В данной работе была проанализирована природа и специфика различных форм девиаций в Царицыне конца XIX века — начала ХХ вв., описаны основные социально-экономические факторы, способствующие развитию аномии в данный исторический период в обществе. Исследован мотивационный комплекс, структура и формы девиантного поведения, представлены тенденции развития девиаций.
Ключевые слова: модернизация, девиантное поведение, аномия, личностная дезорганизация, маргинализация, экономическая стабильность, социальная норма, экономический кризис, поведенческие ожидания, социальное благополучие.
Условия экономического кризиса, социально-экономическая ситуация резко обострили проблемы, связанные с коррекцией отклоняющегося, аномального поведения в Царицыне конца XIX века — начала ХХ вв. Изменения, происходящие в обществе, практически разрушили ранее существовавшие представления о норме в поведении. Так как в каждом регионе, на каждом предприятии решаются проблемы и вопросы оплаты труда, распределения и перераспределения доходов, а, следовательно, сталкиваются интересы миллионов людей, интересы различных социальных групп, работников и работодателей, то понимание принципов функционирования системы социальных отношений приведет к сглаживанию противоречий между обществом, государством и наемными работниками.
Специфическая структура гендерных исследований предполагает системный анализ половой дифференциации не столько в качестве биологически определенной, скольков качестве социальной структуры. Гендерные особенности непосредственно связаны с конкретными особенностями социальной адаптации индивидов и представляет собой социальную конструкцию. Состояние и анализ девиантного поведения является одной из важных характеристик развития общества, своеобразным показателем его благополучия и стабильности. Девиация вообще и женская, в частности, связана с конкретными историческими условиями жизни общества, то есть зависит от множества экономических и социальных факторов.
Достаточно сложным историческим этапом для России была вторая половина XIX века. Этот период характеризовался совокупностью процессов индустриализации, урбанизации, изменения механизмов политической власти. В Нижнем Поволжье в это время наблюдалось бурное экономическое развитие, активное вовлечение женщин в производственную и социальную деятельность. На этой основе шло постепенное изменение восприятие правового статуса данной группы и психологии поведения. Царицын быстро развивался и становился одним из торгово-промышленных центров, с каждым годом, привлекающим все большее количество работного люда, который в летний сезон превышал численный состав коренных жителей. Некоторые сезонные работники обосновывались в Царицыне, другие приезжали весной, а исчезали с закрытием навигации.
Надо отметить, что еще в середине XIX в. Царицын отставал в своем развитии от быстро развивающихся соседних городов (например, Саратова). Общая площадь Царицына в то время равнялась 3 верстам (с предместьем до 6 верст). Жители города разводили сады, выращивали бахчевые культуры, содержали постоялые дворы и ловили рыбу. В большом количестве из Волги вылавливали стерлядь, осетра, белорыбицу, севрюгу, судака, сазана ежегодно на 30 тысяч рублей серебром. В городе также существовало много торговых лавок: 30 молочных, 10 мучных, 4 рыбных, 15 мясных и др. Имелась городская больница на 45 коек, 3 частных богадельни для вдов, убогих и сирот. Современники и путешественники того времени отмечали, что простые люди ходили в одних рубашках, а муниципальные советники только в торжественных случаях надевали на себя ситцевые халаты и сапоги.
В 1868 году, было начато и в том же году закончено строительство Грязе-Царицынской железной дороги, а в 1897 году была открыта Царицын-Тихорецкая железная дорога [2, Д 1, Л.3]. Связь с пристанями осуществляли построенная Волжская станция и железная дорога, соединившая по берегу Волги лесные и соляные причалы с основными железнодорожными магистралями. Город превратился в мощный узел железнодорожных и судоходных путей. Так что с уверенностью можно сказать, что за короткое время наш город Царицын вырос в крупнейший торговый и перевалочный пункт не только на Волге, но и в стране. Донецкий уголь и руду отправляли на Урал, а лес и бакинскую нефть — на Украину. Теперь Царицын был связан с Ригой, а русский хлеб и лес стали вывозить за границу. Надеясь на богатую добычу, сюда быстро устремился русский и иностранный капитал. Известные промышленники братья Максимовы построили здесь свои лесозаводы, появилась шведская фирма нефтепромышленников Нобель, пароходы Зевеке швартовались к собственным пристаням. В конце XIX. — начале XX вв. были построены и начали работать гвоздильно-проволочный завод братьев Серебряковых, механический завод промышленника Барышева, металлообрабатывающий завод Грабилина. Легкая промышленность в Царицыне была представлена несколькими кожевенными заводами, мыловаренным заводом купца Кулыгина, двумя ватными и чулочной фабриками. Работали также 2 крупные паровые мукомольные мельницы, 4 пивоваренных и водочный заводы, около двух десятков колбасных и кондитерских заведений.
Таким образом, можно сделать обоснованный вывод, что Царицын по сути за полстолетия превратился а самый развитый индустриальный центр юго-востока России. Если в 1861 г. в Царицыне проживало 7 тыс. жителей, то в 1897 г. их было 56, 5 тыс., а в 1903 г. — 79, 8 тыс. Будучи уездным городом, Царицын по числу жителей обогнал такие развитые губернские центры, как Владимир, Калуга, Кострома, Вятка, Орел, Пермь, Смоленск, Тверь, Тамбов, Рязань, Уфа и другие. Именно за высокие темпы роста населения Царицын в то время называли «Русским Чикаго».
Процесс модернизации российского общества принёс в Царицын не только много позитивных перемен, но, разрушая традиционный уклад жизни, способствовал развитию девиантного поведения населения, в том числе и его женской части.
Само положение Царицына — крупного узла железнодорожного и водного транспорта — способствовало тому, что он сделался перевалочным пунктом как для проезжающих «гастролирующих» профессиональных преступниц, так и для транспортировки и сбыта разного имущества преступного происхождения. Специальные криминологические исследования свидетельствуют, что наряду с самым популярным для женщин способом тайного похищения чужого имущества — так называемым свободным доступом — женщины все чаще стали прибегать к таким традиционно мужским приемам, как проникновение в жилище или помещение путем взлома окна, выбивания двери, взлома замка и даже стены (в общей сложности в 35 % случаев) [2, Д 1, Л.9]. В преступлениях более сложных по способу совершения (поджог застрахованного имущества для получения страховки, мошенничество, разбой, грабёж), женщины выступали в роли соучастниц. Преступления против личности, как правило, были направлены против близких людей (детей, мужей, родственников, сожителей). Правонарушительницы, в отличие от мужчин, больше тяготели к скрытым способам убийства — отравление, убийство во сне и другим. Выделялись типично женские преступления — плодоизгнание и детоубийство. Девиации против общественного порядка (беспатентная торговля вином, клевета, незаконное сожительство) совершались женщинами довольно часто и были очень схожи с мужскими правонарушениями данного рода [2, Д 1, Л 12]. Девиации против порядка управления занимали значительное место в общем количестве женских правонарушений, однако наказанию подвергались далеко не всегда. Как правило, при погроме помещичьих имений или сопротивлении властям, которые составляли основную массу правонарушений данного вида, женщины не выступали в роли организаторов и не принимали активного участия, ограничиваясь мелкими кражами. Подавляющая масса преступлений против веры была связана с принадлежностью к деструктивным сектам, в которых женщины, как правило, составляли большинство. Преступления против постановлений государственных и земских (нарушение постановления о повинностях земских и военной службы), против имущества и даров казны (изготовление фальшивых денег или нарушение разного рода уставов, например, монетного, о соли и других) можно считать типично мужскими правонарушениями, женщинами они совершались крайне редко.
