Семен Яковлевич Надсон (1862 – 1887) – один из русских поэтов 2 половины XIX века, к чьему творчеству в прошлом было сформировано крайне неоднозначное отношение, в большей степени негативное. Поэта обвиняли в эпигонстве, в подражании Н. А. Некрасову, в упадничестве. Его ругали И. А. Гончаров и Л. Н. Толстой, иронически относились к нему такие его потомки, как А. А. Блок, В. И. Нарбут, В. В. Маяковский. Однако влияние Надсона, по словам С. Ю. Дудакова, испытали на себе и молодой Д. С. Мережковский, и ранний С. А. Есенин (несмотря на то, что он большую часть своей жизни также не признавал его как талантливого поэта), и, впоследствии, Н. А. Заболоцкий. Современные исследователи (Л. П. Щенникова, С. Ю. Дудаков) отмечают оригинальность поэзии Надсона, говоря о том, что ее гражданская направленность сочетается с характерной для него религиозной нотой, а также глубоким лиризмом, который проявляется в зарисовках природы.
Так, наиболее ярко это просматривается в морских стихотворениях поэта - образцах чистой пейзажной лирики. Время их написания можно ограничить рамками 1884-1886 гг., периода пребывания поэта за границей, в Ницце и других приморских городах, куда он был отправлен на лечение. Во многих стихотворениях угадываются элементы определенного типа пейзажа, который мы, вслед за М.Н. Эпштейном, будем определять как «бурный». Говоря о классификации пейзажей, для каждого из них исследователь выделяет характерные признаки. Перечислим некоторые, присущие «бурному пейзажу»: 1) шум, рев, грохот; 2) черная мгла, сумрак; 3) бушующий, порывистый ветер; 4) кипящие, ревущие волны [6]. Практически все они встречаются в маринистической поэзии 2 половины XIX века («Буря», «Морская даль во мгле туманной» А. А. Фета, «В дни, когда над сонным морем» Я. П. Полонского, «Конь морской» Ф. И. Тютчева и другие). Рассмотрим черты бурного пейзажа в лирике С. Я. Надсона (стихотворения «Тревожно сегодня мятежное море», «У моря», «К морю», «У океана», «В ненастную ночь я у моря стоял» и другие). Выделим его составляющие: море, волны, берег, туман, скалы. Итак, характер образа «море» определяется при помощи таких эпитетов, как «мятежное», «разгневанное», «широкошумное», «бессонное», его глубина – «кипучая», оно «беспокойно», «грозно» и «тревожно», его волны – «буйные». Берега и скалы соответствуют общему пейзажу («пустынные глухие», «дик и суров», «влажная отмель», «косматые скалы»), равно как и небо, воздух: «Сплошною вереницей / Холодный ветер гнал по небу облака» [3, c 287], «По небу, клубяся, ползли облака, / И ярко блистала зарница» [3, с. 304], «ненастна и сумрачная ночь» [3, с. 304], «в клубах багряного тумана» [3, с. 304], «клубящийся», «серебристый», «свинцовый туман». Таким образом, мы можем сказать, что путем использования маркеров «бурного пейзажа» поэт создает одноименный образ. Во всех этих произведениях присутствует настроение тревоги, некоторой подавленности человека и превосходства стихии. Однако маринистическая лирика Надсона не была бы полна без определенных фонических характеристик. В данном случае поэт использует как характерные («море гудело», «стонет», «грозит», «негодует», «плеск и рокот», «волна шумит», «поет»), так и оригинальные средства художественной выразительности. К последним мы можем отнести одно достаточно устойчивое и несколько варьирующееся сравнение, встречающееся в семи «морских» стихотворениях: «Как мощный орган в величавом соборе» [3, с. 287] («Тревожно сегодня мятежное море»), «Напев величавый растет и растет / Как реквием в мрачном соборе» [3, с. 289] («На юг, говорили друзья мне, на юг»), «Бессонное море, как мощный орган, / Как хор величавый, / под сводами храма гремящий мольбой, / Гудело, вздымая волну за волной, / Глухою октавой» [3, с. 290] («Лазурное утро я встретил в горах»), «как могучий орган, / Гремящий в угрюмом соборе» [3, с. 287] («Я понял, о чем»), «Как гром отдаленный, как в старом соборе / мольбой похоронной гремящий орган, - / И мрачно и грозно тревожное море / Гудит, уходя в непроглядный туман» [3, с. 317] («Как гром отдаленный»), «гудело, как орган» [3, с. 323] («К морю»), «он как реквием мечтам моим звучал» [3, с. 334] («У океана»). Проанализировав данные сравнения, мы можем провести параллель:
Море – величавый, старый, мрачный, угрюмый собор (храм);
Шум моря – реквием (его составляющие: могучий, мощный, мольбой похоронной гремящий орган; хор величавый).
Таким образом, море и его шум связываются поэтом со смертью, с ее пророчеством, ожиданием. Интересно, что сравнения нетипичны для православной, русской культуры (их формируют католические реалии: «реквием» - заупокойная месса, орган - инструмент, на котором принято играть именно в католическом соборе). Как мы знаем, сам Надсон не был католиком, но распространенность такого сравнения может быть связана с его нахождением за границей в период написания этих стихотворений (во Франции он, несомненно, посещал такие соборы), а также с ощущением скорой кончины, которое не покидало его в последние годы жизни. Так, данной фонической характеристикой определяется тональность маринистических стихотворений Надсона, мы можем назвать ее минорной и в то же время торжественной, характерной для пышного и грустного обряