Особенность повествования в романе Булгакова состоит в том, что одни и те же эгоцентрические средства отсылают здесь то к персонажу, то к повествователю, а в некоторых (и даже во многих) случаях –– к персонажу и повествователю одновременно (когда субъекта точки зрения сложно определить). Это связано с тем, что, во-первых, персонаж активно участвует в повествовании как субъект сознания, восприятия, а часто и речи (по замечаниям исследователей, то, что эгоцентрическими элементами в тексте в той или иной мере начинает распоряжаться персонаж, расшатывает границы между дискурсами повествователя и персонажа и способствует созданию эффекта повествовательной полифонии, проявляющейся во внутренней диалогизации повествования, создает «субъектную многомерность» повествования и характерно, прежде всего, не для традиционного повествования, а для повествования несобственно-авторского, свободного косвенного дискурса), во-вторых, повествователь не только в эксплицитных автохарактеристиках, но и на языковом уровне проявляет себя в качестве одновременно авторской инстанции и персонажа, а кроме того, постоянно совмещает собственные оценки повествуемого с оценками его со стороны персонажей.
Неоднозначность отношений точек зрения нарратора и персонажа проявляются в романе «Мастер и Маргарита» в ряде специфических особенностей номинации персонажей, присущих именно этому роману и во многом являющихся приметой его идиостиля.
Прежде всего отметим намеренное столкновение в повествовании совпадающих номинаций, принадлежащих разным персонажам. Так, «профессором» названы –– Воланд: «–– Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? –– спросил Берлиоз» [1, c.9], Кант: « –– Ведь говорил я [Воланд] ему [Канту] тогда за завтраком: “Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали!”» [1, с. 10]; Стравинский: «Морща лицо, он [Иван], в свою очередь, спросил у Стравинского: –– Вы –– профессор? –– На это Стравинский предупредительно-вежливо наклонил голову» [1, с. 43], «профессор» Кузьмин и седоусый «профессор» Буре и, наконец, сотрудник Института истории и философии, «профессор» Иван Николаевич Понырев. «Ученым» именуется Воланд в первых главах романа и Иван Бездомный на его финальных страницах и др.
Отметим также обыгрывание значения «ключевого» слова при номинации лица посредством совмещения разных повествовательных точек зрения: « –– А-а! Вы историк? –– с большим облегчением и уважением спросил Берлиоз. / ––Я –– историк, –– подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу: –– Сегодня вечером на Патриарших будет интересная история!» [1, с. 10]; Ср. также столкновение номинаций в примере “Поединок между профессором и поэтом” (читатель может ожидать продолжения разговора (с дополнительным значением «противостояние, военный поединок») Воланда с Иваном (как было бы, если бы Иван догнал в результате погони Воланда), но «поединок» оказывается вполне мирным разговором Бездомного и профессора Стравинского) и др.
Широко используются неопределенные конструкции в роли номинации лица, которые выступают в функции прагматической мотивированности неполноты точки зрения персонажа: подобные типы синтаксических конструкций передают особенности восприятия тем или иным субъектом описываемой обстановки или ход его мыслей –– это конструкции, выражающие значение неуверенности говорящего или воспринимающего субъекта в правильности восприятия: «Какой-то не то больной, не то не больной, а странный, бледный, обросший бородой, в черной шапочке и в каком-то халате спускался вниз <…> [1, с. 54]. Дамочка не то босая, не то в каких-то прозрачных, видно, заграничных, в клочья изодранных туфлях» [точка зрения Аннушки] [1, с. 142] и т.д.
Также важной чертой номинаций в романе является использование образных номинаций, которые также выражают персонажную точку зрения: «возвышающийся перед оркестром человек во фраке» [Иоганн Штраус; точка зрения Маргариты]; «Так вот в этой ванне стояла голая гражданка…» [точка зрения Бездомного или близкого к нему в данном случае повествователя-наблюдателя]; «Все эти, что шепчутся, тоже имеют какое-то отношение к обокраденному покойнику» [точка зрения Маргариты] и т.д.
Подобные номинации могут выражать оценочную точку зрения персонажа: «На молу стоял какой-то человек, курил, плевал в море. На Степу он поглядел дикими глазами и перестал плевать. Тогда Степа отколол такую штуку: стал на колени перед неизвестным курильщиком [точка зрения Степы] и произнес: / –– Умоляю, скажите, какой это город? / –– Однако! –– сказал бездушный курильщик [оценочная позиция Степы]» [1, с. 50].
Иногда подобные номинации выступают как сильно распространенные синтаксические конструкции: «Где они разделились, мы также не можем сказать, но мы знаем, что примерно через четверть часа <…> на Смоленском рынке появился длинный гражданин в клетчатом костюме…[Коровьев –– точка зрения диегетического повествователя» [1, с. 176]; И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида [Коровьев –– с точки зрения Берлиоза и Бездомного]» [1, с. 6]. Возможны номинации, представленные осложненными и сложными синтаксическими конструкциями: «Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражданин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо [Коровьев –– с точки зрения Берлиоза и Бездомного]» [1, с. 6].
