряет изначальные цели, задачи и проблемы — у аудитории есть немотивированная потребность общаться, потому что это, принято (социализация, обучение, образование), это необходимо. Любые метафоры внутри данного коммуникативного поля — всего лишь дежурный набор знаний (слова, которые необходимо сказать для уточнения своего места в той или иной социальной нише). Позиция метафоры заменяется на адиафору, при попустительстве аудиторного большинства, которое, в конечном счете, теряет смысловые связи и приступает к интерпретациям [4, с. 63–66].
Очевидность кризиса становится главным конституирующим началом интеллектуальной жизни в IV веке до н. э., когда образованный слой афинян понимает, что «первоначальные жизненные основы (такие, как религия, мораль и «музыка», включавшая у греков также и поэзию) ослабевают, и все меньше и меньше способны питать умы людей, удаляющиеся все дальше и дальше от их формирующего воздействия» [3, с. 10]. Кстати, Йегер тоже обращает внимание на наиболее остро стоящую тогда проблему адиафоричности общества: «те лозунги и идеалы, которые некогда привлекали самые широкие слои населения, продолжают провозглашаться даже еще более красноречиво, но теперь они уже не задерживаются в головах слушателей … лишь у немногих эти слова доходят до глубины души, но и то в решающий момент их воздействие прекращается» [3, с. 11]. Очевидно, поиски причин этой апатии занимают лучшие умы того времени в том числе Сократа («овод, жалящий афинян») и Платона. Можно предположить, что и целью диалектики было не только разрушение обыденных «мнений» в поиске истины, но и нарушение равновесия самого существования афинян в целях возвращения к метафорам и их правильного объяснения; интенсификации их бытия, когда происходит пресловутый переход от мифа к логосу неизбежно связанный с социальными потрясениями, с потерей былой стройности ценностной и политической сферы.
В такой перспективе, поиск первоначала сущего, целого во множественном — это и поиск единства в перманентном процессе распада цельности полиса, а спор досократиков об архе направлен на поиск того начала, источника, что способен восстановить утерянную цельность и интенсивность существования полиса. Немаловажно, что само «слово «начало» — архе — означало для греков верховную власть» [3, с. 443], аристократию, лучшее начало.
Становится более понятным то, почему философия возникает на окраинах греческой цивилизации [5, с. 125]. Первоначало в своей стихийной природе обладает особой немотивированной силой и потому может стать основанием творения — в первую очередь, как основания колонии. Сама философия зарождается в колониях с тем, чтобы вернуться в метрополию и возвратить им изначальную, растраченную избыточность, которая и была потеряна в процессе естественного «остракизма» — ухода, изгнания ради колонизации. Колонист, живущий интенсивной жизнью на краю ойкумены, окружен опасностью и той неопределенностью, что делает возможным мышление, которое дерзает на познание неведомого. Потому с таким недоверием отнеслись афиняне к первым философам, потому приговорили к смерти Сократа — видя источник опасности в создании нового единства, аномальных личностях, притязаниях которых сходны с тиранией.
Интерес к первоначалам сохраняется в философии и после смерти Сократа. Но он постепенно принимает иную направленность, теряя свое политическое значение, становится все более отвлеченным. Хотя еще у Платона, эйдос — это цельность недоступная объяснению логосом, первоначало имеет важное политическое значение. Сам образ идеального государства, который он, подобно демиургу, набрасывает в самом знаменитом своем диалоге, основывается на эйдосе эйдоса, на образе доступным взору только философа. Моменты обращения к нему, когда пресекается сила логоса, отмечены мифологическими вставками в текстах — мифологическое вплетается в диалоги Платона, когда ему необходимо вознестись к основанию идеального государства, указать на первоначало и его первопричину.
Пример сходного по цели и сути обращение к первоначалам в политических целях можно обнаружить и в недавнем прошлом (например, К. Маркс «К критике Гегелевской философии права»). При обращении к современной философии мы можем обнаружить, что наиболее спорными вопросами в ней является вопроса о началах — как самой философии, так и мира в целом — и этот интерес во многом политически мотивирован и тесно увязан с идеологическими мотивами философствования. Однако, некоторые критические направления современной философии, наследуя традицию нигилизма, отрицают само наличие каких-либо первоначал, усматривая в них потенциальную возможность порабощения свободной мысли, что еще раз указывает на актуальность обращения к теме политической обусловленности спора о началах в философии, т. к. именно диалектика образования и создает философию будущего [8, с. 267–281].
Мы описали процесс метафоризации картины мира, которую греческая философия, стремясь снять социальные противоречия, экстраполировала на мир природы. Однако если метафора знаменует собой начало мыслительного процесса, обращение к личному опыту каждого и всей системе знаний о мире в целом, то адиафора — наоборот, переводит мыслительный процесс в точку воспроизведения клише, личный опыт заменяет опытом популярного лицедея, с его системой потребностей и его картиной мира. На стыке новых и межэтнических и интернациональных связей в науке, мы столкнулись с тем, что именно метафора очень часто становится причиной коммуникативных барьеров внутри научной «диаспоры» (здесь, дословно с греч., как рассеянное проживание). В итоге мы получаем вместо метафоры — адиафору. А это значит, что перед нами встает проблема качества человеческой деятельности в условиях ускользающей социальности и, в связи с этим отчуждением, наука должна не прятаться за метафоры, превращая знаки в игру словами, а задуматься над перспективами общественного развития [4, с. 63–66].
Сегодня, когда многие говорят о ненужности дискурса первоначал, как очередной метафоры, оторванной от реалий жизни человека социального; когда встает вопрос о месте в образовании и, вообще, о существовании самого предмета «Философия» (например, в рамках военного образования) на наш взгляд, смещение акцента на политические причины возникновения онтологии и метафизики, как особого объяснения природы социального и человеческого, можно считать не только интересным, но и достаточно продуктивным.
Литература:
1. Ахутин А. В. Античные начала философии. — СПб.: Наука, 2007. — 784 с.
2. Панченко Д. В. Фалес: рождение философии и науки: [Электронный ресурс].URL: http://www.sno.pro1.ru/lib/npian/3.htm. (Дата обращения 14.10.2014).
3. Васильева Т. В. Семь встреч с М. Хайдеггером. — М., 2004. — 336 с.
4. Шабанов Л.В Метафорическое моделирование социальных процессов и барьеры непонимания// Сибирский психологический журнал. — Томск. — Выпуск 23, 2006. — С. 63–66.
5. Йегер В. Пайдея. Воспитание античного грека: эпоха великих воспитателей и воспитательных систем — М., 1997. — 336 с.
6. Васильева Т. В. Поэтика античной философии. — М., 2008. — 735 с.
7. Глухов А. А. Перехлест волны. Политическая логика Платона и постницшеанское преодоление платонизма. — М., 2014. — 584 с.
8. Шабанов Л. В., Сметанкина Л. В., Сугрей Л. А. Диалектика образования создает философию будущего // Гуманитарные, социально-экономические и общественные науки. Серия: «Философские науки и культурология» // Калининградский государственный университет им. И.Канта. — № 12. — 2014. — С. 267–281.
