Образ падшей женщины в романе Достоевского «Бедные люди»

В фельетоне 1861 г. «Петербургские сновидения в стихах и прозе» Достоевский расскажет о некоторых подробностях своей юности: упоенном мечтательстве, в пору, когда он жил «почти затерянный, заброшенный в Петербурге» [1, т. 19, с. 68], воображая себя «то Периклом, то Марием, то христианином из времен Нерона, то рыцарем на турнире, то Эдуардом Глянденингом из романа «Монастырь» Вальтера Скотта и проч., и проч». [1, т. 19, с. 70] и о произошедшем в нем однажды перевороте, положившем начало замыслу романа «Бедные люди». «И стал я разглядывать и вдруг увидел какие-то странные лица. Все это были странные, чудные фигуры, вполне прозаические, вовсе не Дон Карлосы и Позы, а вполне титулярные советники <…> И замерещилась мне тогда другая история, в каких-то темных углах, какое-то титулярное сердце, честное и чистое, нравственное и преданное начальству, а вместе с ним какая-то девочка, оскорбленная и грустная, и глубоко разорвала мне сердце вся их история» [1, т. 19, с. 71].

Л. П. Гроссман по поводу этого отрывка замечает: «Это уже в одной фразе почти вся тематика и весь стиль Достоевского до катастрофы. Мелкий канцелярист — это ведущий персонаж натуральной школы, восходящей к петербургским повестям Гоголя. Но сердце честное и чистое в его груди, но надрывная грусть оскорбленной девочки — это уже внутренний мир человека, как определит романтизм Белинский, выделяя в этом движении прежде всего «сокровенную жизнь» человеческой личности» [2, c.51].

Развивая мысль Гроссмана, можно продолжить: если мелкие чиновники будут героями преимущественно повестей раннего периода Достоевского, то образ «оскорбленной и грустной девочки» пройдет через все его творчество, буквально переходя из произведения в произведение. В этой связи вспоминаются слова И. Анненского: «То цинически-вызывающая, то злобно-расчетливая, то неистово-сентиментальная, красота почти всегда носила у Достоевского глубокую рану в сердце: и почти всегда или падение, или пережитое ею страшное оскорблении придавали ей зловещий или трагический характер» [3, c. 534–535]. Эволюционируя и трансформируясь, образ падшей женщины пройдет сквозь все творчество Достоевского, найдя отражение в таких произведениях как «Бедные люди», «Хозяйка», «Записки из подполья», «Униженные и оскорбленные», «Игрок», «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы» и др.

И первой из череды «оскорбленных и грустных девочек», падших женщин Достоевского, является, разумеется, Варвара Алексеевна Доброселова, героиня его дебютного романа «Бедные люди» (1846).

Традиционно при рассмотрении этого образа выделяются литературный и биографический аспекты.

Литературоведами установлена связь Вари Доброселовой со многими героинями мировой и русской литературы. Л. П. Гроссман замечает: «Архаичной была <…> ведущая тема повести — судьба обольщенной девушки, эта обычная фабула преромантической литературы XVIII в. («Новая Элоиза», «Кларисса Гарлоу», «Бедная Лиза»)» [2, c. 54]. В. В. Виноградов также пишет о том, что «История Вареньки Доброселовой в основных чертах — традиционный остов сюжета сентиментального романа» [4, c. 168]. Исследователь обнаруживает его в романе знакомого Девушкину писателя Дюкре дю Мениля «Катенька, или Найденное дитя. Истинное происшествие, описанное Дюкре де Менилем» (СПб., 1820). Цецилия дю Ранвиль сирота. Еще до смерти родителей семью дю Ранвиль постигло разорение, которое заставило их переехать в город. Вследствие интриги г-жи де Линваль, называвшей себя двоюродной сестрой покойной приятельницы ее отца, Цецилия лишается чести. Виновник ее бесчестия впоследствии соединяется с нею. Сходство фабулы романа Дюкре де Мениля и романа Достоевского говорит само за себя. В. С. Нечаева сопоставляет Варю Доброселову и Евгению Гранде (перевод романа О. де Бальзака, названного по имени главной героини, был завершен Достоевским перед тем как приступить к работе над «Бедными людьми»). Исследовательница указывает, что основой обоих произведений служат «два образа — старика и юной девушки, связанных взаимной любовью и материальной зависимостью» [5, c. 148]. Так же она обнаруживает сходство между кратким романтическим эпизодом, пережитым Евгенией Гранде (любовь к «нищему» Шарлю) и чувством Вари к студенту Покровскому. Близок, по мнению Нечаевой, и жизненный конец обеих героинь: обе они выходят замуж за состоятельных, зрелых людей, не испытывая к ним чувства любви и привязанности.

