Украинские националистические формирования и военные коллаборационисты в Великой Отечественной войне: проблема массовости и добровольности



В статье автор пытается определить массовость и характер взаимодействия украинских националистов и отдельных военных коллаборационистов с германскими военными властями в годы Великой Отечественной войны.

Ключевые слова: военные коллаборационисты, национализм, УНА, ОУН, УПА, украинцы, массовость, добровольность.

Тема украинского национализма и военного коллаборационизма в годы Великой Отечественной войны в современных реалиях является острой и дискуссионной. Рассмотрение данной проблемы диктуется современным политическим контекстом. В общественном сознании, благодаря средствам массовой информации и сети интернет, начинает укрепляться мнение, что Украинская Советская Социалистическая Республика во Второй мировой войне идеологически являлась активным пособником Нацисткой Германии и занимала отдельную нишу военного сотрудничества с германской армией. Формируется также тезис, что большая часть населения УССР, подлежащей мобилизации, состояли в военизированных подразделениях армии Германии. Способствуют этому исследования в области военных преступлений, совершенных Украинской национальной армией (далее — УНА), Организацией украинских националистов (далее — ОУН) и Украинской повстанческой армией (далее — УПА) и многотомные публикации архивных документов. Подкрепляются данные убеждения признанием со стороны Украины национальными героями Р. И. Шухевича, С. А. Бандеры и героизацией участников ОУН и УПА, чем усугубляется тенденция полемики в пользу объявлении в прошлом Советской Украины союзниками Нацисткой Германии с сотрудничеством массового добровольного характера. Сама предпосылка была создана еще в 2008 году, когда, как заметил в одной из своих статей Е. Ф. Кринко, у украинских историков, произведенная «смена понятий обусловлена стремлением подчеркнуть отказ от прежней исследовательской парадигмы» [10, С.74]. Обусловлена она, как вышеописанной героизацией националистических элементов, так и фактическим выходом из советской историографии, путем изменения позиции Украины, где она участвовала не в «Великой Отечественной» войне, а во «Второй мировой», или даже «советско-нацисткой», как независимый элемент [10, С.74].

В своей работе М. И. Семиряга выделяет коллаборационизм, как систему «взглядов и их практическое воплощение в интересах гитлеровской Германии, в ущерб своей родине» [15, С.6], при этом у коллаборационизма есть обширная типология: военный, политический, административный, гражданский, экономический и др. В данном случае рассмотрению поддастся сторона военного коллаборационизма. Как отмечает Б. Н. Ковалев военный коллаборационизм — это «оказание содействия противнику с оружием в руках» [9, С.17].

Историографический контекст украинского военного коллаборационизма носит двойственный характер, мнения о его существенном влиянии и развитии можно проследить в работах П. А. Рудлинга, который в качестве основных пособников Германии выделяет именно крупные контингенты украинских националистов, которые массово занимались убийствами и этническими чистками [14]. Подобная позиция берет свое начало и в 12-ти томной работе «Великая Отечественная война 1941–1945» [4], являющейся одной из фундаментальных работ по войне. С. И. Дробязко выражает позицию довольно значительных контингентов со стороны украинцев, при этом ставя под сомнение существенное влияние подобных формирований в конкретных исторических условиях [7]. Проблему военных преступлений ОУН и УПА в своей работе раскрывает А. Р. Дюков, при этом их география и количество показывают, что данные формирования не только оказали существенное влияние на поддержку политики Нацисткой Германии, но и на фактор, обозначающий крупные количественные масштабы указанных организаций [8].

К противоположной стороне, где украинский коллаборационизм рассматривается как нечто малозначительное, можно отнести мнение того же П. А. Рудлинга о том, что в ближайшее послевоенное время происходило целенаправленное замалчивание о большом количестве украинцев, сотрудничавших с Нацисткой Германией [13]. Складывалась и общая тенденция «табуирования» данной темы до 90-х годов, за исключением фундаментальных работ, где она рассматривается в общих чертах. Из современных российских исследователей в своей диссертации Ф. Л. Синицын акцентирует свою позицию на том, что массового явления коллаборационизма не было и влияние на ход войны это оказало незначительное [16].

