Речь пойдет о философской и социально-политической концепции одного из наиболее влиятельных приверженцев ереси «жидовствующих» Федора Курицина. Эта концепция была описана в его сочинении «Сказание о Дракуле-воеводе» в виде небольших притч. Он приходит к идее государственного суверенитета и, по сути, описывает абсолютизм.
Ключевые слова: Дракула, Влад Цепеш, Федор Курицин, Сказание о Дракуле-воеводе, ересь, православие, католичество, абсолютизм, феодализм, справедливость.
It's about philosophical, social and political ideas of one of the most influential supporter of heresy Judaizers — Fedor Kuritsin. This concept was described in his work «Legend of Dracula-ruler» in the form of small parables. He comes to the idea of state sovereignty and, in fact, describes the absolutism.
Key words:Dracula, Vlad Tsepesh, Fedor Kuritsin, Legend of Dracula-ruler, heresy, Orthodoxy, Catholicism, absolutism, feudalism, justice.
Рассматривая политические взгляды русских еретиков конца пятнадцатого века, исследователи располагают сравнительно узкой источниковой базой: в результате деятельности иосифлянской инквизиции абсолютно большая часть еретической литературы была уничтожена. Поэтому решающую роль в освещении данного вопроса играет анализ оригинального беллетристического сочинения той эпохи — «Сказания о Дракуле-воеводе», авторство которого приписывают дипломату и ересиарху конца XV века Федору Васильевичу Курицыну. Долгое время такая атрибуция вызывала споры, и Н. К. Гудзий в своей «Истории древней русской литературы», впервые вышедшей в 1939 году, отмечал, что решающих доводов пользу авторства Курицына нет [1, с. 138]. Л. В. Черепнин даже был склонен датировать «Сказание» эпохой Ивана Грозного, поскольку считал, что главная его проблема — обоснованность и границы политических репрессий [7, с. 310, 312]. Убедительно доказал авторство Курицына Я. С. Лурье, выпустивший в 1960-м году капитальное исследование о «Сказании» [5, с. 67–68]. Лурье интересовал, прежде всего, поиск параллелей с западноевропейской и русской переводной литературой той эпохи, и в этом контексте «Сказание» виделось ученому одним из признаков ситуации «предвозрождения». В дальнейшем историки литературы в целом следовали выводам Я. С. Лурье [3, с. 184; 2, с. 228–231]. Но при этом «Сказание» так и не стало предметом пристального философского и политологического анализа. Попытаемся отчасти восполнить этот пробел.
Прежде коснемся мировоззрения Курицына в целом. Его философскую сердцевину выражает небольшое богословско-философское сочинение — «Лаодикийское послание». В нем фактически провозглашается возврат к догматике иудаизма, но в рационализированной и гуманизированной форме. Последняя проявляется, например, в известной фразе «Душа самовластна, заграда ей — вера». Иными словами, вера, бывшая центром средневекового мировоззрения, становится у Курицына лишь регулятором поведения, воли человека. Что касается концепции «веры», то она почерпнута из Ветхого Завета. Курицын говорит, что вера устанавливается пророком, который узнается по способности к чудотворению, мудрости и аскетическому («фарисейскому») житию [4, с. 538]. Ясно, что в этой концепции нет места Христу как Сыну. А поскольку стержнем веры является только «страх божий», то, значит, не нашлось места и для принципов Нагорной проповеди. Таким образом, поведение человека, по Курицыну, — проявление самовластия души, в той или иной мере ограниченное страхом посмертного воздаяния. Ниже мы увидим, как эта мысль развивается в концепции государственной власти, отраженной в «Сказании о Дракуле-воеводе», учитывая, что в большинстве случаев власть эта отождествлялась с ее носителем.
Также стоит сразу обратить внимание на композиционное решение «Сказания». Внешне оно представляет собой собрание рассказов-анекдотов, объединенных лишь общим персонажем. Однако квалификация этих фрагментов как анекдотов ошибочна. В рамках несекуляризованного сознания такие фрагменты должны были восприниматься скорее как притчи со стабильным, хотя и многоплановым смыслом. Это значит, что каждый эпизод должен стать предметом пристального анализа, который вскрыл бы его сложную символику.
Не представляется верным и восприятие композиции как хаотической. В «Сказании» можно выделить две части. В первой собрана основная масса эпизодов, не объединенная общей сюжетной линией. В каждом из них сюжет развивается совершенно самостоятельно. Во второй, напротив, присутствует четкий сюжет — история падения и гибели Дракулы. На наш взгляд, отсутствие такого сюжета в первой части — не недостаток стиля. Если воспринимать все «Сказание» как исследование о природе власти государя, то эта часть представляет собой статическое описание исследуемого явления, только выполненное с помощью представлений, а не понятий, которые играют подчиненную роль. Вторая часть описывает динамический процесс потери власти, опять же на конкретном материале. Проанализируем наш источник, руководствуясь этим подходом.
Заметим, что «Сказание» начинается с дикого противоречия: главный герой, прозванный Дьяволом (так Курицын переводит с валашского «Драк») называется христианином греческой веры [6, с. 554]. Это еще раз подчеркивает подчиненное положение религии. Оказывается, Дьявол может быть христианином. Главная черта власти Дракулы — карающая справедливость, неотвратимость и быстрота возмездия. Но каковы устои власти, поддерживаемой таким образом?
Первым таким устоем является способность государя самостоятельно устанавливать обычаи и законы своей страны и затем добиваться их неукоснительного исполнения даже приезжими иностранцами. Этому принципу посвящен первый эпизод, когда турецкие послы поклонились Дракуле, не снимая колпаков, пояснив при этом, что таков их обычай. Дракула в ответ иронично и жестоко «утвердил» этот обычай, велев прибить колпаки к посольским головам медными гвоздиками [Там же]. Несмотря на варварский пример осуществления этого принципа, в нем просматривается характерное для абсолютизма (то есть переходное по своей сути) понятие о государственном суверенитете, гарантом которого является не народ, а именно государь.
Вторым основанием власти является воинская доблесть государя, которой посвящены второй и третий эпизоды. На войне государь должен проявлять безудержную храбрость, не думать о смерти, а также справедливо относиться к собственным воинам. Во втором эпизоде справедливость понимается в крайней форме — как поощрение храбрецов и уничтожение трусов. В целом здесь еще обнаруживается наследие рыцарского, типично средневекового, понимания власти государя. Однако третий эпизод, в котором Дракула обманывает своего противника — турецкого султана — и за этот счет наносит ему тяжелый урон [Там же, с. 556], ставит крест на рыцарских традициях, для которых честь была едва ли не выше веры.
Третье основание — нетерпение социального зла, стремление его уничтожить. Курицын подчеркивает неотвратимость и равную справедливость наказания для всех, независимо от социального положения: «И толико ненавидя во своей земли зла, яко хто учинит кое зло, татбу или разбой, или кую лжу, или неправду, той никако не будет живъ. Аще ль велики боляринъ, иль священник, иль инок, или просты, аще и велико богатьство имѣл бы кто, не может искупитись от смерти, и толико грозенъ бысть» [Там же, с. 556]. Также здесь отвергается особая церковная юрисдикция: священники и монахи также подвергались суду Дракулы. Единство государственного суверенитета — важная возрожденческая идея. Как о результате такой политики приводится рассказ о золотой чаше, поставленной Дракулой у горного родника, которую никто не смел украсть.
В качестве общественного зла, однако, понимается не только преступность, но и нищета и болезни. Причем, поскольку человек наделен самовластием души, то и в своей нищете и других бедах он повинен сам. Именно этим объясняется поступок Дракулы в шестом фрагменте, когда он обманом заманивает в одно место и уничтожает всех больных и нищих своей земли. Причем автор стремится казуистически индульгировать поступок своего героя, поскольку жертвы Дракулы, хоть и не зная, что делают, сами дали ему согласие на свое уничтожение [Там же, с. 558]. Данное действие героя отражает свойственное идейной копилке раннего Нового времени стремление к отказу от социального иждивенчества, навязываемого христианской моралью.
Возможно, этот эпизод нужно толковать иначе. Накормив и обогрев нищих, Дракула сделал все, что мог. Затем он, как не раз уже делал, спровоцировал их греховную сущность, пообещав вечные блага, которые человек может получить лишь на небесах. Пожелав их получить здесь и сейчас от Дракулы, люди совершили грех и понесли заслуженное с точки зрения их князя наказание. Причем формально Дракула действительно исполнил их желание, т. к. отправил на небеса не грешниками, а мучениками, которым открыты врата рая.
Парадоксальность в определении зла заставляет автора ввести седьмой фрагмент, в котором обосновывается мысль о том, что лишь сам государь может определять, что есть зло и преступление, и следующее за это наказание. В эпизоде рассказывается о венгерских монахах, один из которых, не зная сути дела, заявил о несправедливости проводимых Дракулой казней, действительно очень жестоких. Смельчак поплатился за это жизнью, а вот его товарищ как раз и сформулировал вышеприведенный принцип [Там же, с. 558]. Данный тезис конкретизирует общее понятие суверенитета.
Для Дракулы было важно не только наказать преступника, но и при случае «проверить» пострадавшего, спровоцировав его на совершение преступления (купцу, у которого украли золото, подкладывают большую сумму, провоцируют нищих и т. д.) [Там же, с. 558].
