This article deals with analysis of Nabokov's translation of his novel «Lolita». The author focuses on the differences between the Russian translation of the original English text. It provides a detailed analysis of the translation of phonetic structures. Special attention is paid to differences connotations of some lexical items.The author concludes that American life in «Lolita» is transformed.
Key words: translation, phonetic methods, lexical methods, transformation
«Я американский писатель, рождённый в России, получивший образование в Англии…<…> Моя голова разговаривает по-английски, моё сердце — по-русски, и моё ухо — по-французски». Вероятно, эти слова В. В. Набокова и охарактеризовали все его дальнейшее творчество. Русский и американский писатель, переводчик, литературовед, В. В. Набоков жил в Германии, Франции, США и Швейцарии. Несомненно, такой жизненный опыт отразился во многих произведениях писателя, а тема переводческой деятельности как для человека–полиглота стояла особенно остро.
Основное кредо Набокова — переводчика отражено наиболее ясно и четко в его статье «Искусство перевода», включенной в сборник «Лекции по русской литературе». Первая часть статьи посвящена трем видам ошибок переводчика. Самый невинный вид — первый — предполагает ошибки, допущенные при переводе, но непониманию или незнанию. Следующий вид — пропуск частей или фраз, которые, по мнению переводчика, могут быть не понятны или даже неприятны читателю. Но самый тяжелый «грех», который может совершить переводчик — это полировать и приукрашивать шедевр [4, с. 370]. По Набокову, ошибки первой группы бывают двух видов: «недостаточное знание иностранного языка» и «приступы дальтонизма» переводчика. Примером ошибок первого вида могут быть «невинные английские выражения «first night» и «public house» превращаются в русском переводе в «первую брачную ночь» и «публичный дом» [4, с. 371]. К «приступам дальтонизма» Набоков относит такие примеры, как выбор наиболее очевидного и универсального из множества значений слов («Что предпочитает есть эскимос — эскимо или тюлений жир?» — переводчик отвечает: «Эскимо») [4, с. 371], и придание простым выражением смысла, которого в них нет. Приводя в пример одного поэта, который, усердно трудясь над переводом, создал «бледный лунный свет» во фразе «is sickled o’er with the pale cast of thought» [4, с. 371].
Второй вид ошибок — это специальные пропуски абзацев или слов, которые, по мнению переводчика, выглядят непонятными или могут вогнать в краску благонравного читателя. Набоков рассказывает о «трогательном образчике», попавшемся ему в старом переводе «Анны Карениной». «Вронский спрашивает Анну, что с ней. «Я beremenna» (курсив переводчика), — отвечает Анна, предоставляя иностранному читателю гадать, что за таинственная восточная болезнь поразила ее, а все потому, что, по мнению переводчика, беременность могла смутить иную невинную душу и лучше было написать русское слово латинскими буквами» [4, с. 372].
Но наивысшее зло, по мнению Набокова, это прихорашивать и полировать шедевр, привнося свои собственные коррективы, приукрашивая. Примеров таких переводов автор приводит достаточно много. Один из них — перевод Клода Фильда гоголевской «Шинели», который по мнению Набокова выглядит «чинно, бойко и чрезвычайно прозаично» в отличие от оригинала с его «множеством нелепых повторов одного и того же нелепого наречия» [4, с. 373].
Кроме ошибок, совершить которые может каждый переводчик, Набоков выделяет среди последних типы, не относящиеся к перечисленным выше грехопадениям. Это: «ученый муж, жаждущий заразить весь мир своей любовью к забытому или неизвестному гению, добросовестный литературный поденщик и, наконец, профессиональный писатель, отдыхающий в обществе иностранного собрата» [4, с. 375].
Таким образом, Набоков выделяет главные качества, которыми должен обладать идеальный переводчик. «Прежде всего он должен быть столь же талантлив, что и выбранный им автор, либо таланты их должны быть одной природы. В этом и только в этом смысле Бодлер и По или Жуковский и Шиллер идеально подходят друг другу. Во-вторых, переводчик должен прекрасно знать оба народа, оба языка, все детали авторского стиля и метода, происхождение слов и словообразование, исторические аллюзии. Здесь мы подходим к третьему важному свойству: наряду с одаренностью и образованностью он должен обладать способностью к мимикрии, действовать так, словно он и есть истинный автор, воспроизведя его манеру речи и поведения, нравы и мышление с максимальным правдоподобием» [4, с. 376].
Первый опыт перевода Набокова был осуществлен в 1921 г. Это были стихи ирландского поэта С. О'Салливана. Самыми известными набоковскими переводами считаются «Слово о полку Игореве», «Евгений Онегин» и автоперевод «Лолиты».