Однако, при всем многообразии исследований по заданной теме, общие выводы по массовости украинского военного коллаборационизма довольно смазаны, в силу обобщения выводов, без учета типологии и полярности мнения, по отношению к включению в данные списки националистические формирования. В другом случае, украинский военный коллаборационизм рассматривается, как одна из составляющих общего явления в период войны. Что касается проблемы добровольности, то однозначного ответа в широких исследованиях нет, она рассматривается как составляющая и носит при обозрении стихийный характер.

В ходе анализа исследований и опубликованных документов заданной тематике необходимо:

– определить, насколько массовым является аспект украинского военного сотрудничества с Нацисткой Германией в годы Великой Отечественной войны;

– выявить является ли добровольное сотрудничество единственной у украинских военных коллаборационистов формой взаимодействия с германскими оккупационными властями.

До начала рассмотрения заданных проблем, необходимо обозначить некоторые рамки, связанные с трактовками понимания массовости и добровольности.

Для критерия массовости, будет браться процентное соотношение украинских военных коллаборационистов и националистов, относительно служащих в рабоче-крестьянской красной армии в годы войны украинцев, так как это показательная характеристика возможного мобилизационного ресурса региона, который был исключен в силу определенных мотивов.

Критерий добровольности более сложный, для его структурирования можно взять одну из классификаций коллаборационизма, предложенную французским (американским) политологом, С. Хоффманом. Он выделяет сервильный (рабский, принудительный) коллаборационизм, где сотрудничество с врагом необходимо для личного выживания и идеологический (добровольный) — поддержка идеи сотрудничества с врагом [1]. Анализ по вышеуказанным характеристикам позволит сделать определенный вывод относительно тенденций, развивающихся в обществе. При этом необходимо пойти против одной из позиций, в которой «следует отделять «псевдоколлаборационизм» — выполнение тех или иных функций в оккупационной администрации или полиции участниками народного сопротивления» [5, С.109]. К таким могут относиться участники националистических военизированных формирований, однако в рамках данного исследования они идут отдельной вехой военного сотрудничества с противником, и исключать их из списков при анализе было бы не корректно.

Проблема численности военных украинских коллаборационистов, по-прежнему, является дискуссионной, в силу неоднозначности контингента. С одной стороны, берут в расчет, как военизированные националистические подразделения, так и прямых коллаборационистов, служивших непосредственно в германских частях. Другой версией подсчет националистических формирований в список коллаборационистов не входит, так как отстаивается позиция их борьбы за независимость Украины и сопротивлению германским войскам. Но их следует отнести к общему числу при расчетах, так как их деятельность напрямую соответствовала противоборству и Красной армии в том числе.

М. И. Семиряга указывает на то, что «в рядах немцев же к концу войны от украинцев числилось около 200 тыс. человек» [15, С.493]. В своих исследованиях, С. И. Дробязко при подсчетах выявил более точную цифру. В составе вермахта и войск СС, по его подсчетам, состояло около 250 тыс. человек, из них 120 тыс. в составе вспомогательной полиции самообороны, около 100 тыс. в войсках вермахта в качестве «хиви» и около 30 тыс. служили в войсках СС [7, С.523]. Однако данные по УНА-ОУН-УПА, в вышеописанных исследованиях пропущены, так как они не входили в состав войск вермахта и СС, и действовали параллельно. Касательно состава УНА, то она «к концу войны насчитывала свыше 22 тыс. человек» [18, С.109]. Среди других националистических формирований, по подсчетам, предлагаемым Г. Россилини-Либе, «Советами было убито 153.000, 134.000 — арестовано и депортировано 203.000 членов ОУН-УПА» [14, С.165], заявленные цифры могут оказаться необъективными. В историографии данные по численности ОУН-УПА носят размытый характер, поэтому следует прибегнуть к одной из основных трактовок, где «УПА имела северную, южную, восточную и западную войсковые группы. Ее численность, по приблизительным данным, составляла 40 тыс. человек» [4, С.420], при этом, «в 1945 г. на спецпоселении находились более 140 тыс. оуновцев» [4, С.409], но данная цифра не является окончательной. Исходя из этого, можно сделать не безальтернативный первоначальный вывод о численности УНА-ОУН-УПА по заявленным данным — приблизительно 202 тыс. человек. Всего военных украинских коллаборационистов за время войны, отталкиваясь от вышеописанных данных, примерно 452 тыс. человек. Цифра внушительная, хотя требует уточнений.

