В раннем творчестве И. Бунина ведущее начало принадлежит лирике, поэзии. Она как бы метафоризировать прозу, насытить ее поэтической образностью, ритмизировать. Этим занимались русские символисты А. Белый и К. Бальмонт. Однако Белый заходил слишком далеко, сводя прозу с поэзией, прямо ритмизируя прозу. Это были лишь лабораторные опыты, Бунин охотно заимствовал в прозе из собственных стихов целые обороты и выражения ведет прозу за собой, протягивая ей пути. Реалист Бунин был не одинок в стремлении, подчас вводил уже готовые, пришедшие из поэзии и сложившиеся там художественные формулы. Проза подчинялась внутренней мелодике, музыке. Сам Бунин видел в своих исканиях ритма прозы как бы продолжение своего стихотворчества [5].
Прозу Бунин начал писать, будучи автором многих стихотворений и через четыре года после опубликования первого из них. И после рассказов о деревне дореволюционная критика ставила Бунина-поэта выше Бунина-прозаика [5]. Лишь после появления «Деревни» и «Суходола» стала очевидна несправедливость подобных оценок. Время внесло дальнейшие поправки в определение таланта Бунина. В историю русской литературы Бунин вошел, прежде всего, как крупнейший мастер прозы.
Чехов сказал как-то Бунину: «Вам хорошо теперь писать рассказы, все к этому привыкли, а я пробил дорогу к маленькому рассказу…» [1, 18]. Чехов надолго предопределил развитие этого жанра. Однако Чехов и Бунин развертывали малые жанры прозы разными путями. Чехов «демократизировал» прозу, добившись предельной простоты и доступности ее восприятия. Бунин же «аристократизировал» прозу, стремясь к мерной интонации, к высокой степени эстетизации действительности. Бунин открыто защищал свою позицию в монологах — раздумьях своего лирического героя, перемежая риторические вопросы с утверждением самоцельности жизни человеческого духа: «…жизнь дана для жизни, и нужно только одно, — непрестанно облагораживать и возвышать это «искусство для искусства…» Этой же цели служили и метафоры бунинских лирических произведений — символы состояний его души» [2].
Пожалуй, не было художника в истории русской литературы дооктябрьской эпохи так страстно увлеченного поисками смысла жизни и человеческого существования. Лирически-взволнованное и предельно пластическое изображения предметного мира и человеческих характеров неизменно соединено в его поэтике с глубокой философичностью и аналитизмом, с обилием медитаций и образно-ассоциативных связей.
Бунин решительно отошел от своего сочувственного взгляда на «утилитарное искусство». Манера его изложения аморфна, зыбки контуры. Присутствует в его произведениях особая бунинская настроенность, окрашивающая изображаемое в минорные «осенние» тона. Настроение светлой печали становится рефреном в картинах природы, авторских отступлениях, размышлениях героев. Слова во фразе расположены, но по определенному сложному внутреннему рисунку. Бунин выявляет в нескольких строках «код» повествования. Он сознательно сдвигает фабульный центр рассказа, из финала или кульминационного момента переносит его в начало. Внимание читателей от внешней интриги устраняется, весь интерес сосредоточен на внутреннем, психологическом смысле событий [1].
На первый взгляд простая и свободная композиция, лишенная интриги и резкого столкновения характеров, в то же время густо насыщена контрастными противопоставлениями мотивов и ситуации, эпизодов и картин жизни. Сложна и прихотлива словесно-речевая структура бунинского повествования с присущей ей тонким взаимопроникновением голосов автора и героев, зачастую не отграниченных друг от друга ни особенностями лексики и фразеологии, ни характером экспрессивно-речевых форм. В ткани произведений И. Бунина очень тесно переплетаются факты и их восприятие, становятся неразличимыми переходы от одного к другому [2].
Несмотря на то, что И. Бунин быстро определился с кругом излюбленных тем, его творчество не совсем быстро развивалось. Ровность мастерства была достигнута позднее, когда появилась цельная реалистическая система. В конце 90-х годов XIX в.бунинское творчество, при единстве миросозерцания, отличается крайней художественной неравноценностью. После юношеского рассказа «Федосеевна» — о нищей больной старухе, выгнанной дочерью из дома. В данном рассказе молодой писатель нарисовал крестьянскую душу в «беспощадных» традициях русского реализма, после него появляется очерк «Мелкопоместные». Данное произведение мало чем отличается от бытовых очерков начала века, наводнявших местные провинциальные газеты, рядом с рассказом об одном из последних из могикан дворянства — «В поле» — мы видим наивную романтическую легенду «Велга» (1895 г.), рассказ о девушке, которая гибнет ради спасения любимого.
