Для понимания возникновения крестьянского протеста важно разобраться в определении данного явления. Под социальным протестом понимают относительно открытую реакцию на общественную ситуацию: иногда в поддержку, но обычно против неё. В зависимости от отношения со стороны власти и политического режима протесты бывают санкционированные и несанкционированные. Крайняя форма социального протеста может перерасти в революцию [1]. Протест, направленный против социального неравенства, проблем, существующих в обществе, как правило, экономического толка, зачастую перерастает в политическую форму.
По методам борьбы за свои права можно выделить пассивный и активный виды крестьянского протеста (социального протеста деревни).
Пассивный вид протеста может выражаться в невыплате налогов (продразверстки), неявке на призывной пункт согласно мобилизации, уменьшению пахотных земель, а также, соответственно, сбора зерновых, неявки на выборы и др.
Первой формой активного вида крестьянского протеста является организация крестьянских союзов, собраний и т. п. На данных мероприятиях мирного характера решались вопросы, которые волновали крестьян. Собрания носили демократический характер, вопросы на нем решались коллегиально.
В Тихоновской волости Балаганского уезда Иркутской губернии в октябре 1920 г. было организовано Собрание крестьян, которое отстранило от власти представителей комячеек. Крестьяне на собрании обсуждали самые острые на тот момент вопросы: непосильную продразверстку, мобилизацию, неравные выборы и др. Более того, документы собрания свидетельствуют о том, что крестьяне были готовы пойти на переговоры с представителями советской власти, в случае уступки им в вопросах разверстки, мобилизации, увеличения демократических прав [2].
В итоге крестьяне, чьи требования не были удовлетворены, перешли к активному протесту — повстанческому движению. Повстанческие отряды, костяк которых состоял из организаторов крестьянских собраний, стали бороться с советской властью партизанскими методами: захватывали деревни, волости и небольшие города, грабили советские учреждения, активно боролись с отрядами красной армии, ЧОНа, милиции и т. п. Другой стороной этой формы протеста является поддержка крестьянами повстанцев материально, физически и морально — это во многом определяло продолжительность действия повстанческого движения.
Но отмена продразверстки, мобилизации, введение новой экономической политики, активная борьба советских органов правопорядка, элементарная усталость крестьян от постоянной борьбы — все это уменьшило активный крестьянский протест, но сделало его выносливее. Повстанчество перешло в новую форму социального протеста — бандитского движения. Данное явление — довольно спорный вопрос, требующий целенаправленного изучения, но такие факты как поддержка бандитизма крестьянами до середины 1920-х гг., политические лозунги бандитизма и борьба с представителями советской власти практически не оставляют сомнений в том, что бандитизм до определенно момента являлся одной из крайних форм крестьянского протеста.
Социальный протест сибирской деревни против советской власти начался еще в 1918 г., с началом Гражданской войны, которая выявила все острые проблемы России, в частности, крестьянский вопрос. Именно поддержка крестьян определяла в период гражданской войны доминирование той или иной политической силы. В это время, кроме постоянных военных формирований Белой и Красной армий, появляются крестьянские военные формирования, которые условно можно разделить на партизанские и повстанческие (которые также действовали партизанскими методами борьбы). Первые при этом тяготели к большевикам, причем среди них были и те, кто поддерживал партии эсеров, анархистов и др. Они активно боролись с белыми армиями, так в Сибири именно благодаря партизанам удалось свергнуть власть А. В. Колчака. Вторые тяготели к белому движению и боролись с Советской властью. Условное разделение крестьянского протеста на партизанский и повстанческий можно проиллюстрировать конкретным примером. При расследовании колчаковской милицией захвата повстанцами г. Кустанай 5 апреля 1919 г. выяснилось участие в восстании зажиточных крестьян, которые выступали с требованием прекратить насилие властей над крестьянами и обещали бороться против любого насилия — и красного и белого. Крестьяне Тихоновской волости Балаганского уезда организовавшие Общее собрание граждан в селе Тальяны в 1920 г. также говорили о необходимости борьбы с Колчаком, Деникиным и другими врагами Советской России [4]. При этом они же оставили в организованном повстанческом штабе некоторых колчаковских офицеров, то есть крестьяне рассматривали советскую власть как демократическую, защищающую права крестьян, а не диктатуру пролетариата (а в действительности — партии).
После победы над белогвардейцами и усиления власти большевиков одни партизаны перестают их поддерживать, а другие переходят в лагерь повстанцев. Интересен тот факт, что после уничтожения основных белогвардейских формирований в 1920 г. начинается массовый крестьянский протест против Советской власти — повстанчество.
