В данной статье рассматривается зарубежная практика, возникшая вокруг перевода в процессе развития законодательства об авторском праве. Исследуется вопрос: «Противоречит ли авторское право самому себе, говоря о переводах как об оригинальных произведениях?».
Ключевые слова: авторское право, перевод, оригинальность, автор, переводчик.
Перевод играет важную роль в распространении произведения за пределы языка, на котором оно было написано. Однако, создавая многочисленные версии этого произведения, перевод также усложняет идею авторства и связанное с ней понятие оригинальности, поднимая вопросы о том, кто имеет право контролировать то, что нормативно считается «одним и тем же» произведением, выраженным на разных языках.
В режиме авторского права отношения между авторами и переводчиками, как говорят, асимметричны. Правовые структуры этого режима созданы для защиты авторских интересов, поэтому автор обычно рассматривается как «главная фигура» [1, с. 38] в дискуссиях о правах интеллектуальной собственности. Переводчик, напротив, занимает в законодательстве гораздо менее завидное положение. Несмотря на его инструментальную роль в переносе произведения через языковые и культурные границы, акт перевода воспринимается как посягательство на это произведение, не претендующее ни на его замысел, ни на всю полноту его оригинальности. Действительно, перевод всегда был чем-то вроде занозы в плоти авторского права, так что «бороться с переводчиком — значит в некотором смысле невольно дестабилизировать категорию авторства, необходимую для анализа прав интеллектуальной собственности» [1, с.39].
С 1990-х годов критические теоретики оспаривают бесправие переводчиков и перевода с постпозитивистских позиций. Среди наиболее решительных сторонников — Венути [2], который выступает против инструменталистской модели, рассматривающей перевод как «воспроизведение или передачу неизменной [формы, смысла или эффекта], которая содержится в исходном тексте или вызвана им», и вместо этого отстаивает герменевтическую модель, в которой перевод рассматривается как «интерпретационный акт, неизбежно изменяющий форму, смысл и эффект исходного текста в зависимости от возможностей и интересов принимающей культуры». Учитывая его осуждение гегемонистских англо-американских дискурсов перевода, которые «одновременно [принимают] и [скрывают] коварное одомашнивание иностранных текстов» [3, с. 12-13], неудивительно, что Венути также является одним из ведущих ученых, выступающих против режима авторского права — режима, который исторически формировался в соответствии с корыстными интересами бывших имперских держав. Авторское право, по мнению Венути [2, с. 47], ограничивает перевод «узким пространством», предоставляя важнейшую привилегию автору и лишая переводчика этой же привилегии, а именно «права копировать и распространять свою работу, включая право лицензировать ее переводы на иностранные языки».
В рамках такого режима переводчик оказывается в крайне невыгодном положении, как с точки зрения экономической прибыли, так и с точки зрения культурного статуса. В ответ на это Венути призывает к радикальному пересмотру концепции авторского права, чтобы изменить неблагоприятное положение перевода и переводчиков: «В долгосрочной перспективе потребуется более фундаментальное изменение, пересмотр действующего законодательства об авторском праве, которое ограничивает контроль иностранного автора над переводом, чтобы признать его относительную автономию от иностранного текста. Права иностранного автора на перевод должны быть ограничены коротким периодом, после чего иностранный текст переходит в общественное достояние, хотя и только для целей перевода» [3, с. 275-276].
В истории авторского права перевод был вопросом международного порядка — и решающим фактором в привлечении национальных государств к переговорам о соглашениях по авторскому праву [4, с. 384].
С самого начала перевод был признан за его инструментальную роль в передаче знаний, информации и культуры на разных языках, особенно из развитых стран в менее развитые. В то же время, однако, возник определенный страх перед переводом, или транслатофобия, из-за восприятия того, что перевод представляет собой ощутимую угрозу интересам, в частности экономическим, авторов. Конкурирующие желания ограничить трансгрессивный потенциал перевода (путем расширения прав авторов на перевод) и использовать его развивающую функцию (путем ограничения этих прав на перевод) «вызвали одну из самых долговечных дихотомий в современном международном авторском праве» [5, с. 14].
Асимметричное соотношение сил между двумя лагерями, описанное выше, проявилось в неравных переговорах, которые проходили через различные редакции Бернской конвенции, международного соглашения об авторском праве, заключенного в 1886 году и в последний раз измененного в 1979 году. Период 1884–1886 гг. стал свидетелем спорных дебатов среди международных делегатов, которые стояли на двух позициях, соответствующих двум полюсам дихотомии развитые/развивающиеся страны [5].
Позиция, отстаиваемая французами, была транслатофобской: они стремились сдержать нарушающий потенциал перевода, выступая за полную ассимиляцию прав на перевод в общие права на воспроизведение для авторов. Это обосновывалось тем, что только авторский контроль над переводами может обеспечить качество перевода, и что в конечном итоге это идет на пользу обществу. Предполагалось, что если права на перевод не будут закреплены исключительно за автором, то может произойти неконтролируемое распространение переводов, в том числе некачественных. Противоположной позиции придерживались шведы, которые выступали за ограничение срока действия авторских прав на перевод. Скандинавские страны рассматривали перевод как канал для обучения и, следовательно, как необходимое условие их развития. Их аргумент заключался в том, что интересы общества пострадают, если «контроль автора зайдет так далеко, что затруднит доступ читателей [к текстам]» [5, с. 25]. В случае, если авторизованный перевод окажется некачественным, целостность авторского текста может быть нарушена. В этом случае общественность также окажется в проигрыше, особенно если существует альтернативный, но неавторизованный перевод, который лучше и к которому можно было бы получить доступ, если бы не ассимиляция прав на перевод с общими авторскими правами на воспроизведение.
