В художественной литературе воплощение мужчины покорителя бытия всего существующего – получило разнообразные формы реализации. Однако значимым оставался тот факт, что охотник – это, прежде всего, человек, влекомый жаждой уничтожения мира фауны. Герои произведений русской классики воспринимали подобное занятие как развлечение, дающее личности возможность открыть что-то новое в себе, в своем национальном характере. Яркий пример тому сцены охоты в «Войне и мире» и «Анне Карениной» Л.Н. Толстого, способствующие мастерскому описанию психологических черт Николая и Наташи Ростовых, а также Левина и Облонского.
Кроме того, воспроизведение эпизодов покорения природы позволяло художникам слова давать широкую панораму социальной жизни людей. Такова книга И.С. Тургенева «Записки охотника», которая представляет собой описание судьбы русской крестьянской деревни. Но даже, несмотря на то, что произведение писателя имело социальную подоплеку, главным в понимании процесса покорения natura явился её «увеселительный» характер. И.С. Тургенев в своей рецензии на книгу С.Т. Аксакова «Записки ружейного охотника» прямо называет её «забавой, которая сближает нас с природой, приучает нас к терпению, а иногда и хладнокровию перед опасностью, придаёт телу нашему здоровье и силу, а духу – бодрость и свежесть», «забавой, которой тешились и наши прадеды на берегах широких русских рек <…> и много добрых людей на земном шаре <…>» [8, c. 160 – 161].
Иное понимание процесса охоты читатель находит на страницах произведений авторов натурфилософской позы второй половины XX века. Их художественное творчество продолжает традиции русской классики: любование природой, создание психологического портрета героя, развитие пейзажно-лирического жанра. Однако у них нет того натурализма, который имеет какую-либо познавательную ценность, совет для «бывалых». Здесь охота – это способ преодоления трудностей выживания. Акта уничтожения мира фауны требует естественный отбор, а не жажда уничтожения природной среды. Охотник в натурфилософской прозе второй половины XX века не разрушает основы бытия всего существующего, а обретает, таким образом, путь к бессмертию. Человек-Сфайрос идёт на подобные действия вне социальных рамок, при этом убитое животное – «тотем», дающий личности возможность слиться с «космосом» [16, c. 64]. Охотник в натурфилософской прозе схож с природным первобытным человеком, не имеющим «дифференцированного сознания и потому» не умеющим «отличить явления окружающего внешнего мира от явлений социальных» [15, c. 630]. Животные охотятся друг на друга, чтобы выжить. То же делает и человек, когда убивает представителей мира фауны. Следовательно, образ охотника – воплощение человека, занимающегося привилегированной деятельностью, так как охота отприродна, а не человечна [17, c. 14]. Натурфилософский Сфайрос в действиях реализует свое единение с космосом.
Охота воспринимается как «превосходство» человека над миром фауны, ибо она позволяет ему обрести телесное бессмертие. Эту мысль развивает Ч.Т. Айтматов в повести «Пегий пёс, бегущий краем моря». В рассуждении о происхождении нивхов об охоте говорится так: «Стал он [человек] зверя добывать, стал он рыбу ловить, тем кормился и род умножал свой» [3, c. 6]. «<…> Проблема становления, возмужания» личности [11, c. 2] раскрывается в произведении посредством «приобщения к охотничьему делу» [3, c. 8] главного героя мальчика Кириска. Его природное предназначение требует того, чтобы ребёнок «побратался» с морем [3, c. 9], «привык» к нему, ибо «говаривали: “Плохой добытчик – обуза рода”. Вот и выходит: чтобы быть кормильцем, мужчина должен с ранних лет постигать своё ремесло» [3, c. 8].
Кириск проходит через обряд инициации, чтобы стать «великим добытчиком и кормильцем рода» [3, c. 34]. Он приобщается к тайному знанию, становится посвящённым и «отныне имя его – охотник» [3, c. 34]. Осознавая, что нерпы, в которых он хочет выстрелить, «беззащитны и уязвимы» [3, c. 35], Кириск перебарывает эту мысль. Мальчик начинает думать о людях, ждущих «от него добычи», так как «без мяса и жира нерпы жизнь голодна и скудна» [3, c. 35].
