Представляется целесообразным начать разговор об идеологии терроризма с утверждения, что круг идей, составляющих мировоззрение террориста, не совпадает с совокупностью идейно-теоретических и практических соображений, под влиянием и в соответствии с которыми он ведет свою борьбу.. кратко эту мысль сформулировал У. Лакёр фразой: «Терроризм не является идеологией, но представляет собой бунтарскую стратегию, которая может применяться приверженцами самых разных политических течений…» [1,с.59]. Тем самым подчеркивается, что у идеологии терроризма как определенного мировоззрения и как руководства к практическому действию разные идейные корни.
Когда мы говорим, что Бакунин, Гейнцен, Мост, Маригелла являются идеологами терроризма, это не означает, что, изучая этих авторов, мы поймем внутренний мир исламского фанатика, неонациста или левака. Несмотря на свою универсальность и беспринципность, на чем настаивает У. Лакёр, философия терроризма не может объяснить природы существования его многочисленных оттенков, поскольку в ее основании лежат технологии, а не идеи. В данном же случае нам необходимо понять, какие идеи способны создать благодатную почву для развития и распространения насилия и, в конечном счете, для возникновения террористических тенденций.
Для чего необходимо это понимание? Германский автор Манфред Функе в статье «Терроризм — попытка расследования вызова», ссылаясь на другого своего соотечественника — Г. Лангемана — утверждает, что «…настоящая борьба с отдельным политическим убийством просто как с политическим преступлением с применением насилия, прежде всего, может быть только с философской точки зрения, что хотя преступника и можно посадить в тюрьму или вынести ему смертный приговор, но его идеалам и идолам, из внутренней сути которых вытекает его преступление и за которые в любое время может выступить другой преступник, можно нанести действительный удар только с помощью идеологического оружия… все остальное… лишь временное явление, обусловленное ситуацией и аффектом, и оно распадается, когда достаточная дань расплате…» [2,с.60].
Использование силового ресурса и правовых механизмов в борьбе с терроризмом — ничто, если при этом не учитываются его идейные корни, если им не противопоставляется иная, но столь же сильная по своему воздействию на мировоззрение человека идея, как и та, что подвигает террориста на совершение террористического акта. Вот почему наиболее сложной является борьба с националистическим и сепаратистским терроризмом. Идеи крови и почвы из всех великих идей являются наиболее древними и наиболее волнующими, нанесенные на их основе обиды зачастую, как показывает история, не способно вытравить никакое время. «Член ИРА, палестинец, франко-канадец, молукканец или баск, корсиканский автономист или тирольский сепаратист могут понятно выразить свои мотивы…» [3,с.536], — писал М. Функе, размышляя об эволюции западногерманского терроризма от стихийного бунта против системы (лучше поджечь универмаг, чем быть его владельцем!) до бессмысленных акций с преобладанием эгоистических мотивов, искажающих всякое представление о революционной культуре.
В действительности, терроризм, осуществляемый по социальным мотивам, может переживать состояния спада или упадка, когда идеи, породившие его, начинают ослабевать в сознании людей, вызывать скепсис и недоверие. Таковой была судьба леворадикальных террористов Западной Европы 60-х — 70-х гг. ХХв.
Зародившись в «карнавальной» атмосфере 60-х гг. с ее во многом показным, символическим протестом, романтикой утопических порывов, страстной поглощенностью проблемами и процессами «третьего мира», где мудрые старики Хо и Мао возводят здание новой человеческой общности, левые террористы по мере того, как Запад переваривал и абсорбировал бунтарские порывы своих детей, трансформировал их идеалистический инфантилизм в предмет купли-продажи, исподволь засасывая молодежь в стихию рыночного чистогана, заражая их расчетливостью, циничным меркантилизмом и обывательской идеологией «среднего класса», превращались в хладнокровных расчетливых убийц, исподволь становясь орудием той самой системы, против которой они выступали. Это привело к тому, вместо усиления революционных настроений деятельность террористов все более вызывала массовое недовольство и осуждение, что привело их к углубляющейся изоляции. Террористическая деятельность перестала быть предметом теоретических рассуждений и приобрела характер антиинтеллектуальной политической практики. Поскольку общественные цели исчезли из деятельности террористов, механизм ее замкнулся и основным импульсом к продолжению борьбы стала защита личных интересов инициаторов террористических акций.
