Данная статья посвящена анализу стихотворения А.-Ч. Суинберна «Ave atque vale (Памяти Шарля Бодлера)» («Ave atque vale (In Memory of Charles Baudelaire)» в переводах Б. Б. Томашевского и Э. Ю. Ермакова. Проведенное исследование позволяет утверждать, что данные переводы далеки от совершенства.
Ключевые слова: А.-Ч. Суинбёрн, поэтический перевод, русско-английские литературные связи, компаративистика, художественная деталь, межкультурная коммуникация.
В антологии «Новой английской поэзии» 1937 г. было напечатано три перевода из Суинбёрна Б. Б. Томашевского, обратившегося, наряду с «Покинутым садом» [5, с. 400], еще к двум произведениям — «Ave atque vale (Памяти Шарля Бодлера)» («Ave atque vale (In Memory of Charles Baudelaire)», 1868) и «Прощание» («A Leave-Taking»,, опубл. в 1866 г.). В названии первого из них, известного также в Интернет-переводе Э. Ю. Ермакова [7], передано заглавие элегии Гая Валерия Катулла на смерть брата, буквально означающее «Здравствуй и прощай». Эпиграф к произведению — «Nous devrions pourtant lui porter quelques fleurs. / Les morts, les pauvres morts, ont de grandes douleurs, / Et quand Octobre souffle, émondeur des vieux arbres, / Son vent mélancolique à l'entour de leurs marbres, / Certes, ils doivent trouver les vivants bien ingrats» [1, p. 346] — взят из сборника Шарля Бодлера «Цветы зла» («Les Fleurs du Mal», 1857) и представляет собой фрагмент (3–7 стихи) стихотворения («La servante au grand cœur dont vous étiez jalouse…» («Служанка верная с душою благородной…», не позднее 1844 г.), неоднократно переведенный на русский язык, в том числе и такими известными поэтами, как П. Ф. Якубович, Эллис (Л. Л. Кобылинский), В. Г. Шершеневич. Например: «Давно цветов тебе мы принести мечтали! / У бедных мертвецов, увы, свои печали, — / И в дни, когда октябрь уныло шелестит / Опавшею листвой над мрамором их плит, / О, как завидуют они нам бесконечно» (П. Ф. Якубович; [3, с. 168]); «Наш долг — снести тебе хоть маленький букет. / Усопших ждет в земле так много горьких бед; / Когда вздохнет октябрь, деревья обрывая / И между мраморов уныло завывая, — / О как завидуют тогда живым они» (Эллис; [2, с. 115]); «Должны тебе снести мы несколько цветков. / Есть скорбь великая у бедных мертвецов; / Когда шуршит Октябрь опавшею листвою / Над мрамором их плит с печалью ветровою, / В неблагодарности мертвец упреки шлет» (В. Г. Шершеневич; [4, с. 198]).Если Б. Б. Томашевский отказался от перевода знаменитого эпиграфа, то Э. Ю. Ермаков все же предложил читателям его прочтение, существенно уступающее достижениям предшественников: «...Давно цветы тебе мы принести мечтали! / У бедных мертвецов, увы, свои печали — / И в дни, когда Октябрь уныло шелестит / Опавшею листвой над мрамором их плит, / О, как завидуют они нам бесконечно.».. [7].
