Образные средства языка реализуют в своей семантике уподобление различных объектов окружающего мира по принципу аналогии [1-4]. В качестве основания образной характеризации, как правило, закрепляются явления, относящиеся к материальной сфере доступной чувственному восприятию. Пища является одним из самых важных и древних компонентов материальной культуры, выступая необходимым условием существования человека. Кулинарные традиции, формирующиеся на протяжении длительного времени, дают богатый материал для анализа мифологических, религиозных представлений нации, социально-исторического, духовно-нравственного и бытового жизненного опыта народа [5-7]. По мнению многих исследователей, пищевой код культуры является одним из базовых, а концептуальная сфера «ЕДА» служит богатым источником метафорической интерпретации различных сфер действительности, средством метафорической характеристики человека и его свойств [7-9 и др.]. В данной статье рассматривается роль кулинарных образов в выражении представлений о человеке в русском языке.
Система исходных кулинарных образов служит культурным кодом, посредством которого характеризуется, осмысляется и оценивается национально-культурной общностью человек. Анализ языкового материала, собранного по данным словарей русского языка и «Национального корпуса русского языка» [10], позволяет представить образ человека в его внешних проявлениях, а также дает возможность смоделировать эмоциональную, ментальную, речевую, интеллектуальную, социальную сферу жизни человека.
Как и всякий материальный объект, человек обладает рядом физических характеристик. Кулинарные образные лексические единицы фиксируют впечатления от восприятия внешности человека на основе уподобления физическим характеристикам предметов и процессов, составляющих концептуальную сферу «Еда». Образные номинации запечатлевают наиболее характерные особенности внешности; способствуют выражению оценки эстетической привлекательности или непривлекательности облика человека; передают эмоциональное впечатление, полученное от созерцания внешности.
Положительная эмоциональная оценка внешности женщины запечатлена в значении образных единиц конфетка 'привлекательная, притягивающая взгляд', лакомый кусочек 'внешне соблазнительная, как бы вызывающая желание попробовать на вкус', аппетитная 'вызывающая желание получить внешне привлекательный объект' (На что только не идут женщины, чтобы придать своей груди более аппетитные формы! Милованов). Женская красота образно уподобляется чему-либо вкусному, вызывающему приятные вкусовые ощущения (ср. крылатое выражение: путь к сердцу мужчины лежит через желудок). И напротив, использование кулинарных вкусовых образов при характеристике внешности мужчины вызывает отрицательную эмоциональную оценку. Излишне красивый мужчина представляется антипатичным: Взводный офицер, прозванный за смазливость «конфеткой», полушепотом приказал: – Стройсь! Малышкин [11. С. 59]. «Сладкая» внешность не соответствует стереотипным представлениям об образе мужчины: Хорошо, когда есть воля и еще кое-какие обстоятельства и черты характера, чтобы, как Ален Делон, переломить судьбу и собственную сладость покрыть мускульной бронзой супермена. Девушка, похожая на ангела.
Как отмечает В.М. Богуславский, признак умеренной здоровой полноты входит в число эталонных представлений о внешности женщин и детей [11. С. 78], что нашло отражение в образном именовании пышка, пампушка, пончик (В школе Петера звали "пончиком" за его мягкость и незлобивость. Рудольф). Излишняя полнота фигуры ассоциируется с образом туши 'о большом и тучном человеке' (Ну, тогда пойдём вкалывать! – решил Двоетёсов и всею тушею своей гулко спрыгнул на пол. Солженицын), сосиски 'о чем либо, чаще пальцах, формой напоминающем продолговатую пухлую форму сосиски' (Эльфрида погрозила Иоганну толстым, похожим на молочную сосиску пальцем. Кожевников). Наиболее частотны ассоциации с образом квашни, теста (Но как изменилась! Какая стала квашня! Разъелась на взятки Мокрухтина Это была женщина на исходе бальзаковского возраста, крупная, затянутая, двигающаяся осторожно, находящаяся в стадии борьбы со своими формами, выпирающими как тесто из квашонки, с загрубевшей темной кожей на лице и жестким голосом. Распутин). Представления о бесформенном расползающемся месиве, вызывающем отрицательные эстетические коннотации, становится основой формирования образа полного, малоподвижного, расплывшегося, подобно квашне, человека (Расползлась как квашня, никто на тебя и взглянуть не захочет, вот ты перед ним и пляшешь. Петрушевская).
Широко представлены кулинарные образы в описании отдельных деталей внешности человека. Так, для оценки фигуры женщины, имеющей очень тонкую талию, используются образные языковые единицы рюмочка / как рюмочка / рюмочкой (талия) на основе образного уподобления особенностей женской фигуры и характерной формы рюмочки (Гляди, какие рюмочки фигуристые танцуют! Мамедов, Милькин. А она скинула халатик, миниатюрная, как рюмочка. Панин).