С первой неудачей на охоте ребенок получает необходимый опыт. Его постижение реальности идет дальше. Он «как настоящий мужчина, ел сырую печень на охоте» [3, c. 37]. Старшие учат мальчика и благодарности по отношению к природе, которая дарит им жизнь. Прежде, чем снова выйти в море, они «кормят землю»: «Мелко нарезанное сердце нерпы разбросали с приговором для хозяина острова, чтобы тот не отказывал им в удаче в следующий раз» [3, c. 57].
Однако обряд инициации Кириска завершается не благополучным возвращением домой, а длительным нахождением ребёнка в море, тумане и мраке. Охотники дают мальчику ещё один урок: ради жизни будущих поколений они жертвуют собой. Акт бессмертия обретает новую форму выражения: «борьба за жизнь, существование» оборачивается смертью как «продолжением, спасением жизни» в Кириске [12, c. 169]. Ремесло охотника невозможно без опыта, который получает герой «от всей природы, от всех живущих на земле и на воде» [12, c. 186]. Закон сохранения витальной энергии во Вселенной требует от старших поколений спасения младших, пусть и путём собственной гибели. Подобно животным, герои произведения заботятся не о себе, а о своём потомстве. Эмрайин, отец Кириска, понимает: «Для того он и родился и для того он умирал, чтобы из последних сил продлить себя в сыне» [3, c. 77]. Герой уходит из жизни ради продления своего рода на Земле. Именно это и спасает Кириска. Через всю жизнь он пронесёт тот опыт, который дала ему первая охота и даже сложит о ней свою «именную песню» [3, c. 87].
Кроме того, для героев Ч.Т. Айтматова охота как покорение природы может быть не только способом добывания пищи, но ещё и самозащитой. Человек в борьбе с животными проходит свой естественный отбор. Герой повести «Ранние журавли» Султанмурат вступает в схватку с волком. Своим оружием он делает уздечку и железные удила с убитого коня, а также «угрожающий крик» [2, c. 181], часто используемый животными как средство устрашения и защиты. Герой осознаёт личную природную устроенность: «Султанмурат первый раз в жизни отчетливо услышал своё сердце – оно обозначилось в груди напряженно сжимающимся комом…» [2, c. 181]. В ожидаемой борьбе с волком он понимает, насколько сильна в нём жажда существования. Закон выживания делает его «сущего ребёнка <…> Мужчиной с большой буквы – волей, характером, силой…» [13, c. 25].
В творчестве писателя есть герои совершенно чуждые природе, превращающие охоту не в возможность продолжения рода, а в развлечение и разрушение бытия всего существующего. Для них главное – нажива, потому так отрицательно описывает их автор. Людей с подобной позицией он называет в романе «Плаха» не охотниками, а «расстрельщиками» [4, c. 36]. Их отрицательные характеристики усиливаются при сравнении акта покорения природы с поведением волков. Для животных «состязаться в борьбе за существование» [4, c. 14] естественно, поэтому действия Акбары и Ташчайнара характеризуются как «великая охотничья жизнь» [4, c. 13]. Люди же пришли сюда, чтобы «дать план мясосдачи» [4, c. 33]. Они механизировали процесс уничтожения мира фауны: «Машины, вертолеты, скорострельные винтовки – и опрокинулась жизнь в Моюнкумской саванне вверх дном…» [4, c. 15]. «Расстрельщики» нарушили «начальный ход вещей» в physis [4, c. 16], их охота не наполнена древним природным смыслом. Они убивают сайгаков так, будто косят «сено на огороде» [4, c. 36]. Обыденность, стремление к «дармовому урожаю» [4, c. 36] превращают охоту в «жуткое нападение» [4, c. 34], «побоище» [4, c. 36]. И здесь уже нет бережного отношения к природе. «Расстрельщики» Обер-Кандалов, Гамлет-Галкин, Мишаш, Абориген-Узюкбай лишены чувства причастности к Универсуму. Они потеряли свой человеческий облик: ради сиюминутных удовольствий персонажи пойдут на всё. Так, Абориген-Узюкбай «за бутылку водки готов двинуть хоть на Северный полюс» [4, c. 43]. Образы «расстрельщиков» внеприродны, они далеки в своих поступках от бытия всего существующего и потому их действия нельзя отождествлять с охотой.