Множество параллелей обнаруживается исследователями и в русской литературе. Общепризнанной считается связь образа Вари с «Бедной Лизой» Н. М. Карамзина и Дуней Выриной («Станционный смотритель» А. С. Пушкина). Как справедливо указывает Э. М. Жилякова, «Достоевский самим заглавием романа «Бедные люди» невольно или сознательно устремлял внимание своего читателя к повести Карамзина «Бедная Лиза», создавая сразу между этими произведениями магнитное поле историко-литературного контекста» [6, c.61]. Т. А. Касаткина полагает, что «в «Бедных людях» переписывается концовка «Станционного смотрителя»: история «бедной Вари» завершается законным браком с соблазнившим ее господином Быковым, и именно в этот момент не только с Девушкиным случается — как он себе напророчил — то же, что с Самсоном Выриным, но и Варя оказывается по-настоящему покинутой всеми, к кому привязано было ее сердце — и кто появился рядом с ней именно в тот момент, когда она стала «бедной Варей» в смысле карамзинского «концепта»» [7] (имеется в виду концепт «бедная Лиза»).

Помимо этих двух главных ориентиров в разработке образа Вари исследователи указывают и на другие параллели. Так, Э. М. Жилякова прослеживает влияние «Ундины» Жуковского. [6, c. 131–151]. К. А. Баршт обнаруживает ряд значительных аллюзий на произведения Ф. В. Булгарина, в частности указывая на то, что «воспоминания Вареньки Доброселовой весьма напоминают рассказ Татьяны, «бедной обольщенной девушки», оставшейся без родителей на попечении людей, от которых она терпела несправедливые упреки и обвинения из «Памятных записок титулярного советника Чухина». Подобно Татьяне, Варенька тоже получает домашние уроки; ее тоже выдают замуж за богатого и не очень чистоплотного в моральном отношении человека» [8, c. 264]. Так же Баршт обнаруживает сходство Вари Доброселовой и Лизы из «Живого мертвеца» В. Ф. Одоевского, «где описывается горестная судьба обесчещенной девушки, доведенной до отчаяния ее сомнительным «благодетелем»» [8, c. 264]. А. Цейтлин обращает внимание на близость сюжета «Бедных людей» и повести Е. Гребенки «Горев Николай Федорович», опубликованной в «Репертуаре и Пантеоне» в 1840 г., где главное действующее лицо — бедный чиновник, жизненные обстоятельства которого отражены в его фамилии, а главная героиня — бедная невеста и сирота по имени Варенька [9, c. 4] В. В. Виноградов справедливо пишет о том, что «эта фабулярная схема (т. е. совращение беззащитной девушки и ее последующее «воскресение» — Н. З.) была очень популярна в 40-е годы», сопоставляя историю главной героини «Бедных людей» с судьбами бедных сирот Каролины из рассказа А. Вилламова «Встреча на Невском проспекте», опубликованной в VII томе «Финского вестника» (ценз. разр. в декабре 1845 г.) и Клавдиньки из рассказа М. Воскресенского «Замоскворецкие Тереза и Фальдони» («Литературная газета», 1843, № 7–8) [4, c. 168].

Думается, ряд образов, с которыми оказывается сходна Варвара Доброселова, можно продолжить. По поводу литературности первого романа Достоевского В. Б. Шкловский замечает: «Молодой писатель очень часто оказывается книжнее старого. Он идет к новому основанию, к новой распашке быта, к обновлению ощущения через старое. Чем дальше, тем больше книжность преодолевается. Образы становятся первоначальнее» [10, c. 164]. Применительно к эволюции образа падшей женщины у Достоевского эта мысль оказывается верной. Образ Вари Доброселовой, чрезвычайно литературный, впоследствии разовьется в оригинальные характеры удивительной силы, такие как Настасья Филипповна («Идиот») и Грушенька («Братья Карамазовы»), которые сами окажут огромное влияние на мировой литературный процесс.

Однако, как уже было сказано, исследователями выявлены не только литературный, но и биографический пласт образа Вари Доброселовой.

Литературоведы не раз обращали внимание на сходство имени главной героини «Бедных людей» и сестры писателя Варвары Михайловны Достоевской. К. А. Баршт указал на то, что в записках Вари ей минуло 14 лет, когда умер батюшка, и в этом же возрасте потеряла мать Варвара Достоевская [11, c.21]. После этого трагического события на В. М. Достоевскую легли все заботы о младших братьях и сестрах и хозяйстве имения Дарового, находившемся более чем в плачевном состоянии. А через два года погиб и отец писателя.