Образные средства языка фиксируют отклонения от принятой эстетической и параметрической нормы (по признакам формы и величины) в оценке деталей внешности человека. Так, слишком большая голова ассоциируется с тыквой: как тыква (Валька-ворона же увидела немую сцену – Чума-Игорек, взявший старика за воротник, и тётка с головой, как тыква, которая этого деда схватила сзади… Петрушевская). Плоское лицо, не соответствует национальному образу внешности, что находит свое выражение в образе блина: блинообразное (Во всем его облике угадывалось что-то чужое, нездешнее: маленькие, чуть раскосые глаза терялись на широком блинообразном лице...Костяев). Образные единицы грушевидный 'об округлом и вытянутом книзу носе' (Маленький человек в дырявом жёлтом котелке и с грушевидным малиновым носом, в клетчатых брюках и лакированных ботинках выехал на сцену Варьете на обыкновенном двухколесном велосипеде. Булгаков), картошкой 'о широком, толстом книзу носе' (Из-под нее выглядывали нос картошкой и выкаченные, как при базедовой болезни, глаза, похожие на половинку редиски. Романовы), морковкой 'о длинном и зауженном книзу носе' (Голова у него была совсем круглая, уши топориком, нос морковкой, брови домиком, а каковы глаза и рот, все уже увидели. Успенский), мясистый 'о толстом, массивном носе' (Лицо его было удивительно непропорционально: под маленькими крысиными глазками возвышался мясистый сизый нос. Григорьев) реализуют представление о неправильной форме и величине носа по отношению к эталонным параметрам, сложившимся в русском национальном образе внешности (прямой нос, средней величины).
В основе эстетических оценок глаз человека лежат форма, степень открытости, форма разреза век, цвет. Образные единицы лупоглазый, лупастый 'о человеке с большими, чересчур открытыми, выступающими из глазниц глазными яблоками' от глагола лупить 'очищать от коры, скорлупы, кожуры' фиксируют отклонение от принятой нормы строения глаза человека вследствие индивидуальных особенностей или в результате болезни (А в правом углу – лупоглазый школьник, похожий на Микки-Мауса, с карандашами и тетрадками в руках. Аксенов). Необычность разреза глаз, придающая им выразительность и вызывающая положительные эстетические оценки, образно ассоциируется с формой миндаля, сливы: миндалевидный, сливовый (Да и красивая она была, в этом и сомнений не было: стройная, с длинными, совершенно белыми прямыми волосами и большими миндалевидными глазами потрясающего аквамаринового цвета – то есть прозрачными. Берсенева), а черный насыщенный цвет глаз уподобляется экзотическим маслинам (Это был молодой человек довольно грузного вида, с черными, коротко остриженными волосами и лицом в обыкновенное время смуглым, но теперь таким бледным, что черные блестящие глаза казались на фоне этого лица двумя маслинами в куске сливочного масла. Аверченко).
Языковой портрет человека, созданный на базе кулинарных образов, запечатлевает и такие детали внешности как подбородок, щеки, прическа. Форма подбородка образно связывается со стопкой блинов: блинчатый (Там стояла невысокая тяжеловесная женщина с тройным блинчатым подбородком, как бы в тройном ожерелье, да еще с двумя нитками красных крупных бус. Дудинцев) или с раздвоенной формой помидора: как помидор (Как сейчас вижу сердитое лицо моего старшего товарища и друга Сергея Ингулова, здоровое, цвета сырого мяса, с раздвоенным, как помидор, подбородком. Катаев). Неприятные тактильные ощущения от соприкосновения с небритой кожей щек ассоциируются с острыми краями поверхности терки: как терка (И он по-братски обнял Олега, притиснул к своей мягкой груди и трижды прижался колючими, как терки, щеками, чуть не изодрав Олегу все лицо. Мясников). Особенности прически, форма стрижки или укладки волос находят свое выражение через использование образных средств: под горшок остричь 'о форме стрижки, представляющей собой ровно срезанные вокруг головы волосы', калачиком, колбаской 'о способе укладки, плетения кос' (А что не так, если она всю жизнь проносила одну и ту же косу, свёрнутую колбаской на шее. Улицкая).
