Философско-правовые аспекты труда Рональда Дворкина «О правах всерьез»



Книга американского юриста и философа Рональда Дворкина «Серьезный взгляд на права» («Taking Rights Seriously») состоит из глав, которые были написаны независимо друг от друга в конце 1960-х — начале 1970-х гг., в период широкой дискуссии о том, что есть право и кто и когда должен ему подчиняться, когда политическая позиция, именуемая «либерализм», казалось, утратила свою былую привлекательность [1]. Неопределенность в понимании права отражала неопределенное состояние общепринятой политической позиции. Люди среднего возраста обвиняли либерализм в попустительстве, а молодое поколение осуждало его за косность, экономическую несправедливость и войну во Вьетнаме.

В различных главах этой книги излагается и отстаивается либеральная теория права. Вместе с тем, в них резко критикуется другая теория, которую многие считают либеральной. Эта теория была столь популярна и пользовалась столь большим влиянием, что автор называет ее господствующей теорией права. Господствующая теория состоит из двух частей, которые, как настаивают ее сторонники, не зависят друг от друга. Первая ее часть — это теория о том, что есть право; если говорить не столь высокопарным языком, то это теория о необходимых и достаточных условиях истинности для суждений права. Эту теорию называют правовым позитивизмом, и, согласно ей, истинность суждений права определяется только фактами относительно норм, принятых особыми социальными институтами, и ничем иным. Вторая часть этой теории касается того, каким должно быть право и как должны действовать известные правовые институты. Эту теорию называют утилитаризмом, и, согласно ей, право и долг гражданина подчиняться закону при различных формах государственного устройства и при различных обстоятельствах; и теорию принуждения, правовые институты должны служить всеобщему благоденствию и ничему иному. Обе части господствующей теории права имеют своим источником философию Иеремии Бентама. Общая теория права должна быть одновременно нормативной и концептуальной. В ее нормативной части должны затрагиваться многообразные темы, список которых включает теорию законодательства, теорию судебного разбирательства и теорию соблюдения (закона). Эти три теории выражают

взгляд на нормативные вопросы права с позиции законодателя, судьи и простого гражданина. В теорию законодательства должны входить теория легитимности, определяющая условия, при которых отдельный человек или группа вправе заниматься законотворчеством, и теория законодательной справедливости, описывающая право, которое они могут или обязаны создавать. Теория судебного разбирательства также должна быть сложной по составу: она должна содержать теорию правового спора, формулирующую нормы, которым должны следовать судьи при разбирательстве сложных судебных дел, и теорию юрисдикции, разъясняющую, почему и когда именно судьи, а не другие группы или институты, должны выносить решения, определяемые теорией правового спора. В теории соблюдения (закона) должны сопоставляться и рассматриваться два аспекта: она должна содержать теорию уважения, раскрывающую природу и границы, определяющую цели принуждения и наказания и описывающую, как должностные лица должны реагировать на различные категории преступлений и вины.

Мнимое различие права и морали. Вопрос о понятии права, как полагает Р. Дворкин, представляет не только абстрактно-познавательный, но и насущный практический интерес. В случае, если юрист не имеет представления о природе прав и обязанностей, с которыми ему постоянно приходится иметь дело, то его решения лишены необходимой основательности, поскольку без знания общих принципов трудно быть уверенным в правильности их применения. Р. Дворкин выступает также против мнения, будто бы такие юридические понятия, как «право» и «обязанность», представляют собой искусственные конструкции или мифы, которые создают лишь ненужные осложнения в познавательной деятельности юриста. Чтобы отказаться от понятия права, замечает Р. Дворкин, необходимо по меньшей мере знать, каково его содержание, в противном случае нельзя высказаться о нем ни в положительном, ни в отрицательном смысле. При этом позитивистское представление о сущности права Р. Дворкину кажется неприемлемым, хотя сам он признает, что реальной альтернативы ему не существует и что все иные современные трактовки права так или иначе строятся на этой же основе [3, c. 133].

Он различает два основных варианта позитивистского подхода к праву, развиваемых соответственно Дж. Остином и Г. Л. Хартом.