Ф. М. Достоевского глубоко волновала судьба осиротевших братьев и сестер. В письме к брату Михаилу от 16 августа 1839 г. он писал: «Я пролил много слез о кончине отца, но теперь состоянье наше еще ужаснее; не про себя говорю я, но про семейство наше <…> есть ли в мире несчастнее наших бедных братьев и сестер? Меня убивает мысль, что они на чужих руках будут воспитаны» [1, т. 28,1, с. 62]. В это время страстный поклонник Шиллера и приверженец высоких идеалов романтизма очень трезво смотрел на положение сирот в случае, если они останутся без материальной поддержки. Говоря о взаимоотношениях с богатыми родственниками Куманиными, он пишет: «Ты или должен рассориться, или помириться прочно с родней. Рассориться — это пагубно; сестры погибнут. Помирившись, ты должен ухаживать за ними. <…> брат любезный! вытерпи это. Плюнь на эти ничтожные душонки и будь благодетелем братьев. Ты один спасешь их…» [1, т.28,1, с.62] (курсив мой — Н. З.). Любопытно, что о сестрах будущий писатель вспоминает в первую очередь. Разумеется, сказанное не следует понимать как указание на то, что он боится для сестер судьбы падшей женщины. Однако очевидно, что Достоевский даже в эти юношеские годы прекрасно понимает всю беззащитность девушки, не обеспеченной материально и лишенной заступничества родственников.

В. Ф. Достоевская через несколько лет вышла замуж за П. А. Карепина, преуспевающего делового человека, более чем вдвое старше себя годами. В литературоведении сложилось мнение, что он послужил прототипом господина Быкова в романе «Бедные люди» (что отражено в комментарии к академическому собранию сочинений [1, т.1, с. 467]. Против такого сопоставления горячо возражала В. С. Нечаева, указывая, во-первых, на их разный социальный статус (Быков — помещик; а П. А. Карепин — «делец») [5, с. 145], а во-вторых, на исполненные уважения и привязанности слова самой Варвары Михайловны (в письме к младшему брату Андрею в 1847 г. она пишет о Федоре Михайловиче: «Бог с ним, не хочет никогда написать ни строчки. Ежели бы он видел и знал Петра Андреевича, то не утерпел бы и полюбил его всей душой, потому что этого человека не любить нельзя, ты знаешь, любимый брат, его душу и доброту и сам можешь оценить его») [5, с.147–148]. Приведенные доводы едва ли можно признать убедительными, потому что, с одной стороны, в процессе создания художественного произведения реальность претерпевает и не такие метаморфозы, а с другой, мнение Варвары Михайловны о супруге никак не связано с мнением Ф. М. Достоевского о муже сестры и впоследствии опекуне имения, с которым его связывали сложные денежные отношения. Из переписки Ф. М. и М. М. Достоевских, а также переписки будущего писателя и П. А. Карепина ясно видно, что о последнем у автора «Бедных людей» сложилось чрезвычайно негативное мнение (в письме к брату Михаилу от 30 сентября 1844 г. он даже использует обсценную лексику [1, т.28,1, с.99]).

Однако является ли прототипом Быкова П. А. Карепин или нет, вполне вероятно, что переживания, связанные с замужеством сестры, нашли какое-то отражение в романе.

Связью образа Вари Доброселовой с В. М. Достоевского биографический пласт романа не исчерпывается. Установлено, что Достоевский «подарил» своей героине многие из своих детских впечатлений. В. С. Нечаева обнаружила, что «поэтические описания пейзажей, окружающих усадьбу, где живет Варенька, удивительно точно и близко передают реальный пейзаж Дарового, каким он был в детские годы Ф. М. Достоевского», в частности указав на овраг как самую характерную деталь даровского пейзажа [5, c. 143]. Работу по «топографическому» сопоставлению имения, где проходит детство Доброселовой, и реального Дарового продолжил К. А. Баршт, выявив сходство пруда и рощи из записок Вари и тех, что описывает в «Воспоминаниях» А. М. Достоевский [12]. Он же сопоставил детское впечатление Вари — чудящийся девочке и пугающий ее «голос» [1, т. 1, с. 84] с воспоминанием Достоевского о примерещившимся ему крике «Волк бежит!» [1, т. 22, с. 47–48]. В. С. Нечаева так же указала на то, как няня Достоевских Ульяна Фроловна становится в записках Вари Аленой Фроловной и ряд других совпадений: впечатления от учебы в пансионе, раздраженный от постоянных неудач отец, больная мать, напоминания о растущих тратах на учение детей и др. [5, c. 143–144]

Интересно, что, по мнению исследовательницы, Варвара Достоевская — в переписке с братьями — не выглядит той «мечтательницей», какой предстает в своих записках Варя Доброселова. Склонность к погружению в мир фантазий, как считает В. С. Нечаева, героиня романа «Бедные люди» наследовала от своего создателя [5, c. 147].

Таковы литературные и биографические влияния, выявленные исследователями в формировании образа Вари Доброселовой. Дальнейший анализ этого образа будет связан с такими его качествами как репрезентативность по отношению к последующему творчеству и, в большей степени, маргинальностью, связанной с социально неприемлемым сексуальным поведением (т. е. с принадлежностью героини к падшим женщинам).