В посвящении сборника учителю и другу Теофилю Готье Ш. Бодлер назвал свои стихи «болезненными цветами», а потому цветочный мотив неотъемлемо звучит в суинбёрновском стихотворении. Розы символизируют любовь и романтическую страсть с наслаждением и болью, рута — горечь и сожаление, лавр — поэтические достижения: «Shall I strew on thee rose or rue or laurel, / Brother, on this that was the veil of thee?» [1, p. 346] [Осыпать мне тебя розами или рутой, или лавром, / Брат, то, что было покровом тебе?]. Суинбёрном также были названы морскиецветы («sea-flower»), таволга («meadow-sweet»), щавель(«sorrel»),огненные цветы(«fiery blossoms»), травысеверногоберега(«gleanings of a northern shore»), (см.: «Or quiet sea-flower moulded by the sea, / Or simplest growth of meadow-sweet or sorrel, / Such as the summer-sleepy Dryads weave, / Waked up by snow-soft sudden rains at eve? / Or wilt thou rather, as on earth before, / Half-faded fiery blossoms, pale with heat / And full of bitter summer, but more sweet / To thee than gleanings of a northern shore / Trod by no tropic feet?» [1, p. 346] [Или скромными морскими цветами, скрываемыми морем, / Или самыми простыми травами таволгой или щавелем, / Какие летом сонные Дриады сплетают, / Разбуженные внезапными дождями со снегом вечером? / Или ты предпочтешь, как раньше на земле, / Полуувядшие огненные цветы, бледные от жары / И наполненные горечью лета, но слаще / Для тебя, чем травы северного берега, / На которые не ступала нога жителя тропиков?]), что в деталях смог передать только Б. Б. Томашевский, тогда как Э. Ю. Ермаков предпочел упомянуть совсем другие цветы — анемоны, кислицу, маргаритки, первоцветы, ср.: «Что взять мне — роз иль лавра, или руты, / О брат мой, чтоб осыпать твой покров? / Или морских задумчивых цветов? / Или простую выберешь траву ты, / Какую сонные дриады ткут, / Когда дожди прохладу разольют? / Иль, может быть, тебе доставит радость / Земных твоих пристрастий томный след, — / Тропический, полуувядший цвет, / Таящий горечь лета, но и сладость, / Какой превыше нет?» (Б. Б. Томашевский; [6, с. 140]) — «Розы должен я бросить, или лавры, иль руту, / Брат, на то, что тебя укрывало от взора? / Анемоны, растущие скромно у моря, / Или стебли кислицы, кружки маргариток — / Их в венок заплетали летним утром Дриады, / Под холодным дождем пробужденью не рады? / Иль пылающий цвет, что ценил на земле ты, / Отбеленный жарой и увядший, унылый, / Полный горечи лета, но более милый / Для тебя, чем холодных брегов первоцветы, / Не согретые тропиков силой?» (Э. Ю. Ермаков; [7]).
Б. Б. Томашевский уходит от предложенного Суинбёрном образа Бодлера-садовника: «Ogardenerofstrangeflowers, what bud, what bloom, / Hast thou found sown, what gather’d in the gloom?» [1, p. 349] [О садовник странных цветов, какой бутон, какой цветок / Нашел ты посаженным, что собрал во мраке?] — «Какие всходят травы и цветы? / И что собрал причудливого ты?» [6, с. 140]; ср. у Э. Ю. Ермакова: «Цветов странных садовник, какие бутоны, / Лепестки собираешь ты в царстве сонном?» [40]. Вместе с тем существенное для понимания суинбёрновского оригинала сопоставление жизни Бодлера с садом, усиленное использованием многочисленных эпитетов («Out of the mystic and the mournful garden / Where all day through thine hands in barren braid / Wove the sick flowers of secrecyandshade, / Green buds ofsorrowandsin, and remnants gray, / Sweet-smelling, palewithpoison, sanguine-hearted, / Passions that sprang from sleep and thoughts that started» [1, p. 353] [Из таинственного и печального сада, / Где днями твои руки в бесплодный венок / Сплетали болезненные цветы тайны и мрака, / Зеленые бутоны печали и греха, и пепел, / Сладко-пахнущие, бледные от яда, с кроваво-красной сердцевиной, / Страсти, что возникли из сна, и мысли, что появились]), не только сохранено во всем эмоциональном напряжении, но и существенно усилено благодаря сближению страсти со сном, а мысли — с недугом: «Из горестного, сумрачного сада, / Где плел всю жизнь в бесплодном рвеньи ты / Болезненные, смутные цветы, / Ростки греха и сладость трав поблекших, / От яда бледных, с сердцем, полным мук, / Где страсть — как сон, и мысли — как недуг» [6, с. 143]. У Э. Ю. Ермакова многие выразительные детали утрачены: «Сад секретный, залитый печали влагой, / Где все дни напролет из сухих роз венок / Ты вязал, заплетал тьму и тайну в шнурок, / Покидая, грех смой и бесцветное горе, / Брось цветы, напоенные медленным ядом, / Страсти, мыслей и снов пустые услады» [7].