В данном случае, особый интерес представляет именно процентное соотношение со служившими в рядах Красной армии украинцами. На этот счет в фундаментальном труде «Великая Отечественная война 1941–1945» приводится мнение, что «только в первые месяцы войны на защиту Родины встало свыше 2,5 млн. жителей Украины» [4, С.414]. Однако А. Ю. Безугольным, в современном исследовании, были приведены данные, что «количество украинцев к январю 1943 г. выросло лишь на 213 тыс. чел. (с 782,9 тыс. чел. до 995,8 тыс. чел.) [3, С.303], поэтому предшествующую версию следует опустить. У него же, на 01.01.1945 общее количество военнослужащих равнялось 12259794 [3, С.301], при этом количественный вес украинцев от всего объема военнослужащих на эту же дату указывается 20,44 % [3, С.303], в процентном соотношении это 2505902 человек. Потери среди украинцев в составе РККА составляют примерно 1377400 человек [12, С.238]. Общее же количество военнослужащих украинцев, из приведенных данных за время войны, можно оценить примерно в 3883302 человека (при этом не учитываются потери с 01.01.1945 по окончании войны и могут незначительно изменить картину). В процентном соотношении количество коллаборационистов относительно служащих в РККА составляет примерно 11,63 %, а от общего числа войск на 1945 год — примерно 3,68 %.

Вышеуказанные цифры требуют исследовательских уточнений, в силу того, что находятся сведения о формировании германскими военными властями казачьих частей из «местных националистических элементов» [17, С.473] и об участии украинских националистов в дивизии СС «Галиция», при этом, в актуальном исследовании, они были учтены С. И. Дробязко при подсчетах. Находятся также сведения что «бандеровские организации отдали своим членам приказ ни в коем случае не вступать в охранные команды, в противном случае его автоматически исключали из бандеровского движения» [17, С.495], что говорит о том, что националистические контингенты в рядах военизированных частей Германии могли сводиться к минимуму. Не учтены также и потери среди националистического контингента УНА-ОУН-УПА. И таких проявлений не состыковок в численности и проблемами подсчета может быть еще ряд. Однако на основе совокупности данных из проделанных работ можно сделать первоначальные выводы и сформировать определенную точку отсчета. В целом, опираясь на предшествующие исследования можно сделать вывод, что явление перехода на сторону противника было довольно широким, однако существенных контингентов относительно общего числа военнослужащих с Украины в РККА на 1945 год среди военных коллаборационистов и националистических формирований не было. Если не поднимать вопрос о деятельности данных формирований и объединений, и говорить только о количественной характеристике, то соотношение человеческого ресурса представляется незначительным, при этом в процентном соотношении с многонациональной армией и вовсе несущественным

Касательно вопроса о добровольном сотрудничестве украинцев с германскими властями, то здесь имеющиеся данные разнятся. По документальным сведениям летом 1942 года «по инициативе штаба командующего лагерями военнопленных на Украине был образован центр формирования казачьих частей, <…> здесь было сосредоточено 5826 казаков, прибывших из лагерей Ковеля, Дарницы, Белой Церкви и других мест» [7, С.159], прибывших по собственной воле. Аналогичная ситуация происходит в другом районе: «1 июня 1942 г. в Бобруйске из военнопленных был сформирован 1-й восточный добровольческий полк в составе двух батальонов — «Березина» и «Днепр» — общей численностью свыше 1000 солдат и офицеров» [7, С.168]. Такая тенденция сохраняется и в будущем, когда в феврале 1942 года начал формироваться добровольческий полк «Десна», численность полка достигала 2700 человек [7, С.169]. Также есть данные, что «на протяжении мая-июня 1943г. 80 тыс. молодых галичан пожелали добровольно стать солдатами формировавшейся дивизии, но ее штат был определен в 13 тыс. человек» [15, С.491]. В справке ст. помощника начальника Отдела ЦШПД П. Цехановского «О положении в г. Харькове» информируется о формировании немцами полицейских частей в Харькове из числа предателей были для борьбы с партизанами [17, С.521], где все мобилизованные проходят военную подготовку и по окончанию направляются в регулярные части или карательные отряды СС. При этом «школа уже выпустила около 3–4 тыс. полицейских» [17, С.522].