Р. Дворкин не уделяет большого внимания критике Дж. Остина, ограничиваясь двумя основными возражениями. Во-первых, политическая власть в современном обществе носит плюралистический характер, осуществляется множеством группировок на основе соглашений или конкуренции, в силу чего едва ли можно обнаружить в каждом государстве такого монопольного носителя власти, каким должен быть суверен. Во-вторых, теория Дж. Остина не указывает различий между правом и обычными требованиями, которые сопровождаются применением силы, в то время как для каждого очевидно, что право является обязательным вовсе не в том смысле, как, например, приказы гангстера (пусть даже последние носят общий характер).

Более высоко Р. Дворкин оценивает другую версию юридического позитивизма, представленную в работах Г. Л. Харта. Согласно Г. Л. Харту, право представляет собой особую систему первичных и вторичных правил. Первичными являются такие правила, которые непосредственно создают для членов общества конкретные права и обязанности. Вторичные нормы носят по отношению к ним «обслуживающий» характер: они устанавливают, какие именно правила обладают в данном обществе юридической силой, определяют порядок их принятия, реализации и отмены. Правовая норма действует вовсе не благодаря угрозе или фактическому принуждению, как полагал Дж. Остин, а обеспечивается авторитетом того лица, от которого она исходит, что, в свою очередь, может быть обусловлено только другой нормой, уже существующей в качестве обязательной. Таким образом, в понимании Г. Л. Харта основным свойством права является наличие фундаментальной «нормы признания», которая и дает критерий того, что является правом в данном обществе.

Как признает Р. Дворкин, этим из юридического позитивизма устраняются ошибки, допущенные Дж. Остином, однако с сохранением более существенных недостатков. Поэтому именно концепция Г. Л. Харта становится основным объектом его критики, прежде всего за то, что в ней преувеличивается роль норм и не учитываются другие правовые явления — принципы, стратегии и «стандарты иного рода». При этом «стратегией» Р. Дворкин называет стандарт, направленный на достижение какой-либо социальной цели, а «принципом» — стандарт, выражающий моральные требования. Примеры он заимствует из практики рассмотрения судебных дел, в которых судьи обосновывали свое решение такими общими суждениями, как: «никому не позволяется получать выгоду обманным путем», «суды не должны позволять использовать себя в качестве орудия несправедливости», «на производителя налагаются особые обязательства, связанные с производством и продажей автомобилей» и т. п. Исследуя природу этих принципов, Р. Дворкин утверждает, что они не относятся к категории правовых норм. Во-первых, норма указывает строго определенную модель поведения, в то время как принцип не диктует никакого конкретного решения, а выступает лишь в качестве общего ориентира. Во-вторых, принципы неодинаковы по своей значимости, и между ними может возникать конкуренция, которая разрешается не по строгим правилам, а на оценочной основе.

Далее Р. Дворкин рассматривает вопрос о том, следует ли включать такие принципы в состав действующего права, и возможные позитивистские доводы против этого. Позитивисты могли бы заявить, что принципы не имеют обязательного характера; на это Р. Дворкин отвечает, что «в логической природе принципа нет ничего такого, что помешало бы ему быть обязательным» [2, c. 55]. Кроме того, если принципы не будут применены в решении суда, то его можно упрекнуть в нарушении своих обязанностей. Тот факт, что подобные обязанности не носят правового характера, для Р. Дворкина далеко не очевиден. Наконец, сама практика судебного правотворчества, по его мнению, говорит против позитивизма: если высшие судебные органы регулярно отменяют действие законодательных норм или интерпретируют их по-своему, вопреки их изначальному смыслу, то должны существовать определенные стандарты, в соответствии с которыми это происходит. Однако принципы, которыми руководствуются судьи при принятии таких решений, по большей части не имеют никакого формального закрепления.

Так же Р. Дворкин заключает, что принципы, которые служат основанием для принятия юридически значимых решений, сами должны включаться в состав права. А так как значительная часть этих принципов не соответствует никакой «норме признания», то этим позитивистская теория опровергается. Промежуточные результаты своего исследования автор формулирует следующим образом: «Я показал ошибочность предположения этой теории о том, будто в каждой правовой системе существует общепризнанный критерий для установления того, какие стандарты относить к праву, а какие — нет. Я утверждал, что в сложных правовых системах, подобных тем, которые действуют в Соединенных Штатах и Великобритании, нельзя найти такого критерия и что в этих странах нельзя в конечном счете провести границу между правовыми и моральными стандартами, на чем настаивает позитивизм» [2, c. 89].

Р. Дворкин критикует теорию юридического позитивизма приводит ее, по сути, к отрицанию права как такового, которое в его понимании не имеет никаких отличий от морали. И он, стремясь быть последовательным, далее уже не рассматривает правовые и нравственные нормы отдельно друг от друга.

Судебное усмотрение. В главах 7 и 8 отстаивается нормативная теория соблюдения (закона). В главе 7 рассматриваются дела, когда оказываются спорными законодательные, но необязательно юридические, права человека. В этой главе автор не выступает в поддержку какой-либо конкретной совокупности индивидуальных прав, но лишь обосновываю определенные следствия, вытекающие из признания того, что люди обладают некоторыми законодательными правами, отличными от юридических прав и имеющими над ними приоритет. Эта теория соблюдения (закона), следовательно, не опирается на какие-либо предположения о характере основополагающих и законодательных прав, которыми действительно обладают люди. В ней не предполагается даже абстрактный вывод из главы 6. Тем самым выполняется важное требование, предъявляемое к любой политической теории, в которой видное место отведено правам: теория соблюдения (закона) формулируется для условий, когда неясно и спорно, какими правами действительно обладают люди.

В главе 8 этот анализ распространяется на случаи когда неопределенными и спорными оказываются юридические права. В этой главе рассматриваются два важных и часто упускаемых из виду вопроса в теории соблюдения (закона): каковы основополагающие права и обязанности гражданина в условиях, когда есть неопределенность относительно его конституционных прав, но он искренне уверен в том, что правительство не имеет законного права вынуждать его (гражданина) делать то, что он считает неправильным? Каковы обязанности должностных лиц, считающих, что этот гражданин заблуждается, хотя и искренне, в своем понимании закона?

В главе 9 Р. Дворкин возвращается к рассмотрению права на заботу и уважение, затронутого в главе 6. Здесь он показывает, что эта концепция равенства может быть применена при истолковании знаменитой статьи о равной защите в Четырнадцатой поправке к Конституции США и что при таком применении эта концепция подтверждает интуиции относительно расовой дискриминации и служит доводом в пользу практики, которая вызывает много политических споров и которую называют дискриминацией наоборот.

Институт судебного усмотрения предполагает, что у сферы правового регулирования имеются точно определенные границы, поэтому он не вписывается в концепцию Р. Дворкина и отвергается им. Прежде всего, по его мнению, понятие судебного усмотрения заимствовано юристами из повседневного языка и не имеет конкретного содержания, а используется в разных значениях, зависящих от контекста. Во-первых, решение по собственному усмотрению может означать, что лицо руководствуется такими стандартами, которые не могут быть применены автоматически, а требуют от него определенной самостоятельности (например, когда сержанту поручают отобрать пять наиболее опытных солдат, то ему приходится самому определять, кого именно). Во-вторых, это может значить, что должностное лицо обладает по данному вопросу правом окончательного решения, которое не может быть никем отменено. Наконец, в-третьих, это может значить, что должностное лицо вообще не связано никакими стандартами и решает вопрос на произвольной основе (это, как указывает Р. Дворкин, «усмотрение в сильном смысле») [2, c. 105].

Именно в сильном смысле используется понятие судебного усмотрения в позитивистской теории; Р. Дворкин делает такой вывод, поскольку, с его точки зрения, «слабый» вариант трактовки судебного усмотрения тривиален и ничего не объясняет — он сводится к тому, что судья при отсутствии ясной нормы прибегает к оценочному суждению. Что касается идеи «усмотрения в сильном смысле», то она неприемлема по другой причине: вынося решение, судья вовсе не считает себя свободным от каких-либо норм даже в том случае, если они не имеют формального закрепления. Судья может ссылаться на неписаные стандарты, которые ранее не содержались в законе и не признавались практикой. Р. Дворкин приводит только два из множества подобных примеров. Один из них — дело Риггс против Палмера 1889 г., в котором суд рассматривал вопрос о праве убийцы получить наследство по завещанию своей жертвы. Суд отказал наследнику, ссылаясь на принцип: «никому не позволяется... основывать какое-либо требование на собственном противозаконном поступке или приобретать собственность благодаря преступлению». В более позднем судебном деле Геннингсена (1960 г.) было признано право владельца автомобиля на получение от производителя полного возмещения убытков, причиненных аварией, хотя контрактом предусматривалась только замена неисправных деталей. Решение было обосновано тем, что на производителей автомобилей должны налагаться особые обязательства и что суд может проверять договоры с точки зрения того, защищены ли в них интересы покупателя и общества. В обоих случаях суды не опирались на какую-либо из установленных норм. Наоборот, они изменяли сложившийся правопорядок, создавая новые прецеденты.

Сами же приведенные принципы, как и немало других, по убеждению Р. Дворкина, не являются результатом судейского творчества, поскольку судьи констатируют их как нечто уже существующее. Следовательно, эти принципы входили в состав права еще до того, как были применены. Таким образом, судьи в любом случае принимали решение на основании определенных правовых стандартов, и вопрос о судебном усмотрении снимается сам собой.

По мнению Р. Дворкина, нельзя считать, будто такие неписаные принципы изначально не имеют юридического значения, поскольку сами судьи рассматривают их применение как свою обязанность и считают предметом судейского долга. Р. Дворкин объясняет это следующим образом: «Судьи не решают сложные дела в два этапа, вначале устанавливая, где заканчивается действие ограничений, налагаемых правовыми традициями, а затем откладывая книги в сторону, дабы дальше действовать самостоятельно. Они чувствуют, что эти ограничения пронизывают весь процесс принятия ими судебного решения» [2, c. 160]. Иными словами, на практике судья не разделяет правовых и нравственных установок, а реализует их одновременно. Р. Дворкин описывает судейский долг как нечто единое и синкретичное, а затем опрокидывает эту конструкцию на всю нормативную систему, в результате чего оказывается, что в обществе вообще не могут выделяться никакие виды социального регулирования.

Оценивая свою концепцию, Р. Дворкин отмечает: «Поскольку принципы, видимо, играют некоторую роль в аргументах по поводу юридических обязанностей (о чем опять-таки свидетельствуют дела Риггса и Геннингсена), постольку модель, учитывающая эту роль, изначально обладает определенными преимуществами по сравнению с той моделью, которая эту роль игнорирует…» [2, c. 230].

Права и цели. Для того, чтобы разграничить разные типы индивидуальных прав, требуется определенная терминология. Эта терминология вводится и определяется в главе 4. Наиболее существенное различение касается двух видов политических прав: основополагающих прав, которые, будучи абстрактными, имеют силу как противовес решениям, принимаемым сообществом или обществом в целом, и, более конкретных институциональных прав, которые имеют силу как противовес решениям, принимаемым каким-то отдельным институтом. Юридические права можно в таком случае определить как отдельный вид политических прав, то есть, как институциональные права на определенное решение при судебном разбирательстве.

Согласно этой терминологии правовой позитивизм представляет собой теорию о том, что люди обладают юридическими правами только потому, что эти права были созданы в результате четко выраженного политического решения или в четко установленном для данного общества порядке. В главах 2 и 3 эта теория критикуется как неадекватная концептуальная теория права. В главе 4 предлагается альтернативная концептуальная теория, согласно которой люди могут обладать и другими юридическими правами, помимо тех, что создаются в результате четко выраженных решений или в установленном порядке, то есть они могут иметь права на определенные судебные решения, даже при рассмотрении сложных судебных дел, когда ни четко выраженные решения, ни установленный порядок не требуют решения ни в ту, ни в другую пользу.