В романе «Когда падают горы (Вечная невеста)» Ч.Т. Айтматов продолжает изображать мужчину-покорителя природы как человека, исполняющего своё земное предназначение. Главный герой Арсен Саманчин видит в «великой охоте» [1, c.12] путь обретения бессмертия. Об этом свидетельствует его отношение к жениху Вечной невесты: «В горах наших жил молодой охотник, обладавший силой и резвостью. Он мог угнаться за горной козой<…> Мог прокормить добычей многие семьи в роду» [1, c. 77],– повествует герой. «Охотник-жених» являет собой воплощение человека-Сфайроса. Смысл жизни мужчины выражается в его созидательных поступках на благо будущих поколений. Он находится в состоянии гармонии с миром природы.
Таков и сам Арсен Саманчин. Не случайно в финале произведения на призывы Вечной невесты: «Где ты, где ты, отзовись, охотник мой!» [1, c. 239],– Элес ответит ей: «Слышу, слышу тебя, Вечная невеста, теперь и я такая же, как ты» [1, c. 239]. Главный герой не принимает «охотничьего бизнес-промысла» своего дяди Бектур-ага [1, c. 104], когда звери попадают «в рыночный оборот» [1, c. 119]. Он стремится воспеть ту древнюю охоту жениха Вечной невесты, однако современная действительность ставит Арсена перед фактом, что люди «как только деньгами запахнет, готовы на всё, какая уж тут экология» [1, c. 188]. Беда ещё и в том, что новая «экстремальная охота» [1, c. 98] порождает агрессию в окружающих. Мир людей жаждет видоизменить жертву своего естественного отбора. Своей наживой Таштанафган сделал арабских нефтяных магнатов: «Проклятый охотничий бизнес! Повязал всех – и людей, и зверей – в один узел не на жизнь, а на смерть» [1, c. 191]. Трагедия, которая происходит в произведении, является результатом того, что охота как бизнес стала затмевать суть охоты как акта обретения вечности. Возможность бессмертия открывалась только для древних мужчин – покорителей природы. В художественном целом она проявляется в жизни Вечной невесты и её жениха-охотника, а также в подвиге Арсена Саманчина.
Через подобного рода естественный отбор проходят и герои «Царь-рыбы» В.П. Астафьева. Описаниям покорения природы посвящены многие сцены произведения. Однако в научных исследования упор делается на аспектах изображения браконьеров – людей «лёгкой жизни» и экологической проблематике, разрешающейся в «нравственном» ключе [14, c. 194]. Конечно, «Царь-рыба» В.П. Астафьева связана с «утверждением и совершенствованием разумных связей человека и природы» [14, c. 193], но всё же необходимо отметить, что художественное целое имеет ещё и биологизированный угол зрения на homo sapiens. Как и у Ч.Т. Айтматова, в произведении автора появляются мужчины – покорители бытия всего существующего, которым не только позволено, но и необходимо заниматься охотой. Она воспринимается как естественный способ деятельности человека в родственном ему мире флоры и фауны.
Покорение природы в данном случае – это борьба за существование. А одержать в ней победу человеку иногда помогают сами животные. Показателен в этом отношении рассказ «Бойе». В центре повествования образ собаки, исполняющей своё природное предназначение. Перед читателем не «постельная шавка» и не «раскормленная до телячьих размеров псина, обвешанная медалями за происхождение», а «труженик безответный» [5, c. 11]. Он своеобразный добытчик для семьи, выполняющий свою работу: «Без охоты Бойе жить не мог <…> никак не мог найти себе места, даже повизгивал и скулили, точно хворый <…> томленье и беспокойство не покидали его» [5, c. 13]. Собака по своему природному зову охотится настолько умело, что даже вызывает у людей суеверия, ибо «делает всё и соображает, как не полагается животному» [5, c. 13]. Бойе не только помогает добывать человеку пищу, но ещё и спасает его от различных опасностей. Именно он в финале рассказа уберегает Кольку от верной гибели на охоте.