Но не только из местных жителей формировались отряды, также «немцы формируют части из военнопленных красноармейцев и командиров, вербуя среди них деморализованные, антисоветски настроенные элементы, шкурников и предателей» [17, С.627]. Указывается, что «в г. Проскурове Каменец-Подольской области при полиции создается карательный отряд, численностью в 250 человек. Несколько десятков дезертиров уже изъявили свое согласие вступить в отряд» и «в г. Полтаве полиция приняла на работу до 400 человек местных жителей» [17, С.465]. Подобное проявление сотрудничества с врагом среди военнослужащих наблюдается в будущем, там, где «германские военные власти приступили к формированию карательных отрядов из лиц украинской национальности», они «набираются из украинцев, дезертировавших из Красной Армии» [17, С.465].

Такая тенденция на активное сотрудничество с Нацисткой Германией была не единственным форматом взаимоотношения украинцев с германскими военными властями. Из Справки руководителя отдела опеки молодежи Украинского краевого комитета следует, что набор молодых украинцев в войска СС украинское студенчество встретило равнодушно и даже враждебной, при этом здесь же указывается, что добровольцы были, и это преимущественно сельские жители 20–25 лет из Тернопольщины, Стрыйщине, Коломыйщине [17, С.449]. Активное противоборство тоже имело свою вариацию. В конце лета 1941 г. «в селе Озорная Звенигородского района создав партизанский отряд, в которой вошли местные активисты», было уничтожено захваченное немцами бензохранилище и одна немецкая машина с боеприпасами [2, С.197]. Засвидетельствовано, что из националистических организаций 9 января 1943 г. «на сторону партизан перешло 6 человек с оружием, среди которых был один командир роты, один командир взвода и санинструктор с сумкой и медикаментами» [17, С.581]. Такая тенденция сохранялась и в будущем. Зафиксировано о намерениях части 136 украинского охранного батальона перейти на сторону партизан, итогом стало то, что «после расстрела 150 человек настроение среди оставшегося личного состава батальона исключительно подавленное. Немцы усилили наблюдение за украинскими командирами и солдатами и не допускают их к самостоятельному несению караульной службы» [17, С.584]. Более удачно сложилась судьба другого формирования: 102 батальон «шума» (с января 1944 года 61 батальон) был включен в состав полицейской бригады СС «Зиглинг», перешедший впоследствии в конце августа того же года на сторону французских партизан [7, С.579].