Представления о качестве, состоянии, цвете кожи образно характеризуются в языке через физические свойства продуктов питания: мучнистый 'о коже, имеющей блеклый вид, как будто содержащем в своем составе муку' (Я так и видела его солидное, мучнистое, картофельное лицо, просторные уши, зачёс поперек плеши. Грекова), кофейный 'темно-коричневый, цвета кофе' (Среди их высушенных кофейных лиц лицо его выделялось розовой независимостью. Искандер), как яичная скорлупа 'о светлой коже с матовым оттенком' (Африканец со светло-матовыми, как яичная скорлупа, ладонями снял с плеча фотоаппарат и, повернувшись к Дашке и Алене, процокал им что-то на своем языке. Щербакова), апельсиновая корка 'о неровной поверхности кожи, подобной поверхности кожуры апельсина' (Так медики называют подкожные жировые отложения, которые делают кожу некрасивой (эффект апельсиновой корки). Воронова).
Кулинарные метафоры фиксируют представления о возрасте, здоровье, физическом и эмоциональном состоянии человека. Так, например, образное слово калачиком (согнуться) 'принять положение тела, наподобие калачика, сильно согнув тело в пояснице' используется для характеристики внешности и физического состояния в период старости (Глебов любил эту маленькую, калачиком гнутую старушонку с седым впрожелть, аккуратным пучочком на затылке…Трифонов). В метафоре перечница запечатлено представление об очень дряхлой, старой женщине (И здесь старуха! Вместо Ирины или хотя бы Вороновой – сердитая и негостеприимная соседка, вместо девушки с чудесным мелодичным голоском – какая-то старая перечница. Маринина). Особенности формы, размера и внешнего строения съедобного гриба сморчка (гриб со сморщенной шляпкой) становятся основанием образного наименования маленького, малосильного человека или человека преклонного возраста с дряблой, морщинистой кожей: сморчок (В зал вошел старикашка, маленький, подпрыгивающий на каждом шагу, похожий на сморчок. Донцова. Знаю, бывают такие сморчки. Посмотришь, в чем душа держится, плевком перешибешь, а рассердится – так весь и зайдется. Домбровский).
Валеологическая и прагматическая отрицательная оценка выражена в метафоре огрызок 'о человеке, лишенном частей тела, имеющем физический недостаток' (Он мог сколько угодно, бравируя внутренней свободой, независимостью, называть себя обрубком, недочеловеком, огрызком, это не приносило освобождения, те же слова, но уже без балды, а серьезно и угрюмо, звучали в нем самом. Нагибин). В основе уподобления лежат обыденные представления о том, что человек с телесными недостатками не способен выполнять необходимые биологические, физические функции и социально-практические действия, и, следовательно, становится не нужен, подобно тому как мы оцениваем полезность, нужность остатков пищи.
Состояние сильной усталости, недомогания, вялости ассоциируется с процессами, происходящими в пище при ее обработке (становится мягкой, рыхлой, теряет упругость, изменяется первоначальная структура): вареный, разваривать, сварился, расквашенный, кваситься (Утром сидит такой вот расслабленный за пультом, вареный, лицо кирпичом, улыбку ни за что не выдавишь. Магомаев; Передо мной сегодня встает картина бурно кипящего котла в Полесском комитете, в котором мы кипели, но никогда не выглядели разваренными, а чувствовали себя крепкими, собранными, радостно-бодрыми, несмотря на бессонные ночи. Каганович; Он бухнулся в кресло и сорвал картуз. –Ух… Четыре версты вот эту музыку пёр, ну просто сварился. Вот, вся спина пристала. Домбровский; Кучер остановил лошадей почти у полотна, все время сдерживая их и потпрукивая на них тоненьким бабьим голоском, как няньки на квасящихся младенцев… Пастернак)
В значениях образных единиц пьяный 'о состоянии сильной усталости / головокружения', рассолодеть 'находиться в расслабленном или полусонном состоянии' реализовано ассоциативное сопоставление физической слабости и состояния после принятия алкогольных или содержащих дрожжи напитков. (Она только что проснулась и стояла рассолодевшая, тёплая, растрёпанная, Копнев было осёкся, но сейчас же успокоился и засиял. Домбровский).
О здоровье человека и его физическом состоянии можно судить по состоянию кожи. Цвет загара различных оттенков, а также различные оттенки красного и белого цвета ассоциируются в народном сознании с физической крепостью и хорошим состоянием здоровья [11. С. 190]. Цветовая палитра широко представлена кулинарными образами. Так, здоровый цвет кожи может быть оливковым, шоколадным, молочным, сливочным, персиковым, клубничным и т.д. (Рассказав все это беременной, Нина Александровна с облегчением увидела, как на вытянутом личике проступили заинтересованность и одновременно – розовые пятна какого-то радостного клубничного цвета. Славникова.)
Представление о состоянии физического истощения, проявляющемся в утрате упругости, естественной окраски кожи лица фиксируется метафорами с яркой отрицательной эмоциональной оценкой: изжеванное (Такая пропитая, изжеванная физия, жесткие усики, неприятные глазки – он еще подрабатывал, играя без грима сельских полицаев в фильмах про войну. Росляков).
В основу образных единиц, передающих психо-эмоциональное состояние человека, испытывающего недовольство чем-либо, огорчение, подавленность, уныние, скуку легли вкусовые ощущения от кислых продуктов: киснуть, скиснуть, прокиснуть, кислый, есть лимон без сахара (Из Москвы в Петербург ехали двое не знакомых между собой мужчин, оба с кислыми физиономиями. Акунин). Эмоциональное безразличие, отсутствие интереса к жизни находит свое выражение через уподобление безвкусной, постной пище: постное (лицо), пресное (состояние): От этого нельзя избавиться, когда человек перестает мечтать, он становится сухим и пресным занудой. Маринина. Представление о приятных эмоционально положительных ощущениях соотносятся с образом сладкого: насладиться, наслаждение, сладкий, сладостно, сладость (Сейчас досыта набегаться с ребятами – вот сладость жизни, и она от него никуда не уйдёт. Искандер). Состояние эмоционального возбуждения метафорически переосмысливается в образных единицах с упоением 'с чувством заполнившим кого-л., подобно ощущению утоления жажды', упиваться 'испытывать восхищение, как бы выпито сверх меры' (Вместо того чтобы тащить в дом покупки, я села на треснувший пластиковый стул и стала наслаждаться упоительно свежим воздухом. Донцова), пожирать глазами 'в возбуждении, не отрываясь смотреть на кого/что–нибудь' (Пожирая лузгающего человека глазами, Андрей всё более удивлялся и восхищался. Азольский), лупить глаза 'пристально смотреть на кого-л., что-л., широко открыв глаза от удивления, восхищения' (Мод Форстер тоже мучает этот вопрос, дважды якобы случайно натыкалась на Петю и лупила на него бесстыжие глаза, а в них мольба: когда? Азольский). Яркие оттенки красного цвета, который приобретает кожа человека в состоянии сильного волнения, образно ассоциируются с цветом продуктов питания брусничный, свекольный, как вареный рак, как свекла (В щеки ему снова брызнул брусничный цвет, означавший, что кусок синего льда под сердцем растаял, и деятельная, насыщенная адреналином кровь снова питала неутомимый на выдумки ум. Проханов).
Кулинарные образы с семантикой поглощения пищи используются для передачи негативного эмоционального состояния человека, вызванного «внутренними раздражителями» (мысли, чувства, эмоции, образы, воспоминания и под.): грызть, угрызение, угрызаться, угрызаемый, глодать, пожирать, заедать, сосать (Впоследствии Лидия Корнеевна сказала мне об угрызениях, которые испытывала, вспомнив, что забыла сказать о моей роли в выпуске книги. Мильчин).
Неприятное чувство, оставшееся после беседы или известия, образно уподобляется осадку от выпитой жидкости, оставшемуся на дне чашки, обыкновенно имеющему неприятный вид: Он возвращается домой смирившийся, но с осадком – вечер, настроенный на Алевтину, потерян. Маканин. Метафоры накипь, накипело выражают представления, ассоциативно связывающие скопившиеся неприятные чувства, тяжелые переживания с неприятным осадком, образующемся в процессе кипячения воды: И Динка отходит, не сказав ни слова, не оглянувшись. Отходит она в толпу, унося с собой жгучую накипь ненависти, злобы, гнева и бессилия. Осеева. Образ кипящей воды ассоциируется с эмоциями человека: кипеть 'быть охваченным каким-л. чувством, страстью, подобно тому как бурлит вода', кипятиться 'приходить в возбужденное состояние' (Ира ясно видела, что в Наташе закипает ярость, но никак не могла понять, из-за чего. Маринина; Князь снова закипятился, стал подавать признаки неотвратимой апоплексии, велел ломать дверь к чертовой бабушке. Акунин).
Явления из гастрономической сферы задействованы в образной номинации особенностей мыслительной деятельности, а также продуктов интеллектуальной деятельности человека. Процесс интеллектуальной деятельности человека моделируется через кулинарную метафору, через развертывающийся сценарий приготовления и поглощения пищи. Интеллектуальная деятельности, в процессе которой субъект занимает активную позицию, осмысливает, перерабатывает, интерпретирует полученную информацию, уподобляется процессу приготовления пищи: голова варит 'хорошо соображает, как бы участвует в процессе варки', несварение мозгов 'о неспособности кого-л., продуктивно мыслить'. Представление о том, что хороший мыслительный процесс связан с концентрацией внимания ассоциативно связывается с процессом превращения кисломолочной массы в творог: створожить (Оказавшись на улице, я растерянно оглянулась по сторонам, увидела ларек, торгующий хот-догами, купила сосиску и, откусывая огромные куски от неожиданно вкусной, очень мягкой, горячей булки, попыталась створожить свои мысли. Донцова).
Представление о голове как вместилище ума, как некотором сосуде, где происходит мыслительный процесс – «варятся» идеи, ассоциируется с образами кухонных принадлежностей: котелок варит, голова как котелок, голова (горячая) как чайник. Образ решета – емкость для просеивания муки, которая в силу своего строения, функциональной принадлежности не может надолго задерживать вещества внутри себя – ассоциативно связывается с представлением о человеке, не способном удерживать информацию в голове, имеющем плохую память: голова как решето (Вот старая голова, как решето, ничего не держит. Короленко). В основе образного уподобления «мозг – каша», лежат физические свойства данного продукта: вязкость, отсутствие четкой структуры: каша в голове. Образная параллель «мозг – мякина 'отбросы, получаемые при молотьбе хозяйственных растений и состоящие из обломков колосьев, стеблей'» основывается на уподоблении представления о непригодности для дальнейшего использования отходов переработки продуктов питания и головы, не способной выполнять мыслительную функцию на должном уровне: мякина, мякинная голова (А про то, что в голове у него, может быть, мякина, а не мозги, ― вообще никто не заикается. Громов).
Процесс познания ассоциируется с процессом поглощения пищи: раскусить 'разузнать, разгадать кого/что-н., словно раскусив, проникнуть внутрь', щелкать как орешки/как семечки 'выполнять какую-нибудь работу, так же легко как щелкать мелкие орехи' (Задачи по физике и тригонометрии и длинные примеры по алгебре она щелкает как орешки. Маринина). Информация, воспринимаемая человеком, должна быть осознана, прочувствована, в противном случае она остается невостребованной. Невнимательное, быстрое чтение ассоциируется с нежеланием тщательно пережевывать пищу, что противоречит нормальному процессу поглощения пищи: (книги) глотать (Глотал книги пачками, только чтобы отъехать от действительности. Баконина).
Процесс получения новых сведений, при котором субъект, получающий информацию, занимает пассивную позицию: нашпигованный, напичканный уподобляется процессу приготовления продуктов питания, связанный с наполнением какой-либо основы подготовленным фаршем (И здесь перед нами, с одной стороны, изображенный не без иронии homo soveticus, напичканный идеологическими, газетными, телевизионными клише советской эпохи... Кулагин). Представление о тщательном толковании, разъяснении до мелочей, упрощении сверх нормы передаваемой информации образно уподобляется процессу кормления, при котором субъект принимающий, получает пищу уже механически переработанную, измельченную, разжеванную, а следовательно, не требуется активного участия этого субъекта в процессе поглощения: разжевать (Теперь вам понятна механика, или я должен всё это разжевать и положить вам в рот? Рыбаков).
Продукты интеллектуальной деятельности человека получили оценку в метафорах стряпня, окрошка, шелуха. Так, в образе окрошки – блюда, приготовленного из многочисленных разнообразных смешанных между собой ингредиентов – запечатлено представление о чем-либо искусственно соединенном, недостаточно продуманном: Содержание альманаха напоминало окрошку: были и слегка подтухший квас, и крутые яйца, и свежие огурцы. Климонтович. Ложность выбранных жизненных ориентиров соотносится с образом шелухи 'о чем-л. не имеющем ценности' (Наука, успехи, истина, открытия – всё, что так занимало, что, казалось, составляло смысл жизни, – всё растаяло, рассыпалось ненужной шелухой. Гранин). А образ стряпни, из-за повседневности, рутинности, привычности этого действия, задействован при характеристике чего-то наскоро, грубо, неискусно сделанного (Да ты сам взял бы какую книжку с полки, да почитал бы дедову стряпню, хе-хе-хе…Аверченко).
