Ум главный и не главный. В столь ребяческой манере Аглая затронула существенный атрибут всякого человека, но её почти никто не понял, кроме её матери и князя: «— Я так и знала, что вы поймете, — с важностью продолжала она. — Князь Щ. и Евгений Павлыч ничего в этих двух умах не понимают, Александра тоже, а представьте себе: maman поняла». [3, 449]. Хотя этот круг посвященных довольно мал, но он контрастен. Для начала отведём в сторону Лизавету Прокофьевну и Мышкина, постигших идею Аглаи. Первым выступает князь Щ. — жених Аделаиды, знакомый с Мышкиным на бытовых основаниях, довольно симпатичный, скромный молодой человек, с достатком и хорошими манерами. Далее Евгений Павлович — персонаж прописанный, что позволит более детально приглядеться в черты его характера. «Человек еще молодой, лет двадцати восьми, флигель-адъютант, писанный красавец собой, «знатного рода», человек остроумный, блестящий, «новый», «чрезмерного образования» и — какого-то уж слишком неслыханного богатства... Одна только слава за ним была несколько щекотливая: несколько связей, и, как уверяли, «побед» над какими-то несчастными сердцами» [3,195]. Составлявший конкуренцию князю, он всегда ставил на своё остроумие как оружие, понимая в этом свою сильную сторону, что может говорить о гордыне и себялюбии. Что же касается Александры — книги, музыка и еда, но меж тем «…вольнодумка, и что всё это их проклятый женский вопрос» [3,530] в порыве кричала её мать. В общем, вполне нормальные люди, действительные представители общества своего времени. Все трое — персонажи второстепенные, в некоторых местах связующие, вспомогательные. Они из разряда обыкновенных людей, делающих фон романа.
Оставшееся за пределами круга Мышкин и генеральша, подходят больше к разряду персонажей акторов — ведущих за собой сюжет, более того имеющие переплетение по родственным связям. В отличие от князя, Лизавета Прокофьевна вспыльчива, горяча, но с большим и любящим сердцем, на что не раз указывал автор, где одно из самых показательных было, когда генеральша мгновенно сменила настрой к Ипполиту при первой встрече. Она держит себя как княгиня, действуя жёстко и иной раз показательно (что не противоречит её характеру), она остаётся всё тем же милосердным ребёнком , по её же свидетельству: «А то, что вы про мое лицо сказали, то всё совершенная правда: я ребенок и знаю это. Я еще прежде вашего знала про это; вы именно выразили мою мысль в одном слове. Ваш характер я считаю совершенно сходным с моим и очень рада; как две капли воды. Только вы мужчина, а я женщина и в Швейцарии не была; вот и вся разница» [3, 82]. Возможно здесь совпадение не случайно, что именно Мышкин и Епанчина поняли шифр Аглаи, только можно ещё добавить к словам генеральши: «разница ещё в том, что вы, Мышкин, не прожили столько времени в этом обществе Dasman -ов (поляризация Dasein и Dasman вводится здесь для понимания бинарно-оппозицонного контекста онтологического конструкта автора).