В пятой строфе уход поэта из жизни в зените славы Суинбёрн описывает с помощью языка цветов, упоминая пальмовые ветви («palms»), которые, как и лавр, символизируют победу и достижения, и тисовые листья («yew-leaves»), с древних времен ассоциирующиеся с похоронами; Б. Б. Томашевский называет пышные пальмы и тисовый листок, Э. Ю. Ермаков — лавр и ветку тиса. В четырнадцатой строфе оригинального произведения Суинбёрн говорит о лавре («laurel»), вплетаемом в кипарис («cypress»), отождествляемый с печалью, что не совсем точно передано Б. Б. Томашевским, заменившим кипарис терновым венцом — символом страданий; у Э. Ю. Ермакова упомянут лавр венка с кипарисовой кроной. Если у Суинбёрна на могилу Бодлера оказываются принесенными мед, пряные травы, фрукты, розы, плющ, дикий виноград («honey and spice <…> / <…> fruits <…> / <…> / <…> rose and ivy and wild vine»), то у Б. Б. Томашевского вместо роз назван мак как символ сна и смерти («мед и ароматы, / И от плодов <…> и от лоз / <…> / <…> плющ и дикий мак»); в прочтении Э. Ю. Ермакова не назван плющ, символизирующий бессмертие и дружбу («Ароматы и мед <…> / И плоды <…> / <…> / <…> лозы и розы»).
Суинбёрн, который одним из первых оценил творчество Ш.Бодлера, наполнил свое произведение реминисценциями из стихов французского поэта и образами эллинских богов, что было сохранено в русских переводах — Titan-woman (женщина-титан / Титанида) из стихотворения «La Géante», богиня загробного мира Proserpine (Прозерпина), King Agamemnon («царь, <…> чей пыл / Когда-то Трою в пепел превратил» (Б. Б. Томашевский; [6, с. 143]); «царь <…> / <…> / <…> пламя, что рушило Трои стены (Э. Ю. Ермаков; [7])), его дети, решившиеся отомстить за смерть отца, — Orestes (Орест) и Electra (Электра), VenusCytherean (Венера Цитерейская / Афродита — Киприда), царица Niobe (Ниоба-мать / Ниоба), наказанная за грехи гибелью детей.
Литература:
1. The Collected Poetical Works of Algernon Charles Swinburne: In 6 vol. — L.: William Heinemann, 1917. — Vol. I. Poems and Ballads (First Series). — 326 p.
2. Бодлер Ш. «Служанка верная с душою благородной…» / Пер. Эллиса <Л. Л. Кобылинского> // Бодлер Ш. Стихотворения / Сост. е.В.Витковский. — Харьков: Фолио, 2001. — С. 115–116.
3. Бодлер Ш. «Служанка скромная с великою душой…» / Пер. П. Ф. Якубовича // Бодлер Ш. Цветы Зла / Изд. подг. Н. И. Балашов, И. С. Поступальский. — М.: Наука, 1970. — С. 168.
4. Бодлер Ш. «Служанка старая, с великою душою!».. / Пер. В. Г. Шершеневича // Бодлер Ш. Цветы Зла / Пер. В. Г. Шершеневича; публ., подг. текста и послесловие В. А. Дроздкова. — М.: Водолей, 2009. — С. 198.
5. Комарова Е. В. Стихотворение А.-Ч. Суинберна «В саду» как часть «садовой трилогии», объекта наивысшего интереса русских переводчиков (XIX — XXI вв.) // Молодой ученый. — 2014. — № 15. — С. 399–402.
6. Суинбёрн А.-Ч. Ave atque vale (Памяти Шарля Бодлера) / Пер. Б. Б. Томашевского // Антология новой английской поэзии / Вступ. ст. и комментарии М. Н. Гутнера. — Л.: Худ. лит., 1937. — С. 138–143.
7. Суинбёрн А.-Ч. Ave atque vale (Памяти Шарля Бодлера) / Пер. Э. Ю. Ермакова // http://samlib.ru/e/ermakow_e_j/aveatquevale.shtml