Эта любовь животного тоже была заслужена человеком. Колька в своей жизни не отошёл от природы. Охота для него не браконьерство, а способ борьбы за существование: «Зимой ли заполярной, в трескучие морозы, в мокромозглую ли осень, в дурное ли вешнее половодье парнишка в тайге, на воде, с ружьём, с сетями – кормил, как мог, семью, помогал матери» [5, c. 19]. Он живёт в единстве и согласии с природой, а его покорение мира фауны обусловлено зовом продления бытия новых поколений на Земле.
Постепенно такой порядок вещей перерастает в образ его существования. Он приобщается к той древней охоте, которая воспринималась как акт бессмертия. Недаром «точит его мечта махнуть зимой поохотничать в тундру» [5, c. 20]. Вместе с двумя напарниками Коля отправляется «промышлять песца» [5, c. 21]. И хотя первоначально его влечёт туда жажда «фарта» [5, c. 21], охота становится для него моральной школой по воспитанию бережного отношения к природе и самому человеку.
Как и герой Ч.Т. Айтматова, Колька со своим напарником Архипом проходит обряд инициации. Старшой учит их наблюдать за природой: рассказывает о «море лемминга» и его «миграции» [5, c. 23], «стережёт муку и соль» от песцов [5, c. 24], помогает постигнуть суть «охотничьего чуда» [5, c. 26], передавая им свой опыт. Главное же состоит в том, что он посвящает героев в сакральный смысл покорения мира фауны. Старшой совершает языческий акт поклонения природе с целью её ублажения. Он разбавляет спирт человеческой кровью и читает заклинание «на густой лес, на болыпу воду <…> на живу душу <…>» [5, c. 29]. Затем старшой выпивает его вместе с героями.
Смысл «запуки» [5, c. 29] не сводится только к своеобразному словесному оберегу, это ещё и предостережение охотникам о возможных опасностях: «пустоглаза тоска, змея костна – цинга, люто голодное, люто холодное» [5, c. 29]. Вторая клятва, которую «творит» [5, c. 30] старшой приобретает ещё большую ценность. Она уже учит «новичков» правилам выживания в тундре, не зря старшой просит повторить её. Главный постулат, который необходимо усвоить, сводится к следующему: «Будет ли, не будет ли удача – жить союзно» [5, c. 30]. Ведь именно теперь охотники сталкиваются лицом к лицу с проблемой борьбы за существование. Старшой так и говорит: «Договор наш кровью скреплён, такой договор смертельный» [5, c. 30].
Теперь перед Колей открывается новый смысл охоты, её природосообразное содержимое. Поведение человека должно быть подчинено законам бытия всего существующего, как и в мире животных. Если это условие не соблюдается, то homo sapiens может уничтожить сам себя. В идеале здесь старшие заботятся о младших, сохраняя витальную энергию на Земле. Однако постепенно в зимовке людей гармония нарушается, возникает конфликт. Коля замечает эту взаимосвязность людей с природой и думает «о сложности всякой жизни, о том, какая идёт везде тяжкая борьба за существование» [5, c. 37]. А победить в ней может только настоящий охотник, слушающийся зова природы, которая поспособствовала Коле «не сдаваться смерти» и «вылечила тайгой, рекой, свежей рыбой, дичиной» [5, c. 45]. Таким образом, для героев В.П. Астафьева, не ищущих «лёгкой жизни», охота – это, прежде всего, борьба за существование. Мужчина – покоритель природы наделяется «поразительной жизнестойкостью, терпеливым снесением всевозможных тягот и лишений» [10, c. 78].
Сходное понимание образа мужчины-охотника читатель найдёт и у А.А. Кима. Для писателя жизнь и природа – «тождественные понятия в своей родовой основе, это устойчивая субстанция человеческого бытия» [9, c. 49]. Отсюда процесс покорения природы в качестве борьбы за существование воспринимается как естественный ход вещей. Охота у А.А. Кима становится возможностью приобщения к вечности, способом единения с природой. Стремление к слиянию с physis заложено в человеке изначально, поэтому покорение мира фауны влечёт его.