Доводы, приведенные в главе 4, позволяют перебросить мостик между концептуальной и нормативной частями данной альтернативной теории. В этой главе изложена нормативная теория судебного разбирательства, в которой важное значение придается различию между аргументами, основанными на принципиальных соображениях, и аргументами, основанными на соображениях политической стратегии, и отстаивается тезис о том, что судебные решения, принимаемые на основе принципиальных соображений, могут брать верх над демократическими принципами. В главе 5 нормативная теория судебного разбирательства применяется к анализу ключевых и политически важных судебных решений, касающихся конституционных вопросов. С позиции этой теории критически разбирается спор между сторонниками так называемого судебного активизма и судебного ограничения в конституционном праве, а также отстаивается уместность судебного пересмотра даже при рассмотрении политически спорных дел в том случае, если он основывается только на принципиальных соображениях.

Р. Дворкин полагает, что цели и права существуют автономно друг от друга и представляют собой разные способы обоснования юридических решений. В этом смысле и цели, и права являются политическими ориентирами (моральные, политические и правовые регуляторы в данном случае опять не разделяются). Право, по Р. Дворкину, — это политический ориентир, соотнесенный с отдельной личностью. «Индивид имеет право на какие-то возможности, ресурсы или свободы, если в пользу того или иного политического решения говорит тот факт, что это решение, по всей вероятности, будет способствовать достижению или сохранению такого положения дел, при котором индивид пользуется данным правом, даже если это решение не служит никакому другому политическому ориентиру или вообще препятствует осуществлению какого-то политического ориентира». Более краткие и доступные определения формулируются автором по другим поводам: «Индивид имеет право на определенный политический шаг согласно некоторой политической теории, если невыполнение этого шага, когда индивид требует его выполнения, считается неоправданным в этой теории, даже если данный шаг в конечном счете не будет способствовать достижению целей, формулируемых этой теорией»; «говоря, что некто имеет право на определенные действия, мы подразумеваем, что было бы несправедливо мешать ему их совершать или, по крайней мере, что нужны какие-то особые причины, оправдывающие подобное вмешательство» [2, c. 305]. Что касается «целей», то это политические ориентиры, не соотнесенные с конкретным индивидом и направленные на достижение общей пользы.

В главах 10, 11 и 12 рассматривается другое право, которое многими философами считалось наиболее фундаментальным среди всех политических прав, — это так называемое право на свободу, и оно нередко расценивалось не только как конкурентное праву на равенство, но и, в некоторых случаях, как несовместимое с ним. В главе 12 обосновывается, что, как такового, права на свободу не существует, что идея подобного права сама по себе есть недоразумение. Р. Дворкин не отрицает, что люди имеют права на определенные отдельные свободы, как, например, право на личные морально-этические решения, обсуждаемое в главе 10, или право на свободы, предусмотренные в Билле о правах. Напротив, в главе 12 автор доказывает, что эти общепризнанные права являются производными и проистекают не из более абстрактного права на свободу, как такового, а из самого права на равенство. Таким образом, в настоящих очерках опровергается та популярная и опасная идея, что индивидуализм есть враг равенства. Эта идея является общей ошибкой как либертарианцев, не приемлющих равенство, так и эгалитаристов, ненавидящих свободу; и те, и другие нападают на свой собственный идеал, но только под другим названием.

Таким образом, представление об индивидуальных правах у Р. Дворкина не связывается с каким-либо способом их легализации. При этом все права обладают одинаковой юридической ценностью, независимо от их признания государством. Когда судья рассматривает сложное юридическое дело, его задача — не создать новое право, а защитить реально существующие права сторон, даже те из них, которые никак нормативно не закреплены. Технология установления прав разработана автором достаточно подробно, для этого Р. Дворкин пользуется образом вымышленного идеального судьи по имени Геркулес, который при вынесении решения учитывает комплекс разнообразных факторов, включая конституционную теорию, историю суда, чувство справедливости и т. п. Этим он отличается от другого условного судьи — Герберта, действующего по традиционной схеме: «Герберт и не думал сверяться с общественной моралью, пока не определил юридические права сторон. А вот Геркулес определяет юридические права сторон уже после того, как учел неписаные моральные законы общества…»