При этом формат добровольного сотрудничества сменялся принудительной мобилизацией или действием, как описал Хоффман, сервильного характера. По данным на июль 1943 г. «немцы в Галичине формируют части «СС», формирование проходит очень слабо», а также показательно, что исходя из тяжелого положения во второй половине войны «немецкие власти в Житомирской области объявили мобилизацию мужчин от 20 до 26 лет» [17, С.668]. Что касается добровольности перехода на сторону врага среди военнопленных, то «следует иметь в виду, что в подавляющем большинстве случаев речь шла о выборе между жизнью и смертью в лагере от непосильного труда, голода и болезней» [7, С.67]. Фактически, «кроме агитации фашисты пускают свой изысканный метод угроз и репрессий», а также «дополнительными источниками подтверждается отправка молодежи мужского пола в летные школы в Германию, а также перевозка на запад мужчин призывных возрастов в запломбированных вагонах» [17, С.473]. Начиная со второй половины войны «немцы проводят формирование антисоветских частей путем насильственной мобилизации мирного населения оккупированных областей», при этом ««Добровольцев» соблазняли высоким жалованьем, хорошим питанием и обмундированием, обещали выдачу продовольственного пайка семьям, а после войны — предоставление больших земельных наделов, льгот при поступлении в учебные заведения и уравнение во всех правах с немцами» [17, С.628]. Отмечается также, что «Морально-политическое состояние «добровольческих» частей весьма неустойчивое. Имели место вооруженные выступления этих частей против немцев и их прихвостней. Отдельные группы и подразделения выполняли совместно с партизанами различные боевые задания и полностью переходили на сторону партизан», при таких обстоятельствах «участились случаи отказа от выполнения боевых приказов и перехода на сторону партизан» [17, С.629]. Подобные меры принимались и в январе 1943г., когда «Мобилизованные в возрасте от 18 до 30 лет направлялись через районные жандармерии в г. Чернигов, где их зачисляли в батальон» [17, С.582].

Касательно националистических военных формирований, то исключительной добровольности вступить в состав частей не было. В Докладе Павла Судоплатова, начальника третьего отдела четвертого УНР НКГБ СССР можно найти информацию, что «40 % регулярных солдат УПА являются добровольцами, остальные же — мобилизованы насильственно. В Ровенской области мужчины были мобилизованы под угрозой физического истребления, <…> случаи дезертирства среди насильственно мобилизованных мужчин в УПА увеличились в декабре 1943 г. в связи с успешным продвижением Красной армии на территорию Западной Украины» [6, С.209]. Мнение о подобной практике разделяет и В. В. Полищук, указывая, что «в УПА были те, кто попал в нее по различным обстоятельствам. Была тоже бесправная мобилизация в УПА» [11, С.333]. Находятся данные, что германское командование проводит массовую агитационную политику по формированию данных частей и «активно формирует «Украинскую национальную добровольческую армию» из украинского населения и из числа завербованных ими пленных бывших военнослужащих Красной Армии» [17, С.492], и по показанием захваченного Максименко в сборном пункте находилось порядком 5 тысяч человек. Однако, в этом же документе указано, что «в Ольгинском районе Сталинской области и в других населенных пунктах оккупированных областей Украины немцы насильно мобилизовали мужское население от 17 до 45 лет и всех зачислили в «Украинскую добровольческую армию»» и все мобилизованные «ждут наступления Красной Армии для того, чтобы перейти на ее сторону» [17, С.493]. Все это говорит о неоднородности данного явления.

Анализ научной литературы, посвященной разработке указанной проблемы, позволяет сделать вывод, что вопрос массовости и численности военного сотрудничества с противником украинцами можно назвать все еще открытым. Обозначенное количество довольно поверхностно и представляет скорее точку отсчета. Рассчитанная численность в ~452 тыс. человек и ~11,63 % от служащих в Красной армии украинцев однозначно оставляет место для скрупулезного исследования, но формирует определенные предпосылки к формированию понимания данного явления. И все же, при имеющихся данных, наблюдается наличие серьезного контингента на стороне противника, хотя в процентном соотношении по отношению ко всей армии, не представляющих особую мощность. Подобная численность не могла быть существенной силой при борьбе с РККА.

Что касается стороны однозначного добровольного военного сотрудничества, то анализ имеющихся данных из опубликованных архивных документов показывают несостоятельность такой трактовки и новый подход в понимании взаимоотношений жителей Советской Украины, подходящих под действительную службу, с немецкими военными властями. Несмотря на многочисленные добровольные переходы на сторону противника, можно наблюдать и обратный эффект, подтверждается также явно принудительный характер вступления в ряды украинских националистов и военные подразделения Германии. Все это говорит о том, что из ряда украинских военных коллаборационистов и националистов, в особенности времени оккупации, далеко не все были сторонниками германского оккупационного режима.

