Данная статья посвящена анализу стихотворения А.-Ч. Суинберна «Песня времен порядка. 1852» («A Song in Time of Order. 1852») в восприятии русских переводчиков. Проведенное исследование позволяет утверждать, что данные переводы далеки от совершенства.
Ключевые слова:А.-Ч. Суинбёрн, поэтический перевод, русско-английские литературные связи, компаративистика, художественная деталь, межкультурная коммуникация.
Выполненный И. А. Кашкиным перевод суинбёрновского стихотворения «Песня времен порядка. 1852» («A Song in Time of Order. 1852», опубл. в 1862 г.), будучи впервые напечатанным в антологии 1937 г. [2, с. 136–138], неоднократно переиздавался в последующие десятилетия. Попытки интерпретации этого же произведения в последующие годы были предприняты Г. Е. Беном, включившем свой перевод «Песня в дни порядка, 1852» в сборник «Сад Прозерпины» (2003) [4, с. 27–28], и Э. Ю. Ермаковым, чей перевод «Песня времен спокойствия. 1852 г». с 2006 г. размещен в сети Интернет [3]. В своем стихотворении английский поэт выразил сочувствие левому движению, переживавшему сложные времена в силу усиления реакции как результата неудачного завершения революций в Европе в 1848–1849 гг.
Рефрен четвертой, шестой, восьмой, двенадцатой и четырнадцатой строф оригинала («While three men hold together, / The kingdoms are less by three» [1, p. 137–139] [Пока трое вместе, / В королевствах на троих меньше]) был лишь частично воссоздан в переводе И. А. Кашкина, сохранившем основную мысль, но варьировавшем ее при помощи различных лексических средств: «Трое нас в море уходит, / И рабов стало меньше тремя / <…> / Трое нас в море уходит, / И в тюрьме не докличутся трех / <…> / Трое нас в лодке уходит / Порванной цепью гремя / <…> / Коль троих ненависть сводит, — / Рабов — меньше тремя» [2, с. 136–138]; ср. единообразные рефрены у Г. Е. Бена («Мы уходим в море втроем — / В королевствах не хватит троих» [4, с. 27, 28]), а также у Э. Ю. Ермакова («Коль трое в свободном союзе — / На трех меньше в полчищах власти!» [3]), допустившего разночтение в последнем стихе четырнадцатой строфы: «На трех меньше союзников власти!» [3].
Если Суинбёрн реализует призыв к действию через повелительное наклонение, подкрепляя его сравнением («Pushhard across the sand, / For the salt wind gathers breath; / Shoulder and wrist and hand, / Pushhard asthepushofdeath» [1, p. 137] [Нажми сильнее на мели, / Ибо соленый ветер набирает силу; / Плечом и запястьем и кистью / Нажми сильнее, как нажимает смерть]), то И. А. Кашкин концентрирует описание вокруг олицетворения смерти («Вперед через мели к волнам. / Крепнет ветер соленый, ревет; / Преследуя нас по пятам, / Подгоняет смерть вперед» [2, с. 136]). В последующих переводах можно видеть усиление экспрессии за счет использования побудительных конструкций; например, у Г. Е. Бена: «Эй, взяли! Подставь плечо! / Ветер кляп забивает в рот! / Взяли! Взяли! Еще! / Или дьявол нас всех возьмет. / <…> Валяй! Громыхай себе, гром! / Как бы ветер подольше не стих! / <…> / Так к чертям владельцев земли!» [4, с. 27]. Э. Ю. Ермаков сохранил, но трансформировал сравнение оригинала, проведя параллель между твердостью воли и твердостью смерти: «По песку ударяет кулак, / По ветру морскому и соли: / Удар — решимости знак — / Как смерть, тверда будет воля» [3]. Также Г. Е. Беном и Э. Ю. Ермаковом (в отличие от И. А. Кашкина) было сохранено сравнение второй строфы английского оригинала, где свист ветра уподоблялся звону железа: «The wind is asiron that rings» (A.-Ch.Swinburne; [1, p. 137]) [Ветер как железо, что звенит] — «А ветер звенит, как металл / <…> / Ветер сечет, как нож» (Г. Е. Бен; [4, с. 27]) — «Ветер звенит, как сталь» (Э. Ю. Ермаков; [3]).