Обобщая, можно грубо наметить следующее: Фёдор Михайлович нарочито сопоставил с одной стороны группу лиц, принадлежащую к кругу исполняющих роль «обыкновенных людей», с другой- «из ряда вон». Главный ум, принадлежащий Льву Николаевичу, что чуждо князю Щ, Александре и Павлу Николаевичу, но знакомо Лизавете Прокофьевне есть, как можно предположить — разум в интерпретации И. Канта. Деление Канта мыслительного процесса на априорные и апостериорные формы базируются на «трёх китах» ума: чувственность (возможность естествознания), рассудок (возможность математики), разум (возможность метафизики). Если упростить интенции Канта и изобразить цепь построения, то получится, что на чувственном уровне человек ощущает пространство и время, через рассудок пропускает полученные данные, вследствие чего на этом уровне теоретизируются модели отношения к этим измерениям. Иллюстрацией может послужить взаимодействие персонажей романа: норма поведения, которая установилась при определённых условиях (единство явлений), где правила диктует рассудок, что на деле выливается в сплошные интриги, падения, предательства. Начиная со второй части романа, князь постоянно отказывается верить, что человек сначала заносит над ним нож, после ведёт подковёрные игры, выставляет его посмешищем перед другими. Восклицания князя: «Не верю!»- реакция на рассудок, на низменность мотивов, это протест «главного ума» князя. Такая поляризация выводит вопрос на этический уровень, и вслед за Кантом можно оправдать здоровое (больное) недоумение князя на поступки окружающих его людей: «Оценка моральности осуществляется вовсе не через чувственные и эмпирические принципы, так как моральность совершенно не является предметом чувств, она есть предмет одного лишь разума» [2,450]. Поэтому князь берётся за покровительство Антипа, предлагает себя в седелки к Настасье Барашковой, «исповедует» Ганю, а Келлер его шафер. Люди рассудка недоумевают, проклинают его, отказываются понимать. Но красота спасёт мир, такое понимание присуще разуму, чувство красоты и чувства достоинства человеческой природы — моральность: «— Я виноват! — сказал князь, подходя к Бурдовскому: — я очень виноват перед вами, Бурдовский, но я не как подаяние послал, поверьте. Я и теперь виноват… я давеча виноват. (Князь был очень расстроен, имел вид усталый и слабый, и слова его были несвязны.)» [3,295] — парадоксальный вывод для наблюдателей сцены разбирательства на даче Лебедева.
Адепты рассудка недоумевали, как Мышкин мог поставить себя в такое «идиотское» положение, когда на лицо очевидная клевета, требующая немедленного возмездия. Таков императив « Dasman -ов», по Канту гипотетический императив , диктующий субъекту адекватное реагирование, основанное на рассудке, на то или иное событие/действие (советы): «— Если вы не бросите сейчас же этих мерзких людей, то я всю жизнь, всю жизнь буду вас одного ненавидеть! — прошептала Аглая» [3,315]. Но князь не бросил этих людей, даже не смотря на свои чувства к Аглае, даже несмотря на то, что это может навредить его репутации, которая складывается всё в том же обществе «рассудка», по правилам «не главного ума». Князь руководствуется категорическим императивом — абсолютным по своей сути, нравственным сам-по-себе, совершая поступки, которые являются хорошими вне зависимости от их целей и последствий. В пучине интриг и страстей общества, в которой прибывает князь, Dasman-ы смотрят друг на друга через призму выгоды, ставки, спора — Homo homini lupus est (лат. человек человеку волк) «Точно бог послал! подумал генерал про себя, входя к своей супруге» [3,55]; «я верую, что вас именно для меня бог привел в Петербург из Швейцарии. Может быть, будут у вас и другие дела, но главное для меня. Бог именно так рассчитал» [3,88] и т. д. — мысли персонажей звучат так, словно каждый думает только о своём благополучии. Но именно это и противоречит категорическому императиву — не относится к человеку как к средству, но как к цели, а всё ставится и делается наоборот, что и противопоставляет Мышкин этому обществу, опираясь на «главный ум», на разум. Хотя, казалось бы, князь своими поступками, словами, своими интенциями демонстрирует поведение подлинно-христианское, но общество не понимает его. Да, общество христианское, православное, толкующее Апокалипсис, венчающееся, но не видя в упор образец настоящего смирения и милосердия .
Для них феномен Мышкина это квалиа (qualia), опыт столкновения с объективизацией теоритических изысканий, но не идентифицирующих их в объекте, в данном случае субъекте.
Литература:
- Бахтин М. М. Поэтика Достоевского, Том 2. — СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2017. — 512.
- Гусейнов А. А. Краткая история этики. — Москва.: Мысль, 1987.- 589
- Достоевский Ф. М. Идиот — СПб.: Азбука-Атикус, 2021. — 640
- Кант И. Сочинения в шести томах Москва.: Мысль, 1965. — Т. 4. Ч. I. 544
- Касаткина Т. А. Роман Ф. М. Достоевского «Идиот»: Современное состояние изучения. Сборник работ отечественных и зарубежных учёных — Москва.: Наследие, 2001.— 560
- Соколов Б. В. Расшифрованный Достоевский. «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы» — Москва: Эксмо: Яуза, 2021–512
- Тарасов Б. Н. «Тайна человека» и тайна истории. Непрочитанный Чаадаев. Неопознанный Тютчев. Неуслышанный Достоевский. — СПб.: Алетейя, 2012. — 352