Неоднократно говорилось о том, что «золотое детство» героини связано на мифологическом уровне с «золотым веком», понятием, очень важным в онтологии Достоевского. В своих записках Варя рисует идиллические картины сельской жизни (о связи с идиллией свидетельствует и фамилия героини). Варя — дочь управляющего имением, как впоследствии и Наташа Ихменева («Униженные и оскорбленные»). Вообще в описании детства этих персонажей много общего. Обе они переезжают в город, как бы попадая в новую враждебную среду, где и происходит их падение.

Н. Л. Зелянская делает интересное наблюдение: «в ранних произведениях Достоевском в семантическое пространство понятия «творчество» необходимым компонентом входит тема соблазнения, которая зачастую дана в виде исходного состояния героя или представлена в виде персонажей-соблазнителей» [13, c. 92]. В данном случае соблазнение понимается в широком смысле и речь идет по большей части о персонажах-мужчинах, однако это замечание верно и по отношению к падшим героиням Достоевского. Само падение (соблазнение, «гибель» героини) изображаются редко и, думается, дело тут не только в цензурных ограничениях. Видимо, писателю были интересны персонажи, уже познавшие сладость запретного плода и горечь его послевкусия, уже страдавшие и «жившие», т. е. вышедшие из состояния детско-ангельской «невинности». В качестве примера можно привести таких знаковых героинь Достоевского как та же Варя Доброселова, Катерина («Хозяйка»), Настасья Филипповна («Идиот»), Софья Андреевна («Подросток»), Грушенька («Братья Карамазовы»).

О падении Вари читатель узнает из ее слов, скупых и по понятным причинам эвфемистичных. Можно заметить, что степень эвфемизации здесь такова, что значение ее рассказа, совершенно очевидного для современников, остается скрытым от современного неподготовленного читателя (в первую очередь школьника), а значит, весь роман оказывается непонятым. Культурная и отчасти языковая дистанцированность от реалий, отраженных в тексте произведения, к сожалению, в данном случае препятствует адекватному его прочтению.

«Анна Федоровна говорит, что я по глупости моей своего счастия удержать не умела, что она сама меня на счастие наводила, что она ни в чем остальном не виновата и что я сама за честь мою не умела, а может быть, и не хотела вступиться. А кто же тут виноват, боже великий! Она говорит, что господин Быков прав совершенно и что не на всякой же жениться, которая… да что писать! Жестоко слышать такую неправду, Макар Алексеевич!» [1, т. 1, с. 25]

Анна Федоровна — сводня и дальняя родственница, у которой живет Варя и ее мать и которая знакомит ее с Быковым. Учитывая, как развивались их отношения, в классификации падших женщин, предложенной Н. Н. Мельниковой, Варю Доброселову можно отнести к типу «соблазненная» (всего исследовательница выделяет четыре типа: соблазненные, содержанки, любовницы и проститутки [14]). Этот тип, по всей видимости, самый частотный в творчестве Достоевского. В дальнейшем, однако, честь Вари окажется «восстановлена», она выйдет замуж за своего соблазнителя.

В советском литературоведении сложилась традиция понимания брака Доброселовой как явления однозначно негативного, окончательной ее «гибели» и «продажи». Зачастую эта точка зрения наследуется и современными исследователями [15]. Гораздо реже за героиней признается право на выбор и будущее ее видится не только в черном цвете. Такой подход встречается в статье Т. И. Печерской, в которой анализируется образ Федоры как одной авторских проекций в романе. В частности, исследовательница пишет: «Она (Федора — Н. З.) последовательно направляет фабульное завершение событий в русло «Станционного смотрителя». Причем не только настаивает на том, чтобы Варенька приняла предложение Быкова, но интерпретирует общий смысл такого поворота судьбы вполне в духе Минского («...она будет счастлива.».., 5, 79) с поправкой на житейскую мудрость: «Федора говорит, что своего счастия терять не нужно; говорит — что же в таком случае и называется счастием?» (101). Как и Дуня, Варенька плачет, уезжая («Вот вы плачете, и вы едете?!» — 106), но, как и Дуня, делает это вполне добровольно, тем более что «счастие» ее более «верное» — она едет под венец» [16].

Такое восприятие брака Доброселовой представляется более справедливым. Очевидно, подход советского литературоведения был связан с идеологическими мотивами в трактовке образа господина Быкова, помещика и «совратителя». Конечно, финал романа трагичен, но это более трагедия Девушкина, чем Доброселовой. Нет оснований утверждать, что в замужестве с Быковым Варя непременно «погибнет», да, так говорит Девушкин («Вы там умрете, вас там в сыру землю положат; об вас и поплакать будет некому там!» [1, т. 1, с. 107]), но, как замечает та же Т. И. Печерская, в финале романа в Девушкине берет верх «явно не только <…> отеческое отношение» [16], суждения его не бескорыстны.

