Специфика культурологических исследований отдельных территорий преимущественно опирается на методы исторического краеведения, в основе которых описание специфических особенностей жизни данной территории, культурных традиций отдельных народов или групп населения, закрепившихся в их повседневном быте, на историю отдельных городов и местечек, биографии отдельных деятелей региональной истории [1, с. 424].
При всей значимости такого рода исследований актуальным видится рассмотрения самого феномена Родины, который тесно связан с особым восприятием времени и пространства, их личностными смыслами.
Отечество, отчизна, колыбель, родная сторона (сторонка), родной край, родное пепелище, родные палестины, отчий край, родные осины, родная земля, прародина, Родина – мать, край отцов и еще многие другие лингвокультурологические доминанты зачастую определяют концепт «провинция», «Малая Родина» [2, с. 13-17]. Так, образ России как Родины раскрывается через образ конкретного места, зачастую провинциального городишки (заштатного, уездного, бедного) [3, с. 35].
Родина – это не просто изначальная единица целой страны и место, где родился человек, это некая ментальная конструкция, ощущение конкретного географического пространства и времени, закрепленное в сознании ее жителя. На этих пространственно-временных основах покоится социокультурное единство региона, этноса, нации в целом.
На наш взгляд, наиболее полно феномен Родины возможно раскрыть, исходя из предложенной М.М. Бахтиным идеальной конструкции «хронотоп», как особого рода конструкта «пространства-времени», кристаллизующего в себе определенные мировоззренческие и ценностно-смысловые координаты [4, с. 243-247].
М.М. Бахтин, определяя понятие «Большое время» очень точно определяет особенности личного пространства-времени, когда разные по своей исторической значимости сюжеты, биографии, события «воскрешают» в памяти их прежний жизненный смысл и значение, тем самым соединяя историю и современность [5, с. 70].
Так возникновение феномена Родины кроется в хронотопических основаниях бытия человека. Такие первичные его установки как поглощенность, включенность в опыт мира – раскрывают себя в феномене Родины, проявляющихся в отдельных артефактах – любимой скамейке под окном, дорожке, знакомой с детства, закоулках родного двора. Феномен Родины, отсылает нас к необходимости переосмысления линейности времени, его историчности.
Историческая жизнь места исторически сопровождается непрерывным процессом символизации, отражением уникального хронотопа в фольклоре, архитектуре, исторических повествованиях, топонимике и т.д. Если уникальность хронотопа не определена, пространство и время места предстаёт как типовое, утилитарное, оно теряет в глазах обывателя всякий смысл. Историческое время – чужое, непонятое, зачастую безликое, запоминается как застывшая линейка смысловых образцов, погруженных в пространство.
Время Родины – это близкое, личное, живое время, начальная точка отсчета опыта мира, время памяти, а не истории. Память не знает линейности воспоминаний, восстановленной последовательности хода событий. Память вытесняет на периферию пространства те факты и события, которые были не распознаны как смыслозначимые, но произвольно воссоздает запечатленное по секундам прожитое и прочувствованное время-пространство. Запах скошенной травы, рядом с домом, ощущение стертых ступеней в родном парадном, привычный жест матери, поправляющей школьный рюкзак и многое другое, что мгновенно позволяет сжать время и пространство до состояния «здесь и сейчас».
Именно в этот момент рождается ощущения «притяжение места», «схватывание пространства». Причем это открытие происходит не только в кантовском понимании опыта как «продукта чувств и рассудка», но и гуссерлевском понимании переживания через рефлексию, через «внутреннее бытие» [6, с.106], «код постижения бытия»[7, с. 136]. Г.-Г. Гадамер характеризует переживание места в совокупности с переживанием времени следующим образом: «пережитое – это всегда пережитое самостоятельно» [8, с. 105].
В. Беньямин описывает свое постижение Родины следующим образом: «Следует говорить о событиях, которые настигают нас эхом, пробужденным зовом, звуком, когда-то пронесшимся в темноте прошедшей жизни. Соответственно, если мы не ошибаемся, шок, с которым мгновения входят в наше сознание как уже прожитые, чаше всего ударяет нас в форме звука. Это слово, стук или шорох, наделенные волшебной силой моментально переносить нас в холодный склеп «той поры», из-под сводов которого настоящее будто бы доносится лишь эхом» [9, с. 208].
Дело памяти – прервать ход событий, вырвать из замкнутости причинно-следственных связей, раскрыть то, что настигло нас как сейчас, как факт Родины, взрыв памяти, опыт детства. Родина – это личный опыт, свобода, испытание предела времени и пространства, «аура чистого испытания» смысла [9, с. 208].