Наконец, отметим такой нетривиальный тип номинации, представленный в анализируемом романе, как цитатные номинации, о которых, в силу специфики их проявления в тексте, следует сказать особо. Цитата обычно понимается как чужое слово, сознательно используемое говорящим и выделяемое в тексте кавычками или иными аналогичными средствами, но в отношении в художественному нарративу для нас важен и иной аспект цитирования чужого слова – когда оно просто вставляется в речь повествователя, без какого-либо синтаксического, графического или метатекстового оформления.
В широком понимании цитатная номинация –– это номинация, отсылающая к языковой и оценочной позиции какого-либо персонажа; в узком понимании - это повторно воспроизводимая в речи говорящего (повествователя) номинация референта, получающая за счет предикатной оценочной семантики, не соответствующей выполняемой в тексте функции идентификации, приращения смысла или оценочные коннотации, мену оценочного знака: « –– Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? –– спросил Берлиоз. –– Да, консультантом. –– Вы –– немец? –– осведомился Бездомный. – Я-то?.. –– переспросил профессор <…> “Вот тебе все и объяснилось! –– подумал Берлиоз в смятении, –– приехал сумасшедший немец или только что спятил на Патриарших. Вот так история!” <…> –– А где же ваши вещи, профессор? <…> Вы где остановились? –– Я? Нигде, –– ответил полоумный немец… <…> Не оставалось даже зерна сомнения в том, что таинственный консультант точно знал заранее всю картину ужасной смерти Берлиоза».
Принципиальная особенность цитатных номинаций –– наличие в их значении субъективно-модального компонента, а также –– в ряде случаев –– оценочность и экспрессивность: «…голая гражданка <…>, очевидно, обознавшись в адском освещении, сказала тихо и весело: –– Кирюшка! Бросьте трепаться! <…> [Иван] покинул неизвестную квартиру, <…> невольно стараясь угадать, кто этот наглый Кирюшка…». Цитата возникает не только из-за столкновения двух сознаний, но и из-за того, что языковой элемент с экспрессивным значением попадает в неподобающую ему синтаксическую позицию, и способ выражения оказывается несовместимым с голосом повествователя, поскольку экспрессия –– это не просто субъективность, т.е. отсылка к говорящему субъекту: в семантику экспрессивных слов говорящий входит в самой «сильной» из своих ипостасей –– в ипостаси субъекта речи (ср., например: « –– А в чем дело? –– тихо спросил Никанор Иванович, следуя за пришедшими, –– <…> А у вас документики… я извиняюсь <…> –– Первый на ходу показал Никанору Ивановичу документик…» [1, с. 74]; «Буфетчик не знал, куда девать глаза <…> и думал: “Ай да горничная у иностранца! Тьфу ты, пакость какая!” И чтобы спастись от пакости, стал коситься по сторонам» [1, с. 74].
Интересны примеры осложненного совмещением нарраториальной и персональной точки зрения цитирования, когда номинация не цитируется напрямую из речи персонажа, но представляет собой вывод, итоговое умозаключение повествователя относительно слов или мыслей персонажа об именуемом объекте: « –– Не притворяйтесь! –– грозно сказал Иван и почувствовал холод под ложечкой, –– вы только что прекрасно говорили по-русски. Вы не немец и не профессор! Вы –– убийца и шпион! Документы! –– яростно крикнул Иван. Загадочный профессор брезгливо скривил и без того кривой рот и пожал плечами» [1, с. 14]; «Дамочка не то босая, не то в каких-то прозрачных, видно, заграничных, в клочья изодранных туфлях. Тьфу ты! что в туфлях! Да ведь дамочка-то голая! Ну да, ряса накинута прямо на голое тело! <…> За странно одетой дамочкой следовала совершенно голая дамочка…» [1, с. 75] и т. п.
В целом самой характерной особенностью номинации лица в романе выступает наличие развернутых номинационных цепочек, характеризующих наименование персонажа с разных точек зрения –– назовем это номинационной парадигмой: Степа» (точка зрения повествователя) –– «Лиходеев» (точка зрения сослуживцев и начальства) –– «дорогой Степан Богданович» (в речи Воланда, который с иронией относится к Степе); «Берлиоз», «Михаил Александрович» (общепринятые номинации) –– «Миша» (в речи Ивана, с его точки зрения) –– «обокраденный покойник» (точка зрения Маргариты) и др.
Все указанные выше (а также некоторые другие) особенности номинации проявляются в типах номинации основных героев произведения, которых можно сгруппировать следующим образом: Мастер и Маргарита (и примыкающий к ним Иван Бездомный) как главные «реальные» герои романа; Воланд и его свита; герои «ершалаимских глав» –– «повествования в повествовании».
Литература:
1. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита // Булгаков М.А. Собрание сочинений в 10 томах. –– М.: Голос, 1999. –– Том IX.