Таким образом, перевод стал стержнем для столкновения идеологий в Берне. Переговоры завершились выработкой промежуточного решения. Оно было зафиксировано в ст. 5 текста Бернской конвенции 1886 года, которая предоставляла авторам оригинальных произведений исключительное право делать или разрешать перевод своих произведений в течение десяти лет с момента первой публикации оригинального произведения (Suljak 1969, 48). Благодаря десятилетнему сроку, ограничивающему временные рамки прав на перевод, предоставленных авторам, перевод пользовался относительной свободой. Однако в последующие десятилетия позиция транслатофобов укрепилась. В Парижском пересмотре Бернской конвенции 1896 года французское правительство настойчиво добивалось изменения ст. 5. В результате, в отличие от Конвенции 1886 года, пересмотренная ст. 5, вытекающая из Парижского дополнительного акта, предоставляла автору исключительные права на перевод в течение всего срока действия его/ее авторского права на оригинальное произведение [6, с. 48], при условии, что права на перевод были активированы в течение десяти лет после публикации произведения [7, с. 88].
Подразумевалось, что в течение первого десятилетия после публикации произведения никто не мог свободно переводить его без разрешения автора, а перевод, опубликованный в течение этого десятилетнего периода, охранялся до тех пор, пока существовало авторское право на исходное произведение [8, с.385]. Таким образом, права на перевод, которые уже были установлены для авторов в 1886 году, были еще более расширены. Новая ст. 5 открыла путь для дальнейших изменений: она была «составлена таким образом, что условие, касающееся публикации в течение десяти лет, могло быть легко отменено при последующем пересмотре» [8, с. 385].
Такой последующий пересмотр состоялся в 1908 году в Берлине. Берлинский пересмотр был важен для перевода по двум противоречивым причинам. Впервые перевод получил определенную видимость в истории международного авторского права [5, с. 43-44], причем переводы теперь охранялись как «оригинальные произведения» в ст. 2(2) (теперь ст. 2(3)). Однако Берлинский пересмотр также удалил оговорку, которая ранее требовала от авторов использовать свои права на перевод в течение десяти лет после публикации произведения, тем самым предоставив авторам — без каких-либо условий — исключительное право делать или разрешать переводы своих произведений в течение всего срока действия авторского права. Права на перевод теперь полностью приравнены к авторским правам на воспроизведение [8, с. 97], что закреплено в ст. 8 Бернской конвенции (1908 г.) [8, с. 386].
В Берлине именно японцы решительно боролись за свободу перевода, утверждая, что это будет способствовать обмену и коммуникации между Европой и Японией. Их позиция была отвергнута на основании господствовавшего тогда мнения, что точность переводов может быть гарантирована только при полном сохранении прав на перевод за автором [8, с. 387]. После снятия ранее действовавшего 10-летнего ограничения на права на перевод позиция транслатофобов во главе с французами полностью восторжествовала, «оставив другим «странам-пользователям», присоединившимся к Союзу позже, мало шансов на уступки в отношении перевода иностранных произведений» [9, с. 102].
Преобладающий дискурс в переводоведении, убедительно повторенный в работе Венути [2], уже слишком хорошо знаком: перевод не просто воспроизводит исходный текст, а переосмысливает его в соответствии с языком и культурой перевода. Такая полемика хорошо работает в интеллектуальной среде, в которой процветает постколониальная критика. Однако, зайдя слишком далеко, она рискует романтизировать потенциал сопротивления перевода как колонии, гиперкорректируя предполагаемую гегемонию колонизирующего оригинала. Хуже того: он порождает проблему перевода в авторском праве, поскольку априори предполагает, что перевод трансформирует оригинальный текст как бы по необходимости, скрывая тот эмпирический факт, что для всех практических целей перевод обычно не стирает основное произведение, и поэтому исходный текст должен сохраняться в переводе в любой форме или оттенке.
Литература:
- Hemmungs Wirtén, E. 2004. No Trespassing: Authorship, Intellectual Property Rights, and the Boundaries of Globalization. Toronto: University of Toronto Press. [Crossref], [Google Scholar]
- Venuti, L. 2019. Contra Instrumentalism: A Translation Polemic. Lincoln: University of Nebraska Press. [Crossref], [Google Scholar]
- Venuti, L. 2008. The Translator’s Invisibility: A History of Translation. 2nd ed. Abingdon: Routledge. [Google Scholar]
- Ricketson, S. 1987. The Berne Convention for the Protection of Literary and Artistic Works: 1886–1986. London: Centre for Commercial Law Studies, Queen Mary College/Kluwer [Google Scholar]
- Hemmungs Wirtén, E. 2011. Cosmopolitan Copyright: Law and Language in the Translation Zone. Uppsala: Uppsala Universitet. [Google Scholar]
- Suljak, N. D. 1969. “Right to Translate and International Copyright Conventions.” Law Library Journal 62: 47–57. [Web of Science ®], [Google Scholar]
- Ricketson, S., and J. C. Ginsburg. 2005. International Copyright and Neighbouring Rights: The Berne Convention and Beyond. 2nd ed. Oxford: Oxford University Press. [Google Scholar]
- Ricketson, S. 1987. The Berne Convention for the Protection of Literary and Artistic Works: 1886–1986. London: Centre for Commercial Law Studies, Queen Mary College/Kluwer. [Google Scholar]
- Bannerman, S. 2016. International Copyright and Access to Knowledge. Cambridge: Cambridge University Press. [Crossref], [Google Scholar]
- Okediji, R. L. 2008. “History Lessons for the WIPO Development Agenda.” In The Development Agenda: Global Intellectual Property and Developing Countries, edited by N. W. Netanel, 137–162. Oxford: Oxford University Press. [Crossref], [Google Scholar]
