Статья посвящена рассмотрению функционирования прецедентных феноменов в искусствоведческом дискурсе, а также лингвопрагматического потенциала, которым различные виды прецедентных феноменов обладают. В процессе анализа контекстов, выбранных методом сплошной выборки из монографического труда Г. Ю. Стернина «Художественная жизнь России 30–40-х годов XIX века» установлено, что наибольшей частотностью характеризуются прецедентные имена и прецедентные тексты, позволяющие активизировать ассоциативные связи и привлекать фоновые знания адресата для реструктурирования в его сознании культурных кодов и пространства культуры в целом.
Ключевые слова: прецедентность, прецедентные феномены, искусствоведческий дискурс, прагматика, воздействие, фоновые знания, адресат.
Изучение прецедентности представляет собой одну из актуальных сфер не только в лингвистике и филологии, но и в гуманитарной научной парадигме в целом. Такое положение дел обусловливается, прежде всего, тем, что культура как форма бытия человека и человечества характеризуется консервацией культурных кодов и высокой концентрацией прецедентных феноменов с целью транслирования опыта поколений. Отечественная лингвистика довольно активно занимается проблематикой прецедентности, что сформировало несколько подходов в рамках лингвистических исследований. Так, когнитивный подход, частично опирающийся на постулаты теории языковой личности, направлен на рассмотрение прецедентных феноменов как ментальных единиц [4; 2; 5; 7 и др.]. Лингвокультурологический подход трактует прецедентные феномены как репрезентанты артефактов культуры (в широком смысле) [8; 9; 1 и др.]. Также весьма результативно изучение прецедентности с позиций концепции интертекстуальности, в рамках которого прецедентные феномены рассматриваются как материализованные знаки интертекстуальности [12; 3; 11 и др.].
Безусловно, само наличие разных подходов к изучению прецедентности и прецедентных феноменов, а также некоторая размытость определений этих понятий свидетельствуют как о востребованности проводимых исследований, так и потребности в комплексном изучении этих сложных по своему характеру явлений. Так, одной из базовых характеристик прецедентных текстов как одной из разновидностей прецедентных феноменов является их хрестоматийность, формируемая на основании эмоциональной и познавательной значимости, а также широкой известности таких текстов. Знакомство с прецедентными текстами происходит в процессе обучения в школе и в процессе социализации, так как «если даже они [прецедентные тексты] не входят в программу общеобразовательной школы, если даже их там не изучали, то все равно все говорящие так или иначе знают о них, — прочитав их сами или хотя бы понаслышке» [4, с. 216]. Очевидна также и связь хрестоматийности прецедентных текстов с их реинтерпретируемостью, трактуемой как способность быть реализованным в других видах искусства, помимо литературы, что обеспечивает таким текстам свойства обобщенного факта культуры. Поэтому важна осведомленность носителей языка о прецедентных текстах, так как «знание прецедентных текстов есть показатель принадлежности к данной эпохе и ее культуре, тогда как незнание, наоборот, есть предпосылка отторженности от соответствующей культуры» [4, с. 216].
Необходимо также особо подчеркнуть хронотопическую маркированность прецедентных текстов, их соотнесенность с конкретной эпохой и культурой: динамика прецедентности обусловливается постоянным обновлением корпуса прецедентных текстов, что диктует изучение феномена прецедентности в пределах конкретного исторического периода. В этой связи правомерно понимание прецедентного текста и прецедентной ситуации как более широких понятий и невозможности их полной реализации в речи, что диктует обращение к понятию символа прецедентного текстаили прецедентной ситуации, роль которого может выполнять прецедентное имя и прецедентное высказывание [6, с. 93], т. е. актуализация прецедентных текстов и прецедентных ситуаций возможна посредством прецедентных имен или прецедентных высказываний.
В. В. Красных определяет прецедентные феномены как «особую группу феноменов, хорошо известных всем представителям национально-лингвокультурного сообщества, актуальных в когнитивном плане<…>Обращение к таким феноменам постоянно возобновляется в речи того или иного национально-лингвокультурного сообщества» [5, с. 58]. Любой вид прецедентных феноменов является дискурсивным компонентом, что обеспечивает его национально-культурную специфику. Также прецедентные феномены, обладая мифологической функцией, способны определять правила социального поведения в обществе: так происходит потому, что факт, являющийся денотатом прецедентного феномена, маркируется в обществе, становясь «эталонным», а прецедентные имена отражают и определяют ценностныеориентации лингвокультурного сообщества [2, с. 118–138]. Особый интерес в этой связи представляет изучение лингвопрагматической специфики функционирования прецедентных феноменов в искусствоведческом дискурсе, т. к. этот вид дискурса структурирует собственную аксиосферу, которая сложным образом корреспондирует с ценностной картиной мира конкретной социальной группы и/или этноса, при этом возникает также возможность выявить и описать дискурсивный потенциал искусствоведческих текстов как репрезентантов искусствоведческого дискурса.