В своем последнем письме Варя льет слезы, грустит («О! Как мне грустно, как давит всю мою душу. <…> Моя душа так полна, так полна теперь слезами…» [1, т. 1, с. 106], но это понятные слезы страха перед будущим и грусть от расставания с дорогим человеком (Девушкиным). Нет и мыслей о близкой смерти, которые преследовали ее все предшествующие полгода переписки. Варя воспринимает свой брак как нечто, данное свыше, и в душе ее жива вера в «новую жизнь»: «Выпал мой жребий, не знаю какой, но я воле господа покорна»; «Я мало отрадного унесу в новую жизнь из воспоминаний прошедшего; тем драгоценнее будет воспоминание об вас» [1, т.1, с. 106].

Пожелай Варя остаться под опекой Девушкина, она могла бы это сделать. Чувства его были ей известны. «Ведь я все видела, я ведь знала, как вы любили меня! Улыбкой одной моей вы счастливы были, одной строчкой письма моего» [1, т. 1, с. 106]. Тем не менее Варя предпочла уехать «в степь» с Быковым. Поступок ее понятен. Несмотря на все недостатки будущего супруга, он оставался ее первым и единственным мужчиной и имел в ее глазах на нее все права. Единственным способом «восстановления» чести, утраты статуса падшей женщины и возвращения к социальной норме для Доброселовой было замужество, предпочтительнее с тем, кто был виновен в ее «бесчестии».

Иногда приходится встречать понимание ее брака как «смерть» нравственную. Делается это исходя из слов Быкова о том, что Варя в деревне у него растолстеет «как лепешка», будет «как сыр в масле кататься» [1, т. 1, с. 101] и что он «терпеть не может никаких книг» [1, т. 1, с. 100], т. е. не разделяет ее духовные запросы. Однако первое — проявление заботы о Варе, а второе — разность интересов — во времена Достоевского вовсе не считалось препятствием для супружества (да и теперь зачастую не считается). «Друг мой, я выйду за него, я должна согласиться на его предложение. Если кто может избавить меня от моего позора, возвратить мне честное имя, отвратить от меня бедность, лишения и несчастия в будущем, так это единственно он. <…> Говорят, Быков человек добрый; он будет уважать меня; может быть, и я также буду уважать его. Чего же ждать более от нашего брака?» [1, т. 1, с. 101] Таковы мотивы Вари и надежды ее, связанные с замужеством. И, возможно, столь трезвый подход должен избавить ее от многих несчастий в будущем.

Вообще практичность является одной из важнейших черт героини. В этой связи хотелось бы сказать несколько слов о мотиве шитья, возникающем в романе. На важность этого мотива неоднократно обращали внимание исследователи. Т. Циммерманн сопоставляет процессы шитья с процессом писания в романе: «Как тема одежды, так и тема шитья и плетения проходит красной нитью через весь роман. Варвара пытается зарабатывать на жизнь шитьем. Чем неудовлетворительнее переписка с Девушкиным, который дает ей только исписанную бумагу, но не свое тело, тем хуже здоровье Варвары. В конце концов она даже не в состоянии шить платье» [17, с. 128–129]. О том же пишет и Т. И. Печерская: «ШИТЬЕ и ПИСАНИЕ — симметрично поддерживают, отражают друг друга, являясь только по видимости разъединенными сферами жизни Вареньки и Девушкина. <…> Как для Девушкина переписывание, писание, сочинительство являются основными занятиями, так и для Вареньки значимо шитье. Все ее усилия связаны с вещественным миром, столь презираемым героем» [16].