Достаточно широко представлена лексика, образно характеризующая речь человека. Нечленораздельность, невнятность речи, получающие отрицательную оценку, ассоциативно связываются с образом каши: каша во рту и процессуальным образом поглощения пищи: глотать (слова) (Он глотал окончания слов, и, чтобы понять его, приходилось слушать с большим напряжением. Корнешов). Представления о говорящем много и бессмысленно человеке уподобляются монотонным действиям, связанным с обработкой зерна: молоть, молотить языком (Ты будешь в дальнейшем молоть всякую чушь? – грозно спросил Фагот у плачущей головы. Булгаков). Речь рассматривается не только как способность словами выражать свои мысли, но и как проявление внутреннего мира человека. Эмоциональное состояние человека, недовольство, раздражительность, проявляющиеся в способе произнесения слов (сквозь зубы, сдерживая эмоции), образно соотносятся с процессом процеживания жидкости: процедить (Мой брат побледнел от оскорбления, потом покраснел, но сдержался и, ещё сильнее стиснув зубы, процедил, с ненавистью глядя на меня: ― Хорошо. Катаев). Образные единицы, возникшие на основе метафорической номинации качества речи, по аналогии с образом сладкого блюда – сахарный, медовый, мармеладный, сиропный – передают отрицательную оценку не только самой речи, но и качеств характера, особенностей поведения человека (Рыжий, похожий на лисицу человек, не смущаясь резким тоном Клинкова, заулыбался, завертелся и, изгибаясь хребтом, сказал медовым голосом: – О, конечно! Я понимаю, Господи! Улетучусь как дым. Аверченко). Способность масла, уменьшать, сглаживать трение легла в основу образной номинации заискивающей манеры говорения: масленый (Никита Сергеевич, приветствуем вас на американской земле, –раздался из-за спины президента масленый голос советского посла Меньшикова. Гриневский). Метафоры сочный, смачный передают представления о выразительной, яркой речи на основе уподобления высокому вкусовому качеству продукта (Если делалось это в спешке или не в подобающем рабочем настроении (а настроение в таких случаях вряд ли может быть хорошим) – на место сочного слова приходило случайное, бледное, а главное – сплошь и рядом ломался ритм. Мильчин). Остроумная, но грубоватая, не совсем пристойная манера говорить ассоциируется с образом соли, соленой пищи: соленый (Ох и посмеялся Хрущев над американскими политиками! Всласть, с злым соленым юмором, как он умел. Скопина).
Кулинарные образы задействованы при описании черт характера и нравственных качеств человека. Представления о безынициативном и слабовольном человеке уподобляются продуктам питания, имеющим жидкую консистенцию: тюря, размазня, кисель (Русский язык давно разобрался с этим мужчиной. Кисель он, студень... одно выражение мужское. Выраженец. Распутин); характеризующимся отсутствием четкой структуры, формы: квашня, студень, лапша лапшой (Странный у нее все-таки характер: то вроде бы вполне самостоятельный человек, а то лапша лапшой! Моспан). Поэт А. Вознесенский видит в образе лапши все самое «отвратное», что свойственно человеку (Ну да, конечно, самое отвратное – это лапша, это символ стандартности, разваренной бесхребетности, пошлости, склоненности, антидуховности. Вознесенский).Отрицательная оценка таких качеств характера как вялость, неспособность к активным действиям зафиксирована и в значении образных единиц кисляй, кислятина – неприятные вкусовые ощущения образно связываются с визуальными представлениями о вечно ноющем, жалующемся, как бы кислом человеке (Кисляй ты, а не бригадир…Очень уж вы нежные мальчики. Зорин). С образами сухого хлеба – сухарь, черствый – ассоциируется представление о человеке, лишенном эмоций и сопереживания, способности радоваться жизни, а значит, с ним трудно общаться, подобно тому как сухой хлеб трудно раскусить и проглотить (Твой Вадим – сухарь, скучный вояка, у которого все по часам и минутам расписано. Маринина).
Национальная психология, этические и моральные установки народа в оценке качеств характера и поведения человека отражены в образных единицах, зафиксировавших представление о человеке жестоком: кровопийца, людоед, жадном: мироед (Он даже в дом ее не впустил, не пожелал с ней разговаривать, а от соседей она узнала, что в поселке все его ненавидят, а за злобу и жадность прозвали «мироедом». Лунгин), подлом выкормыш; подхалиме лизун, лизоблюд, подлиза, прихлебатель (Я что, нищий прихлебатель, которого берут в богатый дом из милости, но при этом ставят условие, что он должен приспособиться и не нарушать принятые в этом доме порядки? Маринина). Образные слова, моделируя межличностные отношения, фиксируют и такие особенности поведения человека в обществе как вранье: вешать лапшу на уши; необязательность: кормить завтраками. Посредством кулинарных образов выражается представление об иждивенчестве, желании жить за чужой счет: дармоедничать, дармоед, нахлебник, пенкосниматель, поживиться от общего пирога.. Положительно оценивается радушие и щедрость, что отразилось в употреблении образа хлеба и соли, как символов гостеприимства: хлебосол, хлебосольный (Наезжая временами в центр, его командировочные друзья сразу получали от Юры все, что только он мог им дать, такой уж у него был щедрый и хлебосольный характер. Петрушевская).