Комплиментарная структура женской преступности в значительной мере определялась положением женщины в обществе, семье, уровнем образования, её образом жизни и менталитетом. В видовой структуре женских преступлений преобладали корыстные правонарушения над насильственными. Мелкие корыстные преступления (кражи, беспатентная торговля вином и другие), составлявшие подавляющее большинство, совершались женщинами в одиночку. В корыстных преступлениях, более сложных по способу совершения (поджоги застрахованного имущества, разбои, грабежи, мошенничество, изготовление фальшивых денег или нарушение разного рода уставов, например, горного, монетного, о соли и других), женщины фигурировали лишь как соучастницы. В насильственных преступлениях женщины нередко проявляли далеко не женскую жестокость. «Львиную долю» женских жертв составляли дети, мужья, ближайшие родственники, на жизнь которых женщина, как правило, покушалась самостоятельно. При посягательстве на жизнь посторонних людей правонарушительницы, в большинстве случаев, прибегали к помощи мужчин [2, Д. 1, Л.4].
Изучение женского девиантного поведения даёт возможность для более системного анализа экономических, политических, правовых и других аспектов существования женщин во второй половине XIX в., способствует формированию представления о том, как менялось их положение в провинциальном обществе под влиянием модернизационных процессов в условиях разрушения патриархальных устоев, постепенной трансформации семьи и ценностных ориентаций. Исследование девиантного поведения женщин помогает дополнить представление о сферах семьи, частной жизни, традиционно приоритетных для женщины, дает возможность выявить последствия активного включения женщин в производственную и социальную деятельность.
Регионально ориентированное изучение женской преступности, ограниченное рамками Царицына, одного из развитых провинциальных городов поволжского региона, позволяет проанализировать основные особенности женского девиантного поведения того времени. Царицын во второй половине XIX — начале ХХ вв. был развитым индустриальным центром юго-востока России. Подобная специализация региона откладывала отпечаток на развитие города в целом и способствовала ломки традиционного общества. Несмотря на реформы и начавшуюся модернизацию, разрушение патриархальных устоев происходило крайне медленно. В большей степени эти процессы влияли на мужское население. Провинциальная женщина, особенно в небольшом городе, по-прежнему была замкнута в семейных заботах и крайне мало была втянута в общественную и производственную деятельность. Положение женщины в уголовном праве во второй половине XIX рассматривается в «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных» 1845 г., являвшегося базовым законодательством уголовного права данного исторического периода. Подробный анализ данного законодательства показал, что в уголовном праве положение мужчин и женщин было одинаковым. Современный принцип равенства всех преступников перед законом, независимо от пола, имел место и во второй половине XIX в. Небольшие «привилегии» (облегчённые кандалы, освобождение беременных от тяжёлых работ, ограничение в применении телесных наказаний и смертной казни и так далее) не позволяют говорить об особом статусе женщин в уголовном законодательстве.
Анализ женской и мужской девиации показывает, что на динамику преступности в Царицыне во второй половине XIX — начале ХХ вв. влиял комплекс разнообразных факторов.
Так, ужесточение режима в годы царствования Александра III привело к снижению женской преступности в Царицыне, лишь иногда уровень ее немного поднимался и то, только в годы неурожаев и экономического кризиса. В начале правления Николая II сохранялся прежний уровень женской преступности в Царицыне, затем на развитие девиантного поведения женщин стало действовать достаточно много факторов (экономический кризис 1900–1903 гг., русско-японская война, революция 1905–1907 гг., Первая мировая война). В то же время показатели женской преступности в Царицыне были крайне низкими и почти неизменными по десятилетиям, особенно в сопоставлении с численностью женского населения. Правонарушительницы, осуждённые за крупные преступления, ежегодно составляли от 0,003 % до 0,011 % от общего числа жительниц города. Всплесков преступности, подобных мужским, у женщин не было [2, Д.3, Л.4].