В свою очередь, «индивидуальные права» и «коллективные цели» разграничиваются у Р. Дворкина с той же настойчивостью, с какой отождествляются право и мораль. Он полагает, что между личными (субъективными) правами и общественным благосостоянием нет прямой причинной связи, они существуют самостоятельно и не сводятся к какому-либо единому знаменателю. Утверждая, что между экономической эффективностью, как «целью», и свободой слова, как «правом», нет ничего общего, Р. Дворкин, имеет в виду, что социальная общность может иметь какие-либо интересы независимо от потребностей своих отдельных представителей. В действительности, с точки зрения современного демократического общества, о котором и пишет Р. Дворкин, все коллективные цели, как и личные права, направлены на одно и то же: на благо каждого конкретного индивида. Экономическое процветание общества представляет собой гарантию прав человека, а свобода слова должна являться не только правом, но и целью государственной политики. Таким образом, права и цели — две стороны одной медали, что Р. Дворкин подтверждает при анализе проблем дискриминации.

В 1945 г. чернокожий по имени Суэтт не смог поступить в Школу права Техасского университета, так как по закону штата там имели право обучаться только белые. Верховный суд США отменил этот закон как противоречащий принципу равноправия. В 1971 г. еврей Де Фьюнис, не получив нужного количества баллов для белых, не был принят в Школу права Вашингтонского университета, хотя набранных им баллов оказалось бы достаточно, будь он чернокожим или индейцем. Де Фьюнис также обратился в Верховный суд, считая, что предъявление более низких требований к представителям расовых меньшинств нарушает его права. Детально изучая этот вопрос, Р. Дворкин приходит к выводу, что дела Суэтта и Де Фьюниса не однотипны: во второй ситуации расовые критерии были допустимы, поскольку льготы для чернокожих позволяют исправить фактическое неравенство в обществе. По мнению Р. Дворкина права на свободу не существует вообще, а главенствующим является «право на равную заботу и уважение» [2, c. 336].

Тем не менее в настоящей книге отдается предпочтение одному конкретному способу обоснования политических прав, состоящему в выведении конкретных прав из абстрактного права на заботу и уважение, которое следует считать основополагающим и самоочевидным. В главе 6 показывается, как из этого абстрактного права можно вывести известный аргумент в пользу экономических прав наименее обеспеченных групп населения, а в главах 9 и 12 демонстрируется, как с помощью другого аргумента из этого же источника выводятся известные гражданские права. Более того, в главе 12 утверждается, что право на заботу и уважение является основополагающим и в другом смысле, ибо идея коллективной цели сама выводится из него. Если это так, то право на заботу и уважение является столь фундаментальным, что оно не подпадает под общее определение прав как козырных карт по отношению к коллективным целям — если только как предельный случай, коль скоро оно является источником как общего авторитета коллективных целей, так и специальных ограничений на их авторитет, служащих оправданием более частных прав.

Однако в настоящих очерках не просматривается обещанное единство политической теории. Оно еще ждет своего обоснования.

В своей работе Р. Дворкин рассматривает и немало других важных вопросов, среди которых концепция справедливости Джона Ролза, проблемы гражданского неповиновения, возможности установления истины при разрешении сложных судебных дел и т. п.

В основе теории Р. Дворкина лежит стремление укрепить и возвысить статус естественных прав человека, хотя само это выражение он использует неохотно и с оговорками. Признавая их моральный характер, он в то же время приравнивает их к юридически оформленным правам, открыто декларируя тождество права и морали [3, c. 140].

Автор Рональд Дворкин излагает и отстаивает либеральную теорию права, резко критикуя при этом господствующую теорию, состоящую из двух частей, первую из которых называют правовым позитивизмом, а вторую — утилитаризмом.

В данной книге критикуются обе части господствующей теории права, имеющие своим источником философию И. Бентама. В конструктивном плане главное внимание уделяется старой идее индивидуальных прав.

Литература:

1. Ronald Dworkin. Taking Rights Seriously / R. Dworkin. — Harvard University Press, Cambridge, Massachusetts 1977, 1978.
2. Рональд Дворкин О правах всерьез / Пер. с англ.; Ред. Л. Б. Макеева. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004. — 392 с.
3. Ветютнев Юрий Юрьевич О правопонимании Рональда Дворкина // Журнал российского права. 2005. № 10 (106). С. 132–141.