Признавая справедливость этих замечаний, необходимо сказать еще несколько слов и о грубо-материальном, практическом смысле шитья Вари Доброселовой. Н. Н. Мельникова заметила, что «Своеобразным признаком «домашнего пространства», «проникающим» в «бордельное», становится упоминание швейной машинки как атрибута, символизирующего, с одной стороны, то, что девушка принадлежит к разряду «честных», и с другой стороны, что важнее, возвращение грешницы к честной жизни» [18, c. 335] В эпоху создания текста «Бедных людей» швейных машинок как реалии русской жизни еще не существовало (одну из первых швейных бытовых машинок Зингер создал в 1851 г., а в 1866 в Санкт-Петербурге была открыта первая отечественная фабрика по их производству). Однако одним из немногих (если не единственным) источников дохода женщины, работавшей на дому, было шитье. Поэтому в более поздних произведениях, посвященных падшим женщинам, пытающихся стать «честными», вернуть свое «доброе имя», неизбежно возникает… швейная машинка, альтернатива торговли собственным телом. В романе же «Бедные люди» машинку заменяют неоднократно упоминаемые пяльцы. В завершение рассмотрения образа Вари Доброселовой нужно отметить, что в психологическом отношении этот образ считается не совсем цельно оформленным. Еще Белинский указывал на то, что лицо Вареньки, в противоположность Девушкину, «как-то не совсем определённо и окончено» [19, c. 558]. Рассматривая историю восприятия этого образа в критике и литературоведении, Т. Ф. Двойнишникова справедливо замечает: «Героиню «Бедных людей» стремились подвести к каким-то определённым типам и категориям: «кроткая», «слабое сердце», «мечтательница», «гордая», — упуская из виду, что в ней это всё соединено, но находится лишь в зачаточном состоянии. Возможно, из-за смысловой перенасыщенности этот женский образ и не получил у Достоевского окончательную цельность и оформленность» [20]. Рассмотрев образ главной героини «Бедных людей», необходимо уделить внимание и некоторым второстепенным персонажам романа, принадлежность которых к падшим женщинам несомненна. Это Саша, двоюродная сестра Вари, и безымянная мать студента Покровского. В науке давно установлена связь этих персонажей с образом Доброселовой. Еще В. В. Виноградов отмечал «троичность аспектов, в которых рисует Достоевский образ девушки бедной и погубленной» [4, c. 169]. В статье «К вопросу о типологии персонажей романа «Бедные люди»» Е. Н. Акименко рассматривает систему второстепенных женских персонажей романа как социально-психологический фон трагедии главной героини, знак усиления её типичности [21, c. 29]. Р. Белкнап в статье «The didactic Plot: the Lesson about Suffering in “Poor Folk”» также пишет о параллельной судьбе Варвары и матери Покровского, предположив даже то, что Варвара могла быть беременна. И эта параллель разрушается брачным предложением Быкова [22, c.35–36]. Обращаясь к образу Саши, двоюродной сестры Вари, необходимо заметить следующее. Помимо усиления типичности судьбы беззащитной сироты, которую выполняет этот образ, он играет и другую роль. Как пишет В. В. Виноградов, «функция этого образа, кроме создания побочного, эмоционально-контрастного семантического плана, была: обострить «детскость» Вареньки в счастливую пору («Я, такая большая девушка, шалила заодно с Сашей»), а затем — сгущать трагизм Варенькиной гибели («ужас! и она погибнет, бедная!») — и подлость Анны Федоровны («Совратила она и двоюродную вашу сестрицу и вас погубила»)» [4, c. 169]. Образ Саши представляется слишком неразвернутым для подробного анализа. Об этой героини мало говорится в тексте: как бы мимоходом упоминается их встреча («Сегодня я двоюродную сестру мою Сашу встретила! Ужас! и она погибнет, бедная!» [1, т. 1, с. 24]); в записках Вари о детстве и юности о ней говорится как о сестре и подруге, с которой они год учились у Покровского («Саша была препонятливая девочка, хотя резвая и шалунья; ей было тогда лет тринадцать <…> Саша беспрерывно над ним проказничала, особенно когда он нам уроки давал…» [1, т. 1, с. 35]); господин Быков вспоминает ее, когда делает предложение («Между нами сказать, Анна Федоровна <…> преподлая женщина <…> Совратила она и двоюродную вашу сестрицу с пути, и вас погубила». [1, т. 1,с. 100]). Виноградов удачно называет Сашу «тенью, следующей за Варенькой» [4, c. 169]. Она принадлежит к типичным для Достоевского персонажам-дублерам, наличие которых является характерной особенностью системы образов его романов. Еще меньше известно о матери Покровского, о судьбе которой читатель узнает со слов Вари, не понимающей до конца смысла того, о чем она говорит. Рассказывая о том, как Быков отдал в школу Покровского, она объясняет: «Интересовался же он им потому, что знал его покойную мать, которая еще в девушках была облагодетельствована Анной Федоровной и выдана ею замуж за чиновника Покровского. Господин Быков, друг и короткий знакомый Анны Федоровны, движимый великодушием, дал за невестой пять тысяч рублей приданого» [1, т. 1, с. 33]. Как справедливо замечает Виноградов, «эта завершенная трагедия <…> как бы освобождала Достоевского от необходимости развивать судьбу Вареньки до биографического конца, настраивая читателя к смутным предчувствиям и контрастным ожиданиям, подготовляя, таким образом, вознесение на трагическую вершину только одного Девушкина» [4, c. 169]. Любопытно отметить, что в своем позднем творчестве Достоевский еще раз использует расхожий сюжет о соблазненной и беременной девушке, выданной замуж, чтобы скрыть «грех». В романе «Идиот» Келлер поместит в либеральной газете оскорбительную и лживую статью о якобы «обольщенной» матери Антипа Бурдовского. В. И. Этов назвал этот микроэпизод «в определенной мере автопародией» [23, c. 315], и такое его понимание кажется справедливым. Возвращаясь к роману «Бедные люди», следует сказать, что некоторые исследователи идут еще дальше, удваивая «троичный» образ падшей женщины в романе. Так Е. А. Яблоков полагает, что тема падения девушки в том или ином виде возникает в «Бедных людях» шесть раз [24, c. 114]. Помимо уже названных персонажей исследователь указывает следующие «третьестепенные» образы. Это некая сирота, облагодетельстванная начальником Девушкина Федором Федоровичем. Как сообщает Макар Алексеевич, «они не меня одного облагодетельствовали <…> У них сирота одна воспитывалась. Изволили пристроить ее: выдали замуж за человека известного, который по особым поручениям при их же превосходительстве находился. Сына одной вдовы в какую-то канцелярию пристроили и много еще благодеяний разных оказали» [1, т. 1, с. 95]. Е. А. Яблоков настораживает сходство имен Федора Федоровича и Анны Федоровны и реакция чиновников на восторженный рассказ Девушкина о благодеяниях начальства — они «пересмеиваются». Исследователь полагает, что «забота о судьбах воспитанницы и некоей вдовы уподобляет Его превосходительство господину Быкову» [24, c. 115]. Эти наблюдения весьма интересны, однако указанный микроэпизод представляется все же слишком «сомнительным» для того, чтобы считать данный «третьестепенный» образ облагодетельствованной сироты еще одной из падших героинь Достоевского. Чиновники могли посмеиваться и над самим Девушкиным и его пылом (как он и предполагает), и над сплетней о начальнике, не имеющей фактической основы. Что касается сходства имен, то разными вариациями имени «Федор» вообще насыщен роман (Анна Федоровна, Федор Федорович, Федора…), и персонажи, носящие эти имена, весьма различны и по социальному статусу, и по функции. Причина такого обилия персонажей, названных сходно с именем автора, кажется, не установка на их близость, а некое бессознательное проецирование, о чем писала Н. Л. Зелянская [25]. Другим «двойником» главных персонажей Яблоков называет мать Девушкина, о которой читателю ничего не известно [24, c. 116]. Исследователь ссылается на мнение В. П. Владимирцева, полагавшего, что в фамилии главного героя содержится намек на историю девушки, родившей ребенка без мужа: «Ее главная идея связана, возможно, с тем, что некий первый Девушкин <…> был сыном безмужней и бесфамильной «девушки»… «Девушками» называли служанок, работниц, горничных» [26, c. 75]. Последней героиней, которую Е. А. Яблоков подозревает в принадлежности к падшим женщинам, является жена Горшкова. Делает он это исходя из разницы в возрасте между супругами (жена моложе мужа), а также из-за того, что смерть сына Горшкова Петеньки, по мнению исследователя, дублирует смерть Петра Покровского. Яблоков высказывает предположение, что и жена Горшкова могла быть обесчещена и выдана замуж, чтобы скрыть «грех». Разумеется, подобные заявления и должны оставаться в области предположений и «подозрений» — для их подтверждения в тексте почти ничего нет (как и в случае с гипотетической безмужней прародительницей Девушкиных, о которой в романе не сказано ни слова). Тем не менее подобные высказывания весьма симптоматичны, поскольку ясно показывают, что мотив падения девушки действительно является весьма распространенным в романе «Бедные люди» и — шире — вообще в творчестве писателя, если его видят даже там, где для этого нет существенных оснований. Таким образом, можно констатировать, что уже первое произведение Достоевского представляет богатый материал для изучения образа падшей женщины. В романе «Бедные люди» этот образ еще очень литературный, книжный, во многом следующий мощной традиции сентиментальной и преромантической литературы, европейской и отечественной. Однако он в какой-то степени впитал и личные впечатления самого писателя: воспоминания о детстве и юности, переживания, связанные с сиротством, страх за судьбу сестер, чувства, вызванные замужеством В. М. Достоевской. Едва ли первую попытку изображения падшей женщины автором «Бедных людей» можно назвать исключительно оригинальной в контексте мировой литературы, однако за ней последуют такие разные и такие знаменитые его героини как Наташа Ихменева, Сонечка Мармеладова, Настасья Филипповна, Грушенька etc. Литература:

1. Достоевский Ф. М. ПСС. Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1972–1990.
2. Гроссман Л. П. Достоевский. М.: Молодая гвардия, 1962.
3. Анненский И. Ф. Изнанка поэзии. Символы красоты у русских писателей// Избранные произведения. Л.: Художественная литература, 1988.
4. Виноградов В. В. Школа сентиментального натурализма: роман Достоевского «Бедные люди» на фоне литературной эволюции 40-х годов // Виноградов В. В. Поэтика русской литературы. М.: Наука, 1976.
5. Нечаева В. С. Ранний Достоевский 1821–1849. М.: Наука, 1979.
6. Жилякова Э. М. Традиции сентиментализма в творчестве раннего Достоевского (1844–1849). Томск: Издательство Томского университета, 1989.
7. Касаткина Т. А. Новые слова вещей. Элемент художественного текста Ф. М. Достоевского. Концепт, цитата, эпиграф // Новый мир, 2011, № 10. С. 166–187. Электронная публикация: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2011/10/ka14.html
8. Баршт К. А. «Бедные люди» Ф. М. Достоевского в литературном и историко-культурном контексте // Достоевский. Материалы и исследования. № 19. СПб., 2010. С. 259–281.
9. Цейтлин А. Повести о бедном чиновнике Достоевского. М., 1924.
10. Шкловский В. Б. Повести о прозе. Размышления и разборы. М.: Художественная литература, 1966.
11. Баршт К. А. «Бедные люди» Ф. М. Достоевского: автобиографическое исследование и роман-предостережение // Достоевский и современность. Материалы XXVI Международных Старорусских чтений 2011 года. Великий Новгород, 2012. С. 16–33.

