Культурологический образ города является не статичной иллюстрацией, а динамическим процессом смыслопорождения, где переплетаются исторические реминисценции, политические проекты, социальные практики и индивидуальные переживания. Москва, как уникальный феномен восточнославянской и мировой культуры, представляет собой сложный палимпсест, где каждый исторический слой не замещает предыдущий, но вступает с ним в диалог или конфликт.
Фундаментом культурологического образа Москвы выступает концепция «Москва — Третий Рим», сформулированная в XVI веке. Это не просто политическая доктрина, но глубокий метафизический конструкт, наделяющий город статусом последнего сакрального центра истинной веры и, следовательно, последнего царства в истории.
Н. А. Бердяев писал: «Душа русского народа была формирована православной церковью, она получила чисто религиозную формацию. И эта религиозная формация сохранилась и до нашего времени, до русских нигилистов и коммунистов. Но в душе русского народа остался сильный природный элемент, связанный с необъятностью русской земли, с безграничностью русской равнины» [1, с. 8–9]. С исследователем трудно не согласиться, т. к. Московское царство формировалось под воздействием мессианской идеи, доктрины о Москве — Третьем Риме, ставшей впоследствии основой русской государственности.
«Новая государственная идеология была призвана отразить небывалый рост патриотического сознания народных масс, формируемого церковью в направлении не только воссоединения всех исконных русских земель, но и как Богом избранного народа после свержения ига и падения Константинополя» [2]. По образному выражению С. Ф. Платонова, «нарождалось в Москве что-то новое и небывалое. Книжные люди позаботились дать этому новому и небывалому определенную форму, стиль которой отвечал историческому кругозору и литературному вкусу их времени» [3, с. 21].
В имперский период (XVIII–XIX вв.) этот сакральный код подвергся секуляризации и эстетизации. Классицистическая и эклектичная застройка центра, возникновение «дворянских гнёзд» в пригородах сформировали образ Москвы как патриархального, усадебного города, «большой деревни», где социальные связи носят неформальный, почти семейный характер. Этот топос «Москва купеческая» и «Москва дворянская» стал мощным литературным мифом.
Советская эпоха предприняла радикальную попытку перекодировать культурологический образ города. Атеистическая идеология стремилась стереть сакральность «Третьего Рима», но неосознанно унаследовала его имперско-мессианскую структуру. Архитектурный язык (сталинский ампир) сочетал имперский размах с футуристическими элементами. Семь «высоток», подобно новым храмам, сформировали второе сакральное кольцо, подчиняющее себе историческую застройку. Проспекты, названные в честь революционных идеалов, и масштабные парки культуры стали местами новой гражданской ритуальности. Образ Москвы стал бинарным: с одной стороны — парадный, монументальный «город-герой», с другой — пространство тотального дефицита и коммунального быта, породившее мощный пласт «потаённой» городской культуры (кухонные дискуссии, бардовская песня).
Постсоветский период характеризуется острой борьбой за реконструкцию культурологического образа в условиях глобального капитализма и национального самоопределения. Происходит активная ревитализация концепта «Третий Рим» на новом уровне. Восстановление Храма Христа Спасителя, что является мощным жестом вписывания современности в дореволюционный нарратив. Кремль вновь обретает черты духовно-политического центра, а его образ в медиапространстве тяготеет к неосакрализации. Параллельно Москва конструирует образ современной европейской (мировой) столицы: «Москва-Сити» как символ финансовой мощи, ревитализация общественных пространств (парк «Зарядье», благоустройство набережных), развитие креативных кластеров (Винзавод, Арма). Этот нарратив апеллирует к мобильности, комфорту, открытости миру. Городское пространство становится полем битвы исторической памяти. Споры вокруг памятников (Дзержинскому, Солженицыну), «последнего адреса», топонимики обнажают конфликт между советским, либеральным и национально-патриотическим проектами. Москва предстаёт как текст, который постоянно переписывается. В XXI веке формируется виртуальный образ Москвы через цифровые сервисы, соцсети, блоги и онлайн-карты. Этот образ часто опережает и корригирует физический опыт, создавая эффект «дополненной реальности» и новые формы мифологизации (например, миф о «умном городе»).
Таким образом, культурологический образ Москвы лишён монолитности. Это гетерогенное, внутренне напряжённое образование, существующее в режиме постоянной диалогичности и конкуренции мифов. Архетип «Третьего Рима» (в его секулярных и религиозных модификациях) продолжает выступать глубоким культурным кодом, структурирующим пространственные и смысловые иерархии. Однако сегодня он вынужден сосуществовать и взаимодействовать с образами глобального хаба, комфортного мегаполиса для среднего класса, хранителя национальной традиции и площадки для актуального искусства. Эта полифония, порой переходящая в какофонию, и составляет суть современного культурологического образа Москвы — города, который не может отказаться от своей метафизической миссии, но вынужден постоянно подтверждать её в меняющемся мире. Москва остаётся не столько городом-текстом, сколько городом-дискурсом, где значение каждого символа (от золотых куполов до стеклянных небоскрёбов) является предметом непрекращающихся публичных и внутриличностных переговоров.
Литература:
- Гольдберг, А. Л. Три послания Филофея: Труды отдела древнерусской литературы. Л., 1974. — 29 с.
- Жукова, Н. С. Сущность государственной идеологической концепции «Москва — Третий Рим» // Философия права. 2010. № 4. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/suschnost-gosudarstvennoy-ideologicheskoy-kontseptsii-moskva-tretiy-rim (дата обращения: 22.12.2025).
- Платонов С. Ф. Полный курс лекций по русской истории. Пг.: Сенатская типография, 1917. — 1405 с.