Как показало исследование, мотивационный комплекс женских девиаций в Царицыне во второй половине XIX фактически не зависел от политических процессов, происходивших в государстве, и в большей мере зависели от положения женщины в социуме, семье и ее психологических особенностей. Финансовые преступления женщин почти всегда были активизированы корыстными мотивами, нередко подпитываемые простой нуждой. Делинквентное поведение женщин против личности тоже достаточно часто были связаны со стремлением к удовлетворению личных материальных и других потребностей. В свою очередь агрессия, направленная на семью и близкое окружение была вызвана эмоциональной реакцией женщины. Важное значение, в преступных девиациях женщин имели психологические особенности царицынских преступниц. В преступлениях против городского благоустройства, как правило, доминировали корыстные мотивы и нужда. Преступления против порядка управления наряду с мотивом защитной агрессии (сельскохозяйственными забастовками и погромами имений население проявляло неприятие существовавшего порядка вещей) у женщин в большей степени стимулировались и корыстно-потребительскими мотивами, поскольку основная масса женского населения губернии была достаточно аполитична. Преступления против веры во многом были связаны с узостью образования населения. Женские девиации в данный период в Царицыне многогранны, так как они развертываются в многомерном социальном пространстве, которое характеризуется массой точек социальной напряженности. Кардинальная ломка старых ценностных ориентиров, традиционно приоритетных для женщины, при выработке официального идеологического курса преломляется в массовом сознании в лучшем случае полным регрессом духовной сферы, а в худшем — активизацией цинизма и открытым отказом от нравственного социального поведения.
Особое место в системе женских девиаций занимало и такое явление как проституция. С 1843 года проституция была объявлена терпимой; полиция должна была выискивать женщин, сделавших из проституции ремесло, ставить их на учёт и подвергать медицинскому освидетельствованию; для этих целей в Царицыне и других крупнейших городах были созданы особые врачебно-полицейские комитеты. Было две основных категорий проституток: билетные (работающие в публичном доме) и бланковые (работающие на съёмных квартирах под присмотром сутенёров). Проститутка была обязана являться в полицию и подвергаться освидетельствованию и медицинскому осмотру 2 раза в неделю (норма была отменена в 1909 году). У проститутки отбирался паспорт и взамен выдавалось особое свидетельство, называвшееся «желтый билет». В Царицыне в 1890 г. домов терпимости было отмечено 22, тайных притонов 32, проститутных домов терпимости 65, одиночек 287 (это — минимальные цифры, фактически, видимо, больше). Публичные дома в Царицыне делились на три категории. В борделях высшей категории за визит платили 100 рублей, а суточная норма была 5–6 человек. В борделях средней категории — суточная норма 10–12 человек при цене 1–7 рублей. Низшей — 30–50 копеек при суточной норме 20 человек и более.
При этом необходимо отметить, что самыми частыми и распространенными женскими преступлениями были покушения на собственность, в частности, кражи, совершаемые женщинами, как правило, в одиночку. Оставаясь по-прежнему доминирующим «дамским промыслом», доля этих посягательств в структуре преступности женщин, несколько сократилась (с 35,7 % в 1893 г. до 22,1 % в 1900 г.). Эта группа преступлений претерпевает весьма ощутимую качественную трансформацию [2, Д 1, Л.4]. Если еще в начале 90-х гг. отмечалось, что женщины-воровки охотнее совершали кражи общественного имущества, которые в какой-то мере оправдывались не только их индивидуальным, но и групповым сознанием, то затем картина существенным образом изменилась. В 1896 г. 72,2 % краж было сопряжено с похищением личного имущества граждан. Изменились и способы совершения этих преступлений.
Вначале XX вв. грабежи и кражи распространились особенно широко. Из совершенных в марте 1903 г. преступлений по Царицыну, кражи составили более 50 %. По сути, они стали ежедневным, повседневным явлением. И все усилия полиции не могли сбить эту растущую волну преступлений против имущества граждан. Особенно низка была раскрываемость так называемых домашних краж, то есть краж белья и одежды из запертых и незапертых помещений, о которых начальник сыска писал: «Они производились по острой нужде, укравший одежду или белье надевает таковые под свою верхнюю одежду, и найти его составляет неразрешимую задачу, так как раздевать население всего района вокруг происшедшего случая, практически неосуществимо» [2, Д 1, Л.38]. Социальные преобразования не только демонтировали экономический уклад общественной жизни российского общества, но и изменили ценностные ориентиры. Соответственно, произошла утеря нормативно-ценностных оснований, которые необходимы для поддержания социальной солидарности и обеспечения приемлемой социальной идентичности. В этих обстоятельствах возникают различные формы девиантного поведения, как у мужчин, так и у женщин, выражающиеся как в социальных инновациях, так и в социальном протесте. В определенном приближении некоторые отклонения можно в достаточной степени уверенно характеризовать как позитивные, которые служат средством конструктивного развития общественной системы, повышения качества и уровня ее функционирования, организованности.