Примыкая к реалистическому направлению, бунинская проза уже с первых произведений идет в общем русле внимания к эпическому мышлению и одновременно к концентрированию личностного самосознания. При этом Бунин обращается к самому ходовому жанру эпохи — рассказу, но с постепенным возрастающим интересом к повести. Уже в рассказе заметны собственно бунинские принципы построения целостной картины мира, которая держится на своеобразном, поддерживаемом лирическом обобщении, вбирающим все: и характер, и событие, выводя их на уровень общечеловеческого [2].
Принцип сопряжения в прозе И. Бунина выдает присутствие эпического начала, к которому развернуто личностное сознание повествователя или героя. Однако сосредоточенность бунинского героя на себе несколько иная, скажем, более интенсивная. Для Толстого, например, индивидуально-неповторимой в личности все-таки была, прежде всего, ее духовность. Для Бунина чрезвычайно важна эмоционально-чувственная основа личности. Внутренний человек в его героях лишь тогда «прозревает», когда в глубинах своего «я» почувствует присутствие вековечной связи не просто с природой, но и с другими людьми, отдельным человеком.
Для творческого периода 1890–1900-х гг. характерны интенсивные художественные и интеллектуальные искания писателя. Бунин активно изучает западноевропейскую литературу и философию, переживает период увлечения толстовством и народническими идеями. Это нашло отражение в напечатанном в «Русском богатстве» рассказе «Танька». В конце 1893 г. он впервые встречается со Л.Толстым, о духовных исканиях которого уже в эмиграции Бунин напишет в художественно-философском эссе «Освобождение Толстого». В 1895 г. завязывается близкая дружба с Чеховым, а весной 1899 г. он знакомится с Горьким, напряженные личные и творческие взаимоотношения с которым, включая и временное участие Бунина в «Знании», продлятся до 1917 г. В 1903 г. за перевод «Песни о Гайавате» писатель был удостоен Пушкинской премии [6].
В бунинском наследии 1890–1900-х гг. важнейшее место занимает поэзия, одной из вершин которой стала пейзажно-философская поэма «Листопад». Лирические медитации активно проникают и в малую прозу Бунина этих лет, предопределяя развитие особого жанра лирико-философского рассказа и окрашивая как бытийные раздумья художника, так и его прозрения, касающиеся национального характера, исторических судеб России. Данная разновидность жанра прослеживается в рассказах «Перевал», «Сосны», «Мелитон», «Антоновские яблоки», «Святые горы», «У истока дней» и др. Рассказ «Сосны» открывается пейзажем: «Вечер, тишина занесенного снегом дома, шумная лесная вьюга наружи… Утром у нас в Платоновке умер сотский Митрофан…» [3, 34] И потом о герое ни слова. Дается пейзажная зарисовка, мир звуков снежного бора: «к высоким жалобным нотам ветра», «с снежными вихрями», «ураган…на снежных крыльях…» [3, 34].
Реалистический портрет Митрофана в рассказе И. Бунина «Сосны» раскрывает материальное положение героя и цельность его натуры. От всей его фигуры веет свежестью, простотой, непритязательностью и первобытной силой: «Это был высокий и худой, но хорошо сложенный мужик, легкий на ходу, стройный, с небольшой откинутой назад головой и бирюзово-серыми глазами. Зиму и лето его длинные ноги были аккуратно обернуты серыми онучами и обуты в лапти, зиму и лето он носил коротенький изорванныйц полушубок. На голове у него всегда была самодельная заячья шапка шерстью внутрь. И как приветливо глядело из-под этой шапки его обветренное лицо с облупившимся носом и редкой бородкой» [4].
Бунин подробно характеризует миропонимание, жизненную философию Митрофана, выражая взгляды крестьян на жизнь. Он не жалуется на нужду. Терпеливо, покорно, беспрекословно переносит Митрофан трудности. Автор запечатлевает такие черты русского крестьянства, как выносливость, благожелательное отношение к жизни.