Термин «повстанец» используется в основном в современной историографии и имеет одно значение — «участник восстания, мятежник» [5]. В историографии гражданской войны рассматривается термин «зеленое повстанчество» [6], своеобразная третья сила. Повстанцы действовали партизанскими методами борьбы, которые были эффективны в условиях слабой правоохранительной базы Советской власти. Но после окончания гражданской войны и усиления власти Советов большинство повстанческих отрядов осознают бесперспективность дальнейшей борьбы. Остаются и те, кто продолжает борьбу с большевиками, с коммунизмом. Такое повстанческое движение уже принимает уголовную форму, может называться по праву бандитизмом. Понятие «бандитизм» характеризуется в словарях как «вид преступной деятельности, заключающийся в создании вооруженных банд и нападениях с целью грабежа» [7]. Однако цели у повстанцев и бандитов были разные. Повстанцы выдвигали политические требования, боролись с представителями советской власти. В свою очередь, бандитизм характеризуется частыми грабежами, убийствами как представителей партии, власти, так и мирного населения. В 1920-е гг. термином «бандитизм» обозначались попытки вооруженным путем противодействовать политике большевистского руководства. Термин «бандитские мятежи» употреблялся для названия крестьянских восстаний 1918–1922 гг. Понятие «бандитизм» нашло отражение в первом советском Уголовном кодексе (от 26 мая 1922 г.). Начиная с 1924 г., в документах ОГПУ стали применяться выражения «политический бандитизм» и «уголовный бандитизм». 29 января 1924 г. председатель ОГПУ Ф. Э. Дзержинский адресовал в Политбюро ЦК РКП (б) письмо, в котором отмечал развитие «как уголовного, так и политического бандитизма» [8].
Согласно изученным нами источникам, переход повстанчества в бандитизм произошел в 1923 г. Л. И. Боженко полагает, что в 1923 г. в Сибири произошел перелом не только в хозяйственной, но и политической области. Общая обстановка в сибирской деревне несомненно улучшилась…» [9] Кроме того, он же утверждает, что не следует подменять термины «кулацкий мятеж» терминами «бандитское движение», «бандитизм», «политический бандитизм». Бандитизм, по мнению Л. И. Боженко, только форма, в которую облекались контрреволюционные выступления (т. е. крестьянский протест советской власти) [10].
Данное высказывание вполне объективно, если учесть, что сопротивление постоянных военных формирований Красной и Белой армий закончилось, т. е. гражданская война уже подошла к концу. Повстанческое движение в это время также значительно уменьшается, но не исчезает полностью. Оно переходит в новую форму крестьянского протеста — бандитское движение, чему есть вполне логичные объяснения.
Первой причиной является невозможность дальнейшего политического сопротивления повстанческого движения Советской власти в силу относительной нормализации политической и экономической жизни губернии и страны в целом.
Из первой причины вытекает следующая — население после 1923 г. практически перестало поддерживать повстанцев и уже рассматривало их не как защитников своих интересов, а как грабителей. Несмотря на это, полное прекращение помощи от населения бандитам произошло лишь в средине 1920-х гг.
Следующей причиной является эффективная работа органов государственной и внутренней безопасности: ЧК, ЧОН, губернской милиции, губернских троек и пятерок.
Кроме того, несмотря на то, что власть пыталась идти навстречу некоторым повстанцам (например, проводила амнистии, уменьшала сроки заключения и т. п.), по отношению к главам отрядов она была настроена критически. Эти действия власти является логичными, но они не оценивают возможности лидеров отрядов, сумевших после 1923 г. вобрать в себя криминальный контингент и просуществовать достаточно долго.
Последней причиной является существование еще в период 1920–1921 гг. уголовных элементов в отрядах повстанцев, развитие их после 1922 г. и завоевание ими бандитской ниши. Отряд Прокопьева (Иркутский уезд) еще в 1922 г. действовал в большинстве случаев уголовными методами. Но идейное руководство Д. П. Донского (Балаганский уезд Иркутской губернии), все же, сглаживало такие противоречия. Существование уголовных преступников во время гражданской войны является естественным в период социальных потрясений. Но при этом важно учитывать, что собственно уголовные банды существовали параллельно с повстанческими, но не были идентичными. Доказательством этого служат делопроизводственные документы, в которых наряду с «бандами» политическим упоминаются и чисто уголовные.
В 1926 г. отставание сельского хозяйства в Сибири, по сравнению с остальной Россией, было уже преодолено: посевные площади достигли 108,1 %, валовой сбор зерновых — 108,4 %. Можно сказать, что хозяйство Сибири в 1926 г. было восстановлено. Если в 1913 г. из Сибири (где проживало 6,7 % сельского населения) было отправлено 331,7 тыс. т зерновых, в 1925–1926 гг. — 596, 9 тыс., 1926–1927 гг. — 891, 9 тыс. т (60–70 % всего заготовленного в Сибири зерна). В середине 20-х гг. Сибирь поставляла 90 % масла и более половины заготовленного в России мяса [11].