Литература:

1. Hoffmann S. Collaborationism in France during World War II. // The Journal of Modern History. Vol. 40, No. 3. 1968. — Р.375–395
2. Без срока давности: преступления нацистов и их пособников против мирного населения на временно оккупированной территории СССР в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.: Сборник документов: В 2 ч. Ч. 2 / отв. ред. А. В. Юрасов; отв. сост. Я. М. Златкис; сост. е. В. Балушкина, К. М. Гринько, И. А. Зюзина, О. В. Лавинская, А. М. Лаврёнова, М. И. Мельтюхов, Ю. Г. Орлова, Е. В. Полторацкая, К. В. Сак. — М.: Фонд «Связь Эпох», 2020. — 576 с.
3. Безугольный А. Ю. Этнический аспект комплектования Красной армии в годы Великой Отечественной войны: историко-статистический обзор // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: История России. 2020. Т. 19. № 2. С. 298–319.
4. Великая Отечественная война 1941–1945 годов. В 12 т. Т. 10. Государство, общество и война. — М.: Кучково поле, 2014. — 864 с.
5. Великая Отечественная война Советского Союза (1941–1945 годы): военно-истори че ские очерки / Р. Р. Хисамутдинова; Мин-во образования и науки Рос. Федерации, ФГБОУ ВПО «Оренб. гос. пед. ун-т». — Оренбург: Изд-во ОГПУ, 2014. — 476 с.
6. ГДА СБУ, ф. 13, сборник № 372, том 5, л. 209.
7. Дробязко С. И. Под знаменами врага. Антисоветские формирования в составе германских вооруженных сил 1941–1945 гг. — М.: Эксмо, 2004. — 608 с.
8. Дюков А. Р. Ликвидация враждебного элемента: Националистический террор и советские репрессии в Восточной Европе. Избранные исследования. — М.: Издательство «Пятый Рим» (ООО «Бестселлер»), 2017. — 544 с.
9. Ковалев. Б. Н. Коллаборационизм в России в 1941–1945 гг.: типы и формы; НовГУ имени Ярослава Мудрого. — Великий Новгород, 2009. — 372 с.
10. Кринко, Е. Ф. Изучение Великой Отечественной войны в российской и украинской историографии: институциональный аспект / Е. Ф. Кринко // Былые годы. — 2012. — № 2(24). — С. 69–77
11. Полищук В. В. Горькая правда. Преступность ОУН-УПА (исповедь украинца). — К.: Золотые ворота, 2011. — 520 с.
12. Россия и СССР в войнах ХХ века. Потери вооруженных сил: Стат. Исслед. / [Г. Ф. Кривошеев и до.]; Под общ. ред. Г. Ф. Кривошеева; [Предисл. Ю. А. Полякова]. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. — 607 с.
13. Рудлинг П. А. Хатынская бойня: к вопросу об историческом споре вокруг трагедии // Клио. 2014. № 1 (85). С. 114–128.
14. Рудлинг, Пер Андерс. «ОУН и УПА: исследования о создании «исторических» мифов [Текст]: сборник статей / Пер Андерс Рудлинг, Тимоти Шнайдер, Гжегож Россолински-Либе. — Киев: [б. и.], 2012. — 259 с.
15. Семиряга М. И. Коллаборационизм. Природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2000. — 863 с.
16. Синицын Федор Леонидович. «Советско-германское идеологическое противоборство на оккупированной территории СССР: национальный и религиозный аспекты»: диссертация... доктора Исторических наук: 07.00.02 / Синицын Федор Леонидович; [Место защиты: ФГБОУ ВПО Военная академия Генерального штаба Вооруженных Сил Российской Федерации], 2017.- 548 с.
17. Украинские националистические организации в годы Второй мировой войны. Документы: в 2 т. Т. 1: 1939–1943 / под ред. А. Н. Артизова. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012. — 878 с.
18. Черкасов, А. А. Украинский национализм в годы Второй мировой войны: природа и проявления / А. А. Черкасов, Е. Ф. Кринко, М. Шмигель // Русин. — 2015. — № 2(40). — С. 98–117.