Прецедентные феномены в искусствоведческом дискурсе обладают весьма значительным лингвопрагматическим потенциалом: адресат получает культурную информацию, которую необходимо декодировать соответствии с теми культурными кодами и системой ценностей, которые свойственны конкретному лингвокультурному сообществу. В монографическом труде Г. Ю. Стернина «Художественная жизнь России 30–40-х годов XIX века» [10] прецедентные феномены представлены разнообразно, однако приоритетными стали прецедентные имена и прецедентные тексты, часто также представленные прецедентными именами. Основной функцией прецедентных феноменов в искусствоведческом дискурсе является познавательная, при этом благодаря прецедентным феноменам реализуется отсылка к культурным объектам в целом, фиксирующим доминанты культурного пространства.
Так, например, в следующем контексте имя Василия Андреевича Жуковского становится прецедентным для адресата, обладающего достаточными фоновыми знаниями, поскольку отсылка к личным и творческим судьбам многих художников должна вызвать необходимые ассоциации для адекватного декодирования высказывания: «к миру изобразительного творчества был непосредственно причастен, причем с самых разных сторон, еще один крупный представитель литературного сообщества, обладавший особым даром заботливого участия в жизни художников и потому сыгравший серьезную роль в творческих и личных судьбах многих из них. Имею в виду В. А. Жуковского, и если бы был создан групповой портрет, представлявший в лицах повседневную хронику художественного быта 1830–1840-х годов, демонстрировавший человеческие взаимоотношения между его участниками, то, во-первых, место поэта — в центре такой композиции, а во-вторых, сообразуясь с эстетическими и житейскими взглядами Жуковского, картина должна была бы являть собою интерьерную сцену в духе немецкого бидермейера» [10, с. 48].
Отметим также, что достаточно частотным для искусствоведческого дискурса является взаимодействие прецедентных феноменов с экфрасисом, т. к. дополнительные описания произведений искусства лингвистическими средствами подкрепляют те фоновые знания, которыми обладает адресат, например: «Всероссийский триумф автора «Последнего дня Помпеи», безусловно, сыграл здесь свою значительную роль. Но совсем не только этот оглушительный успех действовал на воображение художественной молодежи, была и другая необычайно притягательная сила. Один из таких «перебежчиков», побывав как-то в залах Эрмитажа, следующим образом «вписывал» творчество Брюллова в мировую историю живописи: «Вандик, Рубенс, Веласкес, Гвидо, Аннибал Каррачи и другие, Пуссен, Ван дер Меер, Рейсдаль, Поль Поттер и Клод Лоррен стали для меня понятнее. Яизмерял их талантом Брюллова и удивлялся необъятности его. Увсех у них встречал я достоинства великого моего наставника , а в нем одном узнаешь их всех, как будто бы каждый из них, переходя к источнику света, завещал ему ту искру божественного гения, которым освещали они путь своей жизни, те сокровища, которые они стяжали в области искусства» [10, с. 50]. В приведенном фрагменте курсивом выделены имена художников, имеющих мировую известность, а помещение Карла Брюллова в один ряд с ними дает дополнительное объяснение авторитетности этого русского художника для его современников ( Я измерял их талантом Брюллова, У всех у них встречал я достоинства великого моего наставника ).
Важным для характеристики прецедентных феноменов становится и упоминание архитектурных сооружений, которые также сами по себе являются прецедентными текстами, например: «Строитель Исаакиевского собора О. Монферран в июле 1841 года докладывал: «Живопись произведена будет господами Брюлловым, Бруни и Басиным лучше, нежели всяким другим художником». Как видим, в выборе исполнителей росписи автор сооружения не был оригинален и решил опереться на живописцев, уже имевших репутацию крупных мастеров религиозного искусства » [10, с. 89]. Продуцент искусствоведческого дискурса строит аргументацию и, соответственно, прагматически воздействует на адресата посредством обращения к авторитету ( О. Монферран ), отсылкой к его знаменитому созданию ( Исаакиевский собор ), а также к цитате, в которой упомянуты прецедентные для любого представителя русской культуры имена ( Брюллов, Бруни, Басин ). Важное значение приобретает также и дополнительные замечания Г. Ю. Стернина, высказанные в отношении упоминания О. Монферраном знаменитых живописцев, в которых, на наш взгляд, прецедентность реализована имплицитно: автор сооружения< …> решил опереться на живописцев, уже имевших репутацию крупных мастеров религиозного искусства.