Возвращение в это состояние возможно в специфике гуссерлевского феномена «внутреннее время» – через материальность, память, артефакты опыта. Беньямин называет это «оборот на время», в котором мы уже опоздали, упустили возможности, пережили. «Бесчисленные фасады города, разумеется, стоят в точности как стояли в моем детстве, но я не встречаю своего детства в их облике» – пишет Беньямин [9, с.184]. Это пространство-время «кроется лишь в сгибах; воспоминание переходит от малого к мельчайшему, от мельчайшего к микроскопическому, а то, что оно встречает на своем пути в этом микрокосмосе, обретает все большую силу» [9, с. 167].
Память Родины едва ли можно объяснить исторически, исходя из сложившейся хронологии. Хронотоп Родины – это ощутимое единство времени и пространства, выпадение из публичного хронотопа и пребывание хронотопе личном, оживленном памятью и опытом. Из этих ощущений складывается самопредставление и рефлексия. Родина – это хронотоп собственного опыта, внесоциального, внесознательного, внеконвенционального, где через «хронос» максимально точно попадаешь в «топос», безусловно и доподлинно ощущая смыслы бытия в его универсальном, чистом содержании без исторических и социокультурных установок на его понимание.
Родина как конденсат времени и пространства первосмыслов зиждется на структурах человеческой памяти. В этом смысле Родина в большей степени не овладение пространством и временем, но экзистенциальное единство места-времени, требующего вовлеченность в коммуникацию с реальностью и тем самым задающею границу мира. Родина необходима чтобы мир приобрел смысловую размеренность того, что проросло сквозь личностный опыт, получило статус смысла, личностных позиций. Человек без Родины не может состояться в мире как личность, поскольку, не обретя ценностных установок и принципов, не способен развить опыт самопонимания, приобрести гармоничную идентичность.
Постиндустриальное общество с его стандартизированными практиками, типовыми местами, глобализированными форматами зачастую затрудняет работу памяти в обретении гармоничного хронотопа Родины. Что в свою очередь ведет к манкуртизации, смысловому обеднению России, появлению, так часто упоминаемого, «потерянного поколения».
Итак, малая Родина во всем многообразии своих форм является истоком, почвой, средой для рождения и становления личности. Город, деревня или усадьба формируют ее нравственные установки и ценностные ориентиры, а также фокусируют в своей системе координат место и время жизненного и профессионального выбора индивидуальности [10, с. 40]. Опыт Родины не забывается и не изживается, никогда не становится прошлым. Родина остается в настоящем его субъекта, длится и находится постоянно в его внутреннем бытии.
Литература:
1. Мастеница, Е.Н. Локальное сообщество в поисках территориальной идентичности: культурологический подход //Теория, методы и инновации в исторической географии. Материалы IIIмеждународной науч. конф. Спб: ЛГУ им. А.С. Пешкина, 2007. – С.424-429.
2. Рогожникова, Т.П., Есмурзаева, Ж.Б. Актуализация периферийных признаков концепта» Родина» (на материалах текстов педагогического дискурса начала XXI века)//Вестник ЮрГУ. Серия «Лингвистика», 2010.- № 1. – С. 13-17.
3. Сайко, Е.А. Социокультурный портрет российской провинции Серебряного века /Е.А. Сайко // Культур-диалог философии и искусства в эпоху Серебряного века. М., Изд-во РАГС, 2004. – С. 35-46.
4. Барабошина, Н.В. К методологическому обоснованию понятия «хронотоп» // Вестник Оренбургского государственного университета. 2012. - № 7 (143). - С. 243-247.
5. Иконникова, С.Н. Хронотоп культуры как основа диалога поколений // Miscellanea humanitaria philosоphiae. Очерки по философии и культуре. К 60-летию профессора Юрия Никифоровича Солонина. Серия «Мыслители», выпуск 5. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2001. – С.69-74
6. Гуссерль, Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии /Э. Гуссерль. Т. 1. - М.: ДИК, 1999. – 311с.
7. Хайдеггер, М. Положение об основании / Хайдеггер М. – СПб.: Алтейя, 1999. – 280 с.
8. Гадамер, Г.-Г. Истина и метод: основы философской герменевтики / Г.-Г. Гадамер, М.: Прогресс, 1988.- 704 с.
9. Беньямин, В. Берлинская хроника / В. Беньямин // Шок памяти. Автобиографическая поэтика Вальтера Беньямина и Осипа Мандельштама: пер. с англ. / Е. Павлов; авториз. пер. А.В. Скидан. – М.: Новое литературное обозрение, 2005 . – 224 с.
10. Бурлина Е.Я., Кузовенкова Ю.А. Памятники в городе: время вечности и повседневности /Е.Я. Бурлина, Ю.А. Кузовенкова // Время культуры и студент в зеркале времени: «Переоткрытия». – Самара, 2011. – С. 103-107.