Социальный терроризм в странах Запада стал сдавать свои позиции. На этом фоне даже такой маститый терролог, как Уолтер Лакёр, констатировал, что к концу 70-х гг. волна терроризма при всех оговорках отступила. Зарубежные и отечественные авторы, констатировавшие в начале-середине 80-х гг. полное отсутствие у левых террористов какой бы то ни было прогрессивной или протестной революционной идеи, смычку их на этой основе с неофашистами и обычными уголовниками, тогда еще не могли знать, что наблюдают не кризис социального терроризма, а момент спада, связанный со сменой глобальной мировоззренческой парадигмы человечества [4,с.499].
С одной стороны, под влиянием системного кризиса в лагере социализма идеи левых теряли былую притягательность и популярность, уступая место все более оживляющимся праворадикальным расистским и неонацистским взглядам. С другой стороны, общий кризис цивилизации, основанной на либерально-материалистической идеологической доктрине, в основе которой лежало философское наследие эпохи Просвещения и прагматический рационализм западной культурной традиции, реанимировал интерес к разного рода религиозным мировоззрениям как в устоявшихся, ортодоксальных, так и во внеинстуциональных модернистских формах. По злой иронии истории этот процесс совпал с триумфом политики Запада по развалу СССР и мировой системы социализма и с одновременным началом развертывания проекта глобализации, т. е. встраивание всего мира в суперимпериалистическую систему, в которой вступивший в постиндустриальную стадию развития Запад во главе со своим претендентом на роль мирового гегемона — США — играл бы роль мозга и координирующего центра, а все остальные страны заняли бы места согласно тому расписанию ролей, которое было предъявлено всему миру западными державами [5,с.357].
В этих условиях многие общества с традиционно сильными собственными мировоззренческими устоями ощутили опасность утраты культурной идентичности, потери с таким трудом завоеванной самостоятельности и растворении в безликой техницистской массовой псевдокультуре Запада. Возникли доктрины, предвещающие близкий конец света и явление Антихриста под предлогом установления нового мирового порядка. Политические и деловые круги незападного мира, деятельность и мировосприятие которых не связаны с пристальной ориентацией на США и их союзников, также почувствовали угрозу своему монопольному положению в ряде сфер, включая сферы теневого и преступного бизнеса, например, производство и торговля наркотиками. Все это сыграло роль в формировании таких сложных идеологических конструкций, которые фактически воодушевляют террористов сильнее, чем идеи борьбы с капиталом и возведенной им социальной системой, основанной на нищете и бесправии. Несомненно, что сутью всех идеологических доктрин, мировоззренчески обрамляющих терроризм, является экстремизм радикально-революционного и радикально-консервативного толка. И тот, и другой в свою очередь может быть как ортодоксального, так и реформистского характера.
Литература:
1. Кожушко Е. П. Современный терроризм. Анализ основных направлений / Под ред. А. Е. Тараса. — Минск: МГРТУ, 2010. — 368с.
2. Бидова Б. Б. Уголовное законодательство зарубежных государств и международные стандарты в сфере противодействия молодежному экстремизму //Вестник Ессентукского института управления, бизнеса и права. 2011. № 4. — С. 60–61.
3. Бидова Б. Б. Экспансия исламского радикализма на Северном Кавказе //Молодой ученый. 2013. № 6. — С. 535–537.
4. Бидова Б. Б. Историко-правовые аспекты феномена экстремизма в России //Молодой ученый. 2013. № 5. — С. 498–501.
5. Бидова Б. Б. Криминологическая характеристика экстремизма, основанного на национально-религиозной специфике Северо-Кавказского федерального округа //Молодой ученый. 2012. № 12. — С. 356–358.