Анализ произведений живописного искусства Г. Ю. Стернин довольно часто строит на основании со- и противопоставлений, в том числе, на основании отсылок к произведениям литературы. Так, полотно К. Брюллова «Гибель Помпеи» продуцент искусствоведческого дискурса сравнивает с «Демоном» М. Ю. Лермонтова, причем делает это на основании строгого критерия мифопоэтики, присущей обоим художникам: «протеизм Брюллова, с одной стороны, и Лермонтова, с другой, имели совершенно различные профессиональные основания и эстетические стимулы. «Гибель Помпеи» и лермонтовский «Демон» (кстати сказать, создававшиеся почти одновременно) не только представляли совершенно не похожие мифопоэтические картины мира. Они решительно отличались, что для нашей темы не менее важно, способом самопрезентации личности творца. Мелькнувшее в толпе спасающихся жителей Помпей испуганное брюлловское лицо — не более чем своеобразный автограф художника, еще одно напоминание об авторе картины. Исповедальные мотивы лермонтовского «Демона» внушают читателю мысль о личной причастности автора поэмы к той жизненной драме, о которой идет речь втексте и которая правит человеческой судьбой. Если иметь в виду некоторую театральную условность, свойственную обоим этим произведениям, то тогда брюлловские творческие интенции правомочнеесблизить с мастерством режиссера-постановщика массовых сцен, а лермонтовские– с монологическим даром трагического актера » [10, с. 51–52].Представляется, что само упоминание наименований произведений Брюллова и Лермонтова является реализацией прецедентных имен и прецедентных текстов, которая способствует разворачиванию ассоциаций у адресата, осуществляя прагматику воздействия на него. Закономерным оказывается и вывод, к которому приходит Г. Ю. Стернин, но парадоксальность вербального оформления этого тезиса делает его запоминающимся и значительным для культурных горизонтов адресата ( Если иметь в виду некоторую театральную условность, свойственную обоим этим произведениям, то тогда брюлловские творческие интенции правомочнее сблизить с мастерством режиссера-постановщика массовых сцен, а лермонтовские — с монологическим даром трагического актера ).
Прецедентность искусствоведческого дискурса связана как с его терминологичностью, что напрямую обусловлено принадлежностью искусствоведческого дискурса научно-исследовательской сфере деятельности человека и его характеристиками профессионального дискурса, так и с необходимостью для искусствоведения адресовать публике аргументированные, в том числе, и посредством отсылки к авторитетам (а значит, имеющим собственную прецедентность), утверждения относительно ценности того или иного арт-объекта. Сложность дифференцирования прецедентных феноменов на различные виды с наибольшей очевидностью проявляется при изучении их функционирования именно в искусствоведческом дискурсе, т. к. прецедентные тексты, ситуации, имена и высказывания зачастую актуализированы в данном дискурсивном пространстве посредством друг друга.
Литература:
- Гришаева, Л. И. Прецедентные феномены как культурные скрепы (к типологии прецедентных феноменов) / Л. И. Гришаева // Феномен прецедентности и преемственность культур / под общ. ред. Л. И. Гришаевой, М. К. Поповой, В. Т. Титова. — Воронеж: ВГУ, 2004. — С. 15–46.
- Гудков, Д. Б. Прецедентное имя и проблемы прецедентности / Д. Б. Гудков. — Москва: МГУ, 1999. — 152 с.
- Евтюгина, А. А. Функционирование прецедентных феноменов в политическом дискурсе российских СМИ / А. А. Евтюгина // Политический дискурс России. — 2000. — Вып. 4. — С. 16–22.
- Караулов, Ю. Н. Роль прецедентных текстов в структуре ифункционировании языковой личности / Ю. Н. Караулов // Научные традиции и новые направления в преподавании русского языка илитературы: доклады советской делегации на VI конгрессе МАПРЯЛ. — Москва: Русский язык, 1986. — С. 105–126.
- Красных, В. В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология: курс лекций / В. В. Красных. — Москва: Гнозис, 2002. — 284 с.
- Когнитивная база и прецедентные феномены в системе других единиц и в коммуникации / В. В. Красных, Д. Б. Гудков, И. В. Захаренко, Д. В. Багаева // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. — 1997. — № 3. — С. 62–75.
- Нахимова, Е. А. Прецедентные имена в массовой коммуникации / Е. А. Напхимова. — Екатеринбург: УрГПУ, 2007. — 207 с.
- Прохоров, Ю. Е. Действительность. Текст. Дискурс / Ю. Е. Прохоров. — Москва: Флинта: Наука, 2006. — 224 с.
- Слышкин, Г. Г. От текста к символу: лингво-культурные концепты прецедентных текстов в сознании и дискурсе / Г. Г. Слышкин. — Москва: Academia, 2000. — 128 с.
- Стернин, Г. Ю. Художественная жизнь России 30–40-х годов XIX века / Г. Ю. Стернин. — Москва: Галарт, 2005. — 240 с.
- Чистова, С. С. Сопоставительное исследование прецедентных феноменов в российской и американской рекламе бытовой техники и транспортных средств: автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук: 10.02.20 / Чистова Софья Сергеевна. — Екатеринбург, 2009. — 25 с.
- Яценко, И. И. О времена! О тексты! (Доступны ли интертекстуальные связи русскоязычного художественного текста иностранному читателю?) / И. И. Яценко // Язык, сознание, коммуникация. — 1997. — Вып. 1. — С. 65–73.