При этом крестьянское сопротивление давало о себе знать, причем в разных активных формах. В селе Анга Верхоленского уезда в 1925 г. на собрании по выборам в сельсовет была принята резолюция о непризнании уездных органов Советской власти. Советская историография трактовала данный факт как «подкуп» и угрозы кулачества, которому удалось провести в состав сельсовета своих сторонников [12]. В действительности данный протест показывает наличие гражданской позиции и самосознания сибирских крестьян, которые все еще стремились реализовать демократические принципы управления.
В Сибири широкое распространение получила идея создания особого крестьянского союза в качестве противовеса коммунистической партии. В 1925 г. в стане зафиксировано 543 требования создать «Крестьянский союз», в 1926–1961 требование, в Сибири — соответственно — 29 и 182 требования [13]. Также выдвигались требования необходимости регулирования цен, отмены налога, образования крестьянского профсоюзного объединения.
Таким образом, крестьяне Восточной Сибири вели себя активно как в экономическом, так и в политическом плане, выставляя свои требования власти. Но советская власть всегда реагировала на подобную активность жесткими методами подавления крестьянской инициативы. Поэтому неудивительно, что в это время продолжают существовать бандитские группировки с повстанческим прошлым.
В сентябре 1927 г. в Сибири еще оставалась 31 мелкая банда: 90 рецидивистов и 14 участников бывших повстанческих отрядов, 42 «деклассированных элемента» [14], скорее всего крестьяне, несогласные с реформами власти.
Протест зажиточных крестьян мог быть вызнан тем, что «кулаки» за спекуляцию стали привлекаться к уголовной ответственности, а их товары подлежали конфискации. В результате с июня по декабрь 1926 г. в Сибири было раскрыто 34 кулацких группировки, после чего проведены открытые судебные процессы над кулаками, злостными саботажниками и спекулянтами. В д. Голуметь Черемховского района на бедняцком хозяйстве была разоблачена группа кулаков (7 хозяйств), которые не сдавали хлеб и вели агитацию против хлебозаготовок. Все 7 хозяйств были привлечены к пятикратному обложению [15].
В конце 1920-х гг. стал расти «кулацкий» (крестьянский — авт.) бандитизм: в 1929 г. по сравнению с 1927 г. число банд в деревнях выросло в 4 раза. Во второй половине 1929 г. бандитизм еще более усилился. В 1929 г. насчитывалось 456 случаев возникновения банд (в 1928–67) [16]. Эти факты еще больше убеждают в том, что крестьянский протест, кроме пассивного, а также повстанческого движения, может также принимать уголовную форму.
Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что изучение социального протеста деревни является важным шагом к в пониманию роли крестьянства в истории России, становления Советской власти на местах и взаимоотношения с ней крестьян.
Литература:
1. Головина А. А. Формы социального протеста. ИГЛУ, Иркутск. Режим доступа: http://www.rae.ru/forum2011/pdf/1982.pdf. (Дата обращения: 23.05.2015).
2. Шишкин В. И. Сибирская Вандея. 1919–1920. Документы. — М., 2000. С. 556.
3. Ефремов И. В. Антибольшевистские крестьянские выступления в Иркутской области и Красноярском крае в 1918–1933гг. — Иркутск, 2008. С. 40.
4. Шишкин В. И. Сибирская Вандея. 1919–1920. Документы. — М., 2000. С. 545–547.
5. Словарь русского языка. Гл. ред. Евгеньева А. П. Том 3. — М., 1999. С. 162.
6. Тамбовское (Антоновское) восстание 1920–1921 г. URL: http://www.famhist.ru/famhist/lungina/00629f64.htm (дата обращения 14.10.2014).
7. Словарь русского языка. Гл. ред. Евгеньева А. П. Т.1. С. 60. Так же: Ожегов С. И. Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. — М:, 1999. С.35.
8. Кубасов А. Л. Термин «бандитизм» в советской политико-правовой лексике 1918–1924 гг. // История государства и права. — № 14–2012. С. 23–26.
9. Боженко Л. И. Соотношение классовых групп и классовая борьба в Сибирской деревне (конец 1919–1927 гг.) Томск, 1969 г. Издательство Томского университета. С. 206.
10. Там же. С. 11–12.
11. Крестьянство в Сибири в период строительства социализма (1917–1937). Глав редколлегия: А. П. Окладников, Л. М. Горюшкин, В. И. Шишкин, М. Е. Плотникова. Новосибирск. 1983 гг. C. 125.
12. Там же. С. 126.
13. Там же. С. 127.
14. Там же. С. 128.
15. Там же. С. 212.
16. Там же.