Межличностные отношения (родственные и социальные одна из важных сфер жизни человека. Человек – общественное существо, и семья – это первая ступень идентификации себя среди людей, причисления себя к группе по родственному признаку. В кулинарных образах отразились представления об утрате или ослаблении близко родственных отношений, что проявляется в выборе образного основания уподобления – разрушение целостности, вкусовых качеств продуктов, составляющих основу питания русского человека: образ разбавленного до неузнаваемости киселя: седьмая вода на киселе, образ отрезанного куска хлеба: отрезанный ломоть (Оля дальняя родственница Кати, настолько седьмая вода на киселе, что никто точно не сумеет сказать, кем женщины приходятся друг другу. Донцова).
В основу образного именования межличностных отношений легли представления, связанные с процессом приготовления изделий из теста. Так, для обозначения сходства или различия людей по какому-либо признаку используются образные выражения из одного теста / из другого теста, возникшие на основе представления о том, что из теста, одного замеса, получаются изделия равные по вкусовым, физическим качествам (А мы, интеллигенция, хитрая да лукавая... не обижайтесь, я сам из того же теста, поэтому так и говорю. Домбровский; Папа был слишком из другого теста, нежели они, слеплен, и жизнерадостные шурья презирали зятя за полумонашеское житьё… Варламов).
Процесс узнавания другого человека и оценки его личностных качеств, требующий длительного знакомства, проникновения во внутренний мир человека, ассоциативно связывается с процессом очистки яйца от скорлупы: знать как облупленного (Я Сашку знаю как облупленного, мы с ним много лет знакомы. Маринина). Представление о том, что совместная трапеза сближает людей, лежит в основе образных единиц кашу не сваришь; пуд соли съели, из общего котла (Хорошо бы Юрку назначили начальником, он, конечно, не такой мудрый, как Колобок-Гордеев, но все же Коротков – свой, привычный, с ним Настя не один пуд соли съела, десятки запутанных дел вмести размотали, десятки убийц вычислили и отловили. Маринина. Потому что тогда мы бедных посадим на совсем нищее финансирование ― из общего котла самый жирный кусок уйдет. Смольякова.). Жизнь или работа без общения с другими, не используя чужого опыта, ассоциируются с процессом приготовления блюда в собственном соку: вариться в собственном соку. (Нельзя вариться в собственном соку, пусть попробует свои силы, не получится – вернётся. Спивакова).
Межличностные отношения переосмысливаются в образах поглощения пищи. Социальное взаимодействие переосмысливается как постоянная борьба за выживание, где слабый будет «съеден» более сильным, властным: поедом съедать 'изводить попрёками, бранью', съесть с потрохами 'лишить кого либо имущества, должности, жизни', бросить на съедение 'отдать в полную власть кому-л., дав возможность распоряжаться кем/чем-л., уесть 'уязвить, уколоть каким-л. замечанием', взъесться 'в раздражении начать укорять, бранить сильно' (Ладно, чего ты на нее взъелся? – заступался я за девчонку. Абузяров; А потом они с Антоном кой-чего не поделили, и Антон его с потрохами скушал, по миру пустил. Белоусова).
Использование образов приготовления пищи в процессе переосмысления межличностных отношений, демонстрирует сложную природу взаимоотношений людей. Так представление о том, что без взятки дело не сдвинется с места, ассоциируется с процессом добавления масла для улучшения качества пищи: подмаслить (Значит, нужно подмаслить слишком многих в правительстве, чтобы получить положительное заключение. Гук). Этот же образ используется для демонстрации представления о необходимости улучшения отношений с кем-либо с целью получения собственной выгоды: умаслить (Ничего Марьсергевна не поняла, но умасленная двумя тысячами долларов главбухша показала, какую строку нужно смотреть, и объяснила, что главная-то сделка года еще не завершена, это поставка компьютеров на три миллиона. Некрасова). Если кашу маслом не испортишь, то при избыточном количестве соли или перца пища становится непригодной для потребления. Образное уподобление межличностных отношений, состоящих в желании доставить кому-нибудь неприятность, процессу пересаливания пищи нашло свое выражение в значении метафор насолить, подсолить (Вам не приходило в голову, что кто-то из них мог попытаться сорвать съемки? Просто из вредности, от злости, чтобы вам насолить. Маринина). Присутствие перца в пище, делающее ее острой, ассоциируется с остротой, эмоциональной напряженностью в отношениях между людьми: задавать перцу 'наказывать, бранить кого-н., давая почувствовать свою силу, власть и т.д.' (Он, белокурая бестия, просто по определению должен был задать перцу вот этому черненькому сморчку, а тут вдруг сморчок намекает, что все будет едва ли не наоборот, и даже портит игрушку…и деньги. Лазарчук).