Перевод «Лолиты» на родной язык стал для В. Набокова, по сути, последним его произведением на русском языке, которое заняло два года напряженной работы. Ж. Бло писал, что «хотя «Лолита» переведена на русский самим Набоковым, это единственный его роман, который радикально чужд русскому языку» [1, с. 187].
Сам Набоков писал в постскриптуме к русскому изданию «Лолиты»: «История этого перевода — история разочарования. Увы, тот «дивный русский язык», который, сдавалось мне, все ждет меня где-то, цветет, как верная весна за наглухо запертыми воротами, от которых столько лет хранился у меня ключ, оказался несуществующим, и за воротами нет ничего, кроме обугленных пней и осенней безнадежной дали, а ключ в руке скорее похож на отмычку» [5, с. 438]. Таким образом, сам автор говорит о неидеальности, на его взгляд, собственного перевода, что в дальнейшем подкрепляется словами: «Как переводчик я не тщеславен, равнодушен к поправкам знатоков и лишь тем горжусь, что железной рукой сдерживал демонов, подбивавших на пропуски и дополнения» [5, с. 442]. Даже Набокову — человеку, владеющему в равной степени двумя языками — казалось невозможным отразить смысл английских слов, не жертвуя формой или стилем произведения. «Телодвижения, ужимки, ландшафты, томление деревьев, запахи, дожди, тающие и переливчатые оттенки природы, все нежно-человеческое (как ни странно!), а также все мужицкое, грубое, сочно-похабное, выходит по-русски не хуже, если не лучше, чем по-английски; но столь свойственные английскому тонкие недоговоренности, поэзия мысли, мгновенная перекличка между отвлеченнейшими понятиями, роение односложных эпитетов — все это, а также все относящееся к технике, модам, спорту, естественным наукам и противоестественным страстям — становится по-русски топорным, многословным и часто отвратительным в смысле стиля и ритма. Эта неувязка отражает основную разницу в историческом плане между зеленым русским литературным языком и зрелым, как лопающаяся по швам смоква, языком английским: между гениальным, но еще недостаточно образованным, а иногда довольно безвкусным юношей, и маститым гением, соединяющим в себе запасы пестрого знания с полной свободой духа» [5, с. 439].
Думается, каждый читатель Набокова, а в частности «Лолиты», замечает своеобразную стилистику и фонетическую структуру произведения, поэтому звуковая передача структуры романа вызывает интерес у исследователей. Очевидно, что в переводе не всегда возможно с точностью передать фонетические приемы, поэтому интерес вызывает то, что на чем оставляет свой выбор переводчик: пожертвовать формой ради передачи смысла, или пренебречь точностью смыслового перевода, но передать звуковые формы.
Наиболее координальный подход к решению этой проблемы у Набокова мы видим в его переводе «Евгения Онегина». Здесь Набоков решает пожертвовать формой, то есть рифмой, для полной передачи смысла, и таким образом сломать всю фонетическую структуру оригинала. Однако при переводе своего собственного романа в передаче звуковых эффектов мы такого не наблюдаем.
Особенно популярный в английской литературе фонетический прием — аллитерация — занимает важнейшее место и в романе «Лолита». Он используется для большей экспрессивности текста, как в поэзии, так и в публицистике. В русской литературе аллитерация используется гораздо реже, обычно только в поэзии, так как русский читатель менее восприимчив к такому приему, и сам часто не осознаёт аллитерацию как приём, принимая имеющийся эффект за случайное совпадение. Эту информацию стоит иметь в виду, говоря о переводе звуковых структур.
Иногда при переводе Набокову удается передать аллитерацию на той же согласной, что и в языке оригинала.
Пример:
«…it is quite out of the question. I would sooner go back to Cue…»
«…Об этом не может быть речи. Я бы, скорее, вернулась к Ку…»
В русском переводе в первом предложении аллитерации не наблюдается, но оно полностью передает смысл. Второе предложение компенсирует недостаток ритма, создавая в обоих случаях аллитерацию на [к].
Вследующемпримере:
«He broke my heart. You merely broke my life»
«онразбил моё сердце, ты всего лишь разбил мою жизнь» и аллитерация на [р], и смысл совпадают.
Иногда Набокову для передачи ритма и формы приходится менять согласную для аллитерации.
Пример:
«…«pinging» pebbles at an empty can»
«…камушками звонко попадающую в пустую жестянку»
Здесь английская аллитерация на [п] заменяется на [к], но создаваемый эффект падения этих самых камушков не меняется.
Следующийпример:
«That sum, I said, represented more or less the net rent from her mother’s house…»
«Переданный ей чек представлял собой чистый доход от сдачи материнского дома»
Аллитерация на [н] и [т] в английском заменена аллитерацией на [ч] в русском.
В каких-то случаях Набоков совсем опускает звуковые приемы.