Девиации свидетельствуют о наличии исторических предпосылок, объективных и субъективных условий, о противоречивости общественного развития, в котором тесно переплелись как трудности становления и развития, так и деформация экономических, социальных, политических и духовных процессов.
Известно, что все социальные системы жестко ограничены в своем развитии эволюционными закономерностями. Устойчиво функционирующее общество может двигаться только вверх. Оно лишено возможности спускаться вниз или оставаться долго на одном месте. Несмотря на наличие разнообразных теоретических подходов к рассмотрению социальных изменений (Г. Зиммель, Р. К. Мертон, А. Гидденс, П. Штомпка и др.), главное заключается в том, что эти изменения являются не только результатом естественного процесса развития социальных систем, но и преобразующей деятельности человека. Девиации, во — первых, существуют потому, что новая социальная система возникает не на пустом месте, а вырастает из ряда элементов прежней системы — идет ли речь о людях или об элементах производительных сил, духовной или материальной культуры. Во-вторых, процесс развития новой экономической системы неравномерен, а это порождает диспропорцию в соотношении ее элементов и приводит к отставанию некоторых из них. В-третьих, наблюдается неполная адаптация развивающейся системы к внешним и внутренним условиям ее существования. Все это в совокупности и является конкретным источником различных девиантных явлений.
Основное, что не следует упускать из виду, это существование различных форм социального неравенства. Имущественная дифференциация населения превзошла все разумные критерии и опыт развитых стран мира, что повлекло за собой вступление общества в зону социальной нестабильности.
В заключении можно сделать вывод, что каждый вид преступления был обусловлен собственными побудительными мотивами. Совершение женщинами преступлений в большой мере зависело от индивидуальных психических особенностей личности, специфики микросреды, в которой она находилась, степени господства патриархальных традиций и силы довлеющего над женщиной общественного мнения. Определенное значение имели особенности развития региона, степень его включённости в политические, экономические и социальные процессы, происходившие в государстве во второй половине XIX и начале XX в.
Литература:
1. Гончарова О. В. Повседневная жизнь провинциального российского города на рубеже XIX — XX вв.: на материалах Нижнего Поволжья: диссертация... кандидата исторических наук / О. В. Гончарова. — Астрахань, 2007. — 203 с.
2. Государственный архив Волгоградской области (ГАВО). Ф. Р-249. Оп. 2.
3. Мастюгина Т. М. Русский город, гражданское общество и рынок (исторические предпосылки современных урбанизационных процессов) / Т. М. Мастюгина. — М., 1992. — 325 с.
4. Миронов Б. Н. Русский город в 1740–1860-е годы: демографическое, социальное и экономическое развитие / Б. Н. Миронов. — Л., 1990. — 271 с.
5. Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начала ХХ в.): генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства: в 2 т. / Б. Н. Миронов. — СПб., 2000. Т. 2. — 583 с.
6. Романова О. Е. Деятельность городского самоуправления Нижнего Поволжья в решении хозяйственных и социальных вопросов в 1870–1914 гг. Дисс.... канд. ист. наук / О. Е. Романова. — Астрахань, 2003. — 223 с.
7. Рындзюнский П. Г. Городское гражданство пореформенной России / П. Г. Рындзюнский. — М., 1958. — 452 с.
8. Царицын в путевых записках, дневниках и мемуарах современников (конец XVI в. — 1917 г.). В 4 т. / под общей ред. проф. М. М. Загорулько. — Волгоград: 2005. Т 4. — 394 с.