Народные представления о социальном положении человека, уровне его жизни, выражающиеся в оппозициях «сытость – голод», «изобилие – нужда», «бедность – богатство» напрямую связаны с изобилием пищи. Это нашло свое отражение в пословицах: Что за горе, коли у реки без хлеба не сиживал; Полон чан – сам себе пан; Хлеба ни куска и в полатях возьмет тоска. Кулинарные образы используются при описании обстоятельств жизни. Ощущение достатка ассоциируется с наполненным сосудом для питья: полная чаша (Зачем мараться? Зачем рисковать и потом нервничать и бояться, когда дом и без того – полная чаша? Маринина). В образах сладкого выражается радость и довольство, представление о привольной жизни: сладкая жизнь, не жизнь, а малина (Господи, да это же не жизнь, а малина со сливками. Троицкий). В фразеологической единице как сыр в масле кататься запечатлено представление о сытой и довольной жизни (В голодающей Европе подводники как сыр в масле катались. Пикуль).
Неприятные жизненные обстоятельства сравниваются с отсутствием сладкого: не мед (У нас тебе не нравиться, а на строительстве тоже не мед. Катерли); жизнь медом не покажется (Меня вызвали, надо понимать, лишь для того, чтобы жизнь медом не казалась…Фрай). Тяжелые, мучительные испытания в жизни уподобляются процессу питья чего-либо горького, неприятного: испить (горькую) чашу, хлебнуть (горя) (Ничего, вы у меня тут … хлебнете, это я вам обещаю! Фрай; Но Бог велит этой женщине до дна испить чашу страдания, до конца отмучиться за тот тягчайший грех, который она сотворила, до могилы пронести крест, который она сама на себя взвалила. Астафьев).
Таким образом, проведенное исследование позволяет говорить о том, что кулинарная лексика активно задействована в качестве источника образных наименований и образных характеристик человека и его свойств. В создании языкового образа человека участвуют образные кулинарные единицы русского языка, системой своих значений отражающие комплексный сценарий приготовления и поглощения пищи. Взгляд на человека сквозь призму кулинарного кода культуры дает возможность представить целостный языковой образ человека, что проявляется в использования кулинарных образов для моделирования различных сфер жизнедеятельности человека: физиологической, эмоциональной, нравственной, ментально-речевой, социальной. Активность вовлечения кулинарной образной лексики в процессы метафорического моделирования антропосферы демонстрирует ценностную значимость гастрономической сферы в обыденной жизни людей, а также высокую культурологическую значимость кулинарного кода культуры.
Литература:
Баранов А.Н. Очерк когнитивной теории метафоры // Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора: материалы к словарю. – М.: Ин-т рус. яз., 1991. – С.185 – 189.
Резанова З.И. Концептуальные метафорические модели «человек это мир» и «мир это человек»: к проблеме обратимости (на материале сибирских русских народных говоров) // Актуальные проблемы русистики. Вып.3: Языковые аспекты регионального существования человека: Материалы международной научной конференции, посвященной юбилею академика МАН ВШ, д-ра филол. наук., проф. О.И. Блиновой. – Томск, ТГУ, 2006. – С. 287 – 295.
Юрина Е.А. Образный строй языка. – Томск: Изд-во Том. ун-та, 2005. – 156 с.
Пименова М.В. Коды культуры и принципы концептуализации мира // Новая Россия: новые явления в языке и в науке о языке: материалы Всеросс. науч. конф., 14––16 апреля 2005 г., Екатеринбург, Россия / под ред. Л.Г Бабенко. – Екатеринбург: Изд-во Урал. Ун-та, 2005. – С.27 – 34.
Банкова Т.Б. Кулинарный код сибирских семейных обрядов: объективации в языке // Сибирский филологический журнал. – 2008. - № 4. – С. 128 – 138.
Березович Е.Л. Язык и традиционная культура. – М.: Индрик, 2007. – 600 с.
Ковшова М. Л. Семантика и прагматика фразеологизмов (лингвокультурологический аспект): Автореф. дис. … д-ра филол наук. – М., 2009. – 48 с
Капелюшник Е.В. «СЛАДКОЕ» в кулинарном коде культуры (на материале лексики образного семантического поля ЕДА/ПИЩА) // Язык – Текст – Дискурс: традиции и новации. – Самара, 2009. – С. 107 – 114.
Юрина Е.А. Лексико-фразеологическое поле кулинарных образов в русском и итальянском языках // Язык и культура. – Томск, 2008, №3. – С.83 – 93.
Национальный корпус русского языка. Режим доступа: http:// www. ruscorpora.ru
Богуславский В.М. Словарь оценок внешности человека. – М.: Космополис, 1994. – 336 с.