Древний зов предков ощущает герой романа-притчи «Отец-лес» Степан Тураев. Он даже осознаёт свою слитность с витальной энергией вечности, но объяснить её не может. Лишь, утратив собственное Я и обретя МЫ, Степан Тураев думает: «И как будто бы не его была жизненная сила, что заставляла <…> выходить по чернотропу и первой пороше на охоту, горячо и азартно биться сердце, когда в скрытой теснине леса его лайки поднимали зверя, гулко, набатно оглашая лес чудесным лаем. И однажды не он это стоял, удобно прислонясь плечом к стволу ели, держа наизготовку ружьё <…>» [6, c. 21].
Сцена охоты на лося отображает эту вечную слитность всех атомов бытия существующего. Человек-Сфайрос осознаёт свою сопричастность с природой, точнее, он её физически чувствует. И личность, и животное начинают сосуществовать в одном витальном порыве: «<…> И весь он [лось] был как громадное скомканное напряжение, и ком этот, словно лавина наворачивался ещё большим напряжением по мере того, как прогремел ближе, и человек тоже закаменел в чудовищном напряжении <…>» [6, c. 22]. Слияние всех природных субстанций проявляется ещё и в том, что подобно homo sapiens в натурфилософской прозе, добыча, и не лось, «а мгновенный сгусток, взрыв той могучей энергии, которая была силой Леса, жаром ноздрей гневного зверя, гулким стуком охотничьего сердца» [6, c. 22].
Интересны и переживания Степана после всего произошедшего. Охота дала ему «энергию», которая «вытеснила из него все болезни, обновила кровь и стала повелевать его руками и ногами, его человеческим сознанием», где «установился иной порядок, чем раньше, иное чувство времени, что прежде ощущалось как пустота и утрата» [6, c. 22]. Естественное покорение человеком мира фауны наполняет жизнь новым содержанием. Степан обретает в охоте смысл бытия, который видится ему, точнее, «ощущается» им в единении с natura. Этот симбиоз дарит человеку бессмертие, или, со слов героя, свободу – «такое духовное состояние, когда нет уже <…> никаких желаний <…>» [6, c. 25].
Характерно и то, что Степан выходит на охоту ночью. Такое поведение продиктовано желанием героя найти гармонию с бытием всего существующего, а не жаждой подчинить себе «зверьё» [6, c. 25]. Ночь становится временем большой уязвимости человека. Он вступает в естественную борьбу с миром фауны на равных основаниях. Таким образом, Степан постигает сакральный смысл natura и при этом сам идёт на откровение; здесь снова рождается единство и цельность. Поэтому герой хочет приобщить своего сына Антона к «слепой охоте, чтобы он изведал такую страсть – потом он и боятся перестанет леса, будет ходить туда со спокойной душой и днём, и ночью» [6, c. 25].
Роль покорителя мира фауны в натурфилософской прозе второй половины XX века отдаётся мужчине. Однако есть у А.А. Кима рассказ «Охотница», где её начинает исполнять женщина. Образ Дуси при этом наделяется мужскими чертами. Во-первых, её внешнее описание автор даёт в таком ключе: девушка «была здоровенная, ловкая, как взрослый парень» [7, c. 239]. Во-вторых, она наделяется небывалой для женщины физической силой. Обнаружив без сознания больного художника, Дуся «взвалила» его тело «себе на плечо, прихватила свободной рукою <…> добро и понесла его вместе со связкою вальдшнепов» [7, c. 249]. В-третьих, охотница становится «кормильцем» семьи, так как ей никто не мог придти на помощь – из мужчин «некого было ждать» [7, c. 247]. Кроме того, приобщил Дусю к этому занятию отец. Можно даже утверждать, что он подготовил дочь к мужскому делу. Сначала подарил ей шапку из волка, затем, по словам деревенской сплетницы, научил «некоему слову, на которое идёт лесной зверь» [7, c. 247].
Поведение Дуси во время охоты соответствует идее покорения природы в натурфилософской прозе. Она шла на этот шаг ради продления жизни своих детей: Дуся «сразу же уходила из леса с первой добычей, какая попадётся <…>» [7, c. 246]. Да и сама охотница живое воплощение природного мира. Недаром Вахмистров называет её «тварь лясная» [7, c. 243].