Четвертое основание, на котором держится иерархия государственной власти, — порядок в рамках семьи и домохозяйства, фамилии, в римском понимании этого слова. Именно с этим связаны изуверские наказания для жен, изменивших своим мужьям или просто о них не заботящихся. Также беспрекословно должны подчиняться и слуги [Там же, с. 560].
Наконец, истинный государь должен добиваться, хоть бы и силой, признания и уважения от других государей, что должно проявляться в подборе и поведении послов. Поэтому Дракула казнит неумелых дипломатов [Там же, с. 562].
При всем этом Курицын, в отличие от Дракулы, не приемлет жестокости, не оправданной справедливостью. Несчастья героя начинаются с того момента, когда он велел убить мастеров, сделавших железные бочки для золота, которое он спрятал в них на дне реки. Несомненно, это был несправедливый поступок. Именно здесь, впервые после вступления, Влад назван «тезкой дьявола». В результате этого и, вероятно, многих подобных этому поступков, Дракула во время боя с войсками Матиаса Корвина становится жертвой измены: его живьем выдали свои. Следующие двенадцать лет герой провел в темнице в Вышеграде-на-Дунае, где кормился ремеслом портного. В заточении он не бросил своих жестоких привычек и продолжал издеваться над животными.
Впоследствии, помня о государственных и военных талантах Дракулы, Матиас вновь сделал его правителем Мунтении, но с условием перехода в католичество. Дракула пошел на перемену веры и тем самым утратил «заграду» самовластию своей души. Этот поступок стал роковым. Сначала Дракула утратил понятие справедливости. Это проявилось в эпизоде с преступником, забежавшим на двор Дракулы в Буде, столице Венгрии. Влад убил вторгшегося следом за разбойником пристава, а самого разбойника отпустил. Герой обосновал это защитой своего суверенитета. Однако нетрудно заметить, что такой поступок противоречит основным принципам, на которых держалась власть Дракулы ранее. В итоге на его землю напали турки, хотя раньше Дракула нападал всегда сам. Отражая нашествие, Влад погиб от рук своих воинов, перепутавших его … с турком (что тоже символично) [Там же, с. 562, 564].
Я. С. Лурье, комментируя «Сказание» в первом издании «Памятников литературы Древней Руси», высказал мысль, что Курицын сознательно избегал моральной оценки поступков своего героя, дабы предоставить ее читателю [Там же, с. 684, 685]. Однако наш анализ показывает, что это не единственно верное толкование. Моральная оценка в «Сказании» присутствует, но сама мораль настолько непривычна в рамках средневекового православного менталитета, что заметить ее непросто. Возможно, поэтому Я. С. Лурье предпочел в духе методологии структурализма говорить о двойственности образа Дракулы, а не пытаться воссоздать целостную его модель [2, с. 231].
Подводя итоги, можно охарактеризовать политическую концепцию Курицына как ренессансную. Но это была «изнаночная», почти макиавеллистская форма ренессанса. Для нее были характерны не только идеи государственного суверенитета, приоритета закона и всеобщей справедливости, осуществлявшиеся государем. Курицын усвоил моральную беспринципность в политике и на войне, стремление отречься от социально накладной морали христианства и т. д. Присутствуют и некоторые пережитки средневекового политического мировоззрения. Но в целом образ Дракулы намного ближе к образу абсолютного государя, чем феодального. Поэтому Курицына можно справедливо назвать, наряду с иноком Фомой, первым идеологом абсолютизма на Руси.
Важно, что автор последовательно провел в «Сказании» свои философские взгляды. Концепция самовластия души, регулируемого верой, является здесь смыслообразующей. Интересно также, что, выражая сложные политические идеи, Курицын выбрал форму не трактата или публицистического произведения, а цикла притч. Очевидно, это могло быть связано с нуждами пропаганды своих идей, а возможно — и конспирации. В целом «Сказание о Дракуле-воеводе» представляет собой оригинальное и последовательное выражение ренессансной социально-философской мысли в условиях России конца XV века.
Литература:
1. Гудзий Н. К. История древней русской литературы. Изд-е 7-е. М.: Наука, 1976. 514 с.
2. История русской литературы. В 4 тт. Т.1. Ч. 1. Л.: «Наука», 1980. 233 с.
3. Кусков В. В. История древнерусской литературы. М.: Высшая школа, 1989. 304 с.
4. Лаодикийское послание // Памятники литературы Древней Руси: Вторая половина XV века. М.: Худ. лит., 1982. С. 552–553.
5. Повесть о Дракуле. Исследование и подготовка текстов Я. С. Лурье. М.; Л.: АН СССР, 1964. 212 с.
6. Сказание о Дракуле-воеводе // Памятники литературы Древней Руси: Вторая половина XV века. М.: Худ. лит., 1982. С. 554–564.
7. Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV — XV вв. Ч. 2. М.;Л., АН СССР, 1951. 429 с.