12. Баршт К. А. «Бедные люди» Ф. М. Достоевского: орден и иные «награждения» Макара Девушкина. Дополнения к комментарию // Альманах «Достоевский и мировая культура». Выпуск 25. М., 2009. С. 354–373. Электронная публикация: http://www.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=10084

13. Зелянская Н. Л. Мифоонтология писательства. Федор Достоевский: творческий путь до эшафота: монография. Оренбург: ИПК ГОУ ОГУ, 2006.
14. Мельникова Н. Н. Феномен «падшей женщины» как проблема сравнительного литературоведения (к постановке вопроса) // Литературная учеба. М., 2010. № 6. С. 114–123.
15. См., напр., статью Носыриной О. А. «Люди» М. М Зощенко и «Бедные люди» Ф. М. Достоевского: к вопросу о литературных связях // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. 2008, № 69.С. 233–238.
16. Печерская Т. И. Загадочная Федора (Об одной из авторских проекций в романе Ф. М. Достоевского «Бедные люди») // Поэтика русской литературы: К 70-летию Ю. В. Манна. М.: РГГУ, 2001. С. 264–274. Электронная публикация: http://kniga.websib.ru/text.htm?book=26&chap=1
17. Циммерманн Т. Инсценировка отсутствующего тела в романе в письмах «Бедные люди» Ф. М. Достоевского // Slavica tergestina, 2002, № 10. C. 123–135.
18. Мельникова Н. Н. Архетип грешницы в русской литературе конца XIX-начала XX века. Диссертация … к.ф.н. М., 2011.
19. Белинский В. Г. Критический обзор 1841 // Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. Т. IX. М.: Художественная литература, 1976. С 550–564.
20. Двойнишникова Т. Ф. Восприятие образа Вареньки Доброселовой («Бедные люди» Ф. М. Достоевского) в отечественном и англоязычном литературоведении // Русский язык@Литература@Культура: актуальные проблемы изучения и преподавания в России и за рубежом: I Международная научно-практическая интернет-конференция: Москва, МГУ имени М. В. Ломоносова; филологический факультет; 5–12 октября, 23 ноября — 7 декабря 2009 г.: М.: МАКС Пресс, 2010. С. 645–652. Электронная публикация: https://sites.google.com/site/metodsovet09/konferencia-pps-20–01–10/sekcia-2/dvojnisnikova-t-f
21. Акименко Е. Н. К вопросу о типологии персонажей романа Ф. М. Достоевского «Бедные люди» // Творчество Ф. М. Достоевского: проблемы, жанры, интерпретации. Тезисы III межрегиональной научно-практической конференции. Новокузнецк, 1998. С. 27–29.
22. Belknap R. The didactic Plot: the Lesson about Suffering in “Poor Folk” // Critical Essays on Dostoevsky. Boston, Mass: G. K. Hall, 1986. Pp. 30–39.
23. Этов В. И. Достоевский. М.: Просвещение, 1968.
24. Яблоков Е. А. Падший Девушкин, или Что позволено быку // Архетипические структуры художественного сознания. Екатеринбург: Уральский университет, 1999. С. 113–131.
25. Зелянская Н. Л. Имя автора как знак художественной реальности (на материале романа Ф. М. Достоевского «Бедные люди») // Вестник Челябинского государственного университета. 2008, № 26. С. 52–56.
26. Владимирцев В. П. Опыт фольклорно-этнографического комментария к роману Ф. М. Достоевского «Бедные люди» // Достоевский. Материалы и исследования. Вып. 5. Л.: Наука, 1983. С. 74–89.