Пример:
«Finally, I reverted to money matters»
«В конце концов, пришлось вернуться к денежным вопросам»
В данном случае, Набокову пришлось пожертвовать звуковым приемом ради точной передачи смысла. Такие примеры демонстрируют, что, вопреки всей изобретательности, переводчику не всегда удается отразить в полной мере звуковую структуру в переводе. Мы наблюдали, что в некоторых местах автор сохраняет смысл, опуская фонетические приемы. Однако это не значит, что перевод, лишенный части приемов, украшающих оригинал, уступает ему. Дело в том, что стилистический прием в русском переводе может появиться там, где его не было в оригинале. Здесь стоит упомянуть, что один из важных набоковских переводческих принципов — избегать приукрашивания и полировки оригинала. Между тем, мы наблюдаем то, что можно назвать именно так. Например, появляется прием аллитерации при переводе слов Гумберта все из той же сцены их встречи после исчезновения Лолиты.
«I wonder sometimes what has become of the little McCoo girl, did she ever get better?»
«Интересно, что случилось с маленькой Мак-Ку — поправилась ли она?»
Но помимо звуковых приемов, существуют и лексические, которые, в отличие от первых не так сильно изобилуют в английском тексте, раскрывая и, возможно, заменяя утраченную ритмику в русском переводе. Так, в достаточно небольшом отрывке (часть 2, глава 29) можно найти далеко не один пример использования более экспрессивных выражений и слов. Вотодинизних:
««No», she said. «No, honey, no».
She had never called me honey before»
«Нет, сказала она, «нет, душка, нет». Первый раз в жизни она так ко мне обратилась»
Данная пара honey — душка на первый взгляд не совсем понятна. По словарю honey — разговорное обращение к любимому/ой, которое логичней было бы перевести словом «милый», но мы встречаем стилистически окрашенное, иронизированное слово «душка».
Следующийпример:
««I think», she went on – «oops» – the envelope skidded to the floor — she picked it up – «I think it's oh utterly grand of you to give us all that dough».
«Это так дивно», продолжала она, — упс! (конверт соскользнул с дивана на пол, она подняла его), «так невероятно дивно с твоей стороны… такую уйму денег!»
Слово grand логичнее было бы перевести великодушный, благородный, но Набоков вместо стилистически более нейтральных слов выбирает стилистические окрашенное дивно, которое имеет оттенок значения удивления или восхищения.
Еще один интересный пример, на наш взгляд наиболее иллюстративный:
«… I kept retreating in a mincing dance, at every step she and her belly made toward me»
«…я довольно долго отступал, как бы в жеманном танце, при каждом движении, которое она и её брюхо делали в моём направлении»
Существительное belly, которое можно было бы перевести как живот, животик, заменяется в русском переводе на грубое, отталкивающее слово брюхо.
Таким образом, автоперевод «Лолиты» отличается от оригинала, в нем появляются фигуры речи, лексические элементы, новые оттенки значений, адаптированные под русские реалии. Трансформируя американские концепты для русского читателя, Набоков опускает «красоты языка» для буквального перевода, жертвует формой для передачи смысла.
Возможно, следующие слова Набокова в некоторой мере подтверждают нашу догадку: «Издавая «Лолиту» по-русски, я преследую очень простую цель: хочу, чтобы моя лучшая английская книга — или, скажем ещё скромнее, одна из лучших моих английских книг — была правильно переведена на мой родной язык» [5, с. 442].
Литература:
- Бло Ж. Набоков. — СПб., 2000. — 228 с.
- Зверев А. М. Набоков. — 3-е изд. — М.: Молодая гвардия, 2016. — 475 с.
- Костенко А. Н. Набоков-переводчик: новые подходы в теории и практике // Вiсник СумДУ», № 11 (95), 2006. Т. 2. С. 140–145.
- Набоков В. В. Лекции по русской литературе; пер. с англ. С. Антонова и др. — СПб.: Азбука. Азбука-Аттикус, 2015. — 384 с.
- Набоков В. В. Лолита; пер. с англ. автора. — СПб.: Азбука. Азбука-Аттикус, 2015. — 448 с.
- NabokovV., Lolita. PenguinBooks, 2011. 368 p.
- Кубанев Н. А. О влиянии русской классической литературы на становление американского романа XX века. // Литературные связи и традиции в творчестве писателей Западной Европы и Америки XIX-XX вв. межвузовский сборник. — Горький, 1990. — С. 15–21.
- Лозовая А. О., Набилкина Л. Н. Особенности стиля рассказа Ф. С. Фицджеральда «Алмаз величиной с отель Риц» // В мире науки и искусства: вопросы филологии, искусствоведения и культурологии, № 33–2, 2014. — С. 125–131.