Искания Бунина в сфере бессюжетной лирической прозы, с одной стороны, роднили его с опытом зрелого Чехова, а с другой — включались в контекст жанровых новаций эпохи — эпохи модернизма. У Бунина импрессионистический поток образов, объединенных внутренними ассоциативными связями, сочетается с их предметно-бытовой и исторической достоверностью. Жанрообразующими факторами выступают здесь импрессионистическая «прерывистость» повествования, соединение далеких временных планов, музыкально-ритмическая насыщенность языка, символическая емкость деталей-лейтмотивов.
Для прозы Бунина раннего периода характерен лирический стиль, живописное воспевание природы. Он глубоко чувствовал ее красоту, превосходно знал быт и нравы деревни, ее обычаи, традиции и язык. Бунин — лирик.
Рассказы Бунина 1890-х гг., созданные в традициях реалистической литературы XIX в., открывают мир деревенской жизни. С безжалостной правдивостью автор рассказывает о жизни интеллигента-пролетария с его душевными смутами, об ужасе бессмысленного прозябания людей «без роду-племени» («Привал», «Учитель», «Вести с родины»).
В 1900-х гг. лирический стиль прозы Бунина меняется. Она приобретает, наряду с живописностью, более строгий характер, наполняется пессимистическим настроем во взглядах на перспективы народной жизни.
Мировосприятие Бунина результат его глубокого внутреннего разлада с миром, следствие неустроенности, бесприютности в условиях окончательного распада дворянской общности и патриархально-дворянского уклада жизни. В этих условиях и появилось то иллюзорное представление «страшного одиночества», которое так гордо страдальчески поэтизировал Бунин, отстаивая свою внутреннюю свободу и право писать, как хочется [4]. «Я не портной, чтобы прилаживаться к сезонам..., — пишет Бунин 16 июля 1900 г. Н. Д. Телешову. — Хотя, конечно, тяжко, когда ты увлекаешься, положим, шекспировскими изящными костюмами, а все ходят в широчайших и пошлейших портках и глумятся над тобою. Как ни кинь, все тяжко одиночество — во всех родах. Вот и надо писать об этом» [4].
Оригинальность молодого автора проявляется не только в стремлении создать новый не апробированный до него жанр бессюжетного рассказа, усилить авторское начало в повествовании, выработать свои собственные принципы авторских оценок изображаемого, но и в дальнейшем сближении субъективного и объективного, эпического и лирического начал в повествовании.
Бунин был современником крупных исторических событий, породивших волну романов. Но в творчестве самого Бунина эти события никак не отразились. В крупных эпических произведениях Бунину свойственен скорее «новеллистический» склад дарования. По бунинскому признанию краткости его научили стихи.
Бунинская проза конца 1890-х — начала 1900-х гг. все более превращалась в единый лирический монолог с устойчивой символикой образов (леса — снега — пустыня — туман), на фоне которых раскрывается настроение лирического героя в прозе.
Поэзия и проза все более сближаются, обнаруживая тяготение к некоему «синтетическому» жанру. Многие произведения рубежа веков пронизаны пессимизмом, усиливающимся с ощущением обреченности дворянского класса.
Эгоцентризм эстетического мышления Бунина с его поэтизацией, отъединенной от мира личности, как раз и сближал его лирическую прозу с символистской литературой второй половины 1890-х годов [1].
Литература:
- Айхенвальд Ю. И. Силуэты русских писателей. — М.: Научное слово, 2008. — 658 с.
- Благасова Г. М. И. Бунин в оценке русской критики 1910-х годов // Русская словесность. — 2011. — № 11. — С. 133–139.
- Бунин И. А. Деревня. Повести и рассказы. — М.: Просвещение, 2009. — 354 с.
- Бунин И. А. Публицистика 1918–1953 годов / Под общей редакцией Н. Михайлова. — М.: Наследие, 2009. — 640 с.
- Бунин И. А. Рассказы. — М.: Дрофа, 2011. — 377 с.
- Смирнова Л. А. Иван Алексеевич Бунин: Жизнь и творчество: Книга для учителя. — М.: Просвещение, 2011. — 192 с.