Синтаксический параллелизм Суинбёрна не всегда соблюдается русскими переводчиками. Например, в шестой строфе только Э. Ю. Ермаков сохранил параллельные конструкции, тогда как И. А. Кашкин прибегнул к анафоре, а Г. Е. Бен вообще отказался от использования фигур речи, в седьмой строфе, напротив, параллелизм сохранен у И. А. Кашкина, дополнившего его анафорой, и Г. Е. Бена: «Theyhavetied theworldinatether, / Theyhavebought overGodwithafee/ <…> / The thief’s mouth red from the feast, / Thebloodonthehandsoftheking/ Andthelieatthelipsofthepriest» (A.-Ch.Swinburne; [1, p. 138]) [Они связали мир путами, / Они купили Бога мздой / <…> / Рты воров красны от пиров, / Кровь на руках королей, / И ложь на губах священников] — «Там сковали цепи свободе, / Там подачками куплен бог / <…> / <…> земле, / Гдеразгул разбойных пиров, / Где кровь на руках королей, / Где ложь на устах попов» (И. А. Кашкин; [2, с. 137]) — «Весь мир под их сапогом, / Сам Бог — на подачках у них / <…> / И пирует бандитов толпа; / Кровь — на руках короля, / Ложь — на устах попа» (Г. Е. Бен; [4, с. 27]) — «Вы на мир набросили узы, / Вы Бога купили лестью / <…> / Лоснятся разбойников рожи; / Там кровь на руках королей, / Рты попов запятнаны ложью» (Э. Ю. Ермаков; [3]). В девятой строфе для усиления эмоционального наполнения описания Г. Е. Бен и Э. Ю. Ермаков прибегли к анафоре, тогда как И. А. Кашкин ввел оригинальные образы разжатого кулака и тлеющего уголька, ср.: «Whentheranksthat are thin shall be thinned, / Whenthenamesthat were twenty are ten» (A.-Ch.Swinburne; [1, p. 138]) [Когда ряды, что редки, станут реже, / Когда имена, которых было двадцать, станут десятком] — «Но сожмется разжатый кулак, / Вспыхнет тлеющий уголек» (И. А. Кашкин; [2, с. 137]) — «Чтоб тиранов редели ряды, / Чтобы ужас узнала знать» (Г. Е. Бен; [4, с. 28]) — «Пусть сомкнутся ряды для атак, / Пусть вождей будет десять, не двести!» (Э. Ю. Ермаков; [3]). Э. Ю. Ермаков использовал анафору и в последней строфе перевода, однако это никоим образом не помогло достичь ему той внутренней близости оригиналу, что характерна для перевода И. А. Кашкина, не только передавшего тональность описания, но и сохранившего ряд значимых художественных деталей: «Forth, with the rain in our hair / And the salt sweet foam in our lips; / In the teeth of the hard glad weather, / In the blown wet face of the sea» (A.-Ch.Swinburne; [1, p. 139]) [Вперед, с дождем в волосах / И солено-сладкой пеной на губах; / В зубах у жестокой довольной погоды, / Перед лицом ветреного сырого моря] — «Пусть веселое море нас хлещет / Пеной сладко-соленой своей. / Прямо в зубы лихой непогоде / Мы уходим, цепью гремя» (И. А. Кашкин; [2, с. 138]) — «Пусть же ветер коснется волос, / Пусть лицо омочит моря пена. / Пусть море разрушит шлюзы, / Ураганы и бури — на счастье» (Э. Ю. Ермаков; [3]); ср. у Г. Е. Бена: «Эй, с дождем в волосах — вперед! / Море пенное, слушай наш крик! / Прямо в пасть мы к буре плывем / Средь оскаленных волн морских» [4, с. 28].
Апогеем суинбёрновского произведения становятся проклятия представителям духовной и светской власти («And the galley-bench creaks with a Pope, / We shall see Buonaparte the bastard / Kick heels with his throat in a rope. / While the shepherd sets wolves on his sheep / <…> / While Shame is a watchman asleep / And Faith is a keeper of swine» [1, p. 138–139] [И скамья на галере скрипнет под Папой, / Мы увидим, как Бонапарт-ублюдок / Будет биться пятками с веревкой на шее / <…> / Пока пастух натравливает волков на своих овец / <…> / Пока Стыд на страже, / А Вера — свинопас]), переданные каждым из русских интерпретаторов с существенной долей оригинальности, хотя и не без влияния друг друга — особенно ощутима смысловая перекличка в прочтениях И. А. Кашкина и Г. Е. Бена, проявившаяся, в частности, в значимой замене «пастуха» («shepherd») «пастырем», ср.: «В кандалах будет Папа грести, / Бонапарте-Ублюдок в петле / Будет пятками воздух скрести. / Если Пастырь святой кличет волка, / И король свои режет стада, / Значит, Стыд там уснул надолго, / И Вера не знает стыда» (И. А. Кашкин; [2, с. 137]) — «На галеры мы папу сошлем, / Бонапарта мы вздернем на фок — / Пусть подонок попляшет на нем! / Пастырь волка пустил в загон, / И король режет стадо свое, / И уснул на вахте закон, / Чтоб вовсю разгулялось ворье» (Г. Е. Бен; [4, с. 28]) — «И галера крякнет под Папой — / Бонапарта отродью — смерть! / Отдадим его в виселиц лапы. / А пастух гонит волка на стадо, / Коли Вера свиней пасёт, / И Стыда страшиться не надо» (Э. Ю. Ермаков; [39]). Ассоциации с рыцарством через сравнения флага с перьями («Let the wind shake our flag like a feather, / Like the plumes of the foam of the sea!» [1, p. 139] [Пусть ветер развевает наш флаг как перья, / Как плюмаж морской пены!]) были полностью опущены И. А. Кашкиным, но сохранены позднейшими интерпретаторами произведения Суинбёрна: «Пусть же реет наш флаг с гербом / Оперением волн морских» (Г. Е. Бен; [4, с. 28]) — «Поднимай алый флаг — крепче узел! / Над пеной пусть венчает снасти!» (Э. Ю. Ермаков; [3]).
Литература:
1. The Collected Poetical Works of Algernon Charles Swinburne: In 6 vol. — L.: William Heinemann, 1917. — Vol. I. Poems and Ballads (First Series). — 326 p.
2. Суинбёрн А.-Ч. Песня времен порядка. 1852 / Пер. И. А. Кашкина // Антология новой английской поэзии / Вступ. ст. и комментарии М. Н. Гутнера. — Л.: Худ. лит., 1937. — С. 136–138.
3. Суинбёрн А.-Ч. Песня времен спокойствия. 1852 г. / Пер. Э. Ю. Ермакова // http://www.e-reading-lib.com/chapter.php/95164/7/Suinbern_-_Stihotvoreniya_iz_pervogo_sbornika.html
4. Суинбёрн А.-Ч. Сад Прозерпины: Стихи / Перевод, предисл. и примечания Г. Е. Бена. — СПб.: Изд-во Пушкинского фонда, 2003. — 104 с.