В целом охота – это мужское занятие для героев натурфилософской прозы. Поэтому такой нескладной кажется та жизнь, «какая <…> вышла» у Дуси [7, c. 257]. И не счастье Охотницы, а беда в том, что она примерила на себя мужское «платье». Отсюда так тяжела становится женская доля, а героиня утрачивает большинство черт свойственных самому нежному началу природы. Здесь материнская основа мира уступает место отцовской, которая не знает жестокости, когда речь идёт о сохранении жизни на Земле.
Натурфилософская проза второй половины XX века создаёт образ мужчины-охотника, созидающего витальную энергию в мире. Акт покорения природы здесь не сводится к её уничтожению, а воспринимается как обретение бессмертия, переход в вечность. Такое воплощение представляется наиболее отприродным, так как даёт человеку возможность выполнить своё земное предназначение, пусть и очень трудным путём. Поэтому роль «добытчика», «кормильца» отдаётся мужчине, обладающему силой и разумом.
Библиографический список
1. Айтматов Ч.Т. Когда падают горы (Вечная невеста): Роман, повесть, новелла. – СПб.: Издательский Дом «Азбука-классика», 2007. – с.345
2. Он же. Ранние журавли//Айтматов Ч.Т. Ранние журавли: Поветсти. – М.: Издательство «Известия», 1979. – с. 88 – 181
3. Он же. Пегий пёс, бегущий краем моря// Айтматов Ч.Т. Ранние журавли: Поветсти. – М.: Издательство «Известия», 1979. – с. 5 – 87
4. Он же. Плаха: Роман, повесть. – СПб.: Издательский Дом «Азбука-классика», 2007. – с. 496
5. Астафьев В.П. Царь-рыба: Повествование в рассказах. – М.: Издательство «Эксмо», 2006. – с. 512
6. Ким А.А. Отец-Лес: Роман-притча. – М.: Издательство «Советский писатель», 1989. – с. 400
7. Он же. Охотница// Ким А.А. Невеста моря: рассказы, роман. – М.: Издательство «Известия», 1987. – с. 239 – 259
8. Тургенев И.С. Записки ружейного охотника Оренбургской губернии. С. А<ксако>ва. Москва. 1852. Письмо к одному из издателей «Современника»//Тургенев И.С. Собрание сочинений в 12-ти т. – Т.: Литературно-критические статьи и речи. Биографические очерки и заметки. – М.: Государственное издательство «Художественная литература», 1956. – с. 147 – 161
9. Бавинова И.Е. Проза А.А. Кима в контексте современного литературного процесса и культурных традиций: Диссертация на соискание учёной степени кандидата филологических наук. – М., 1997 . – с. 150
10. Дедков И. А. На вечном празднике жизни // Вопросы литературы. – 1977, №6. – с. 40 – 82
11. Лебедева Л. Перед лицом бесконечности// Айтматов Ч.Т. Поветсти.: Роман-газета. – 1977, №17. – Обложка.
12. Левченко В.Г. Чингиз Айтматов. Проблемы поэтики, жанра, стиля. – М.: Издательство «Советский писатель», 1983. – с. 232
13. Панкин Б.Д. Разве я не в своём дому?// Панкин Б.Д. Строгая литература: Литературно-критические статьи и очерки. – М.: Издательство «Советский писатель», 1982. – с. 20 – 57
14. Современная русская литература: Анализ произведений школьной программы: Справочное пособие/Составитель Д.И. Довнор, А.И. Запольский. – Минск: Издательство «Книжный Дом», 2003. – с. 448
15. Фрейденберг О.М. Въезд в Иерусалим на осле (Из евангельской мифологии) // Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. Составление, подготовка текста, комментарии и послесловие Н.В. Брагинской, ответственный редактор Е. М. Мелетинский. – М.: Издательство «Восточная литература», 1998 – с. 623 – 665
16. Она же. Поэтика сюжета и жанра. Подготовка текста и общая ред. Н.В. Брагинской. – М.: Издательство «Лабиринт», 1997. – с. 448
17. Jose Ortega y Gasset, Über dïe Jagt, Übers. Von G. Lepiorz, Hamburg 1957, 14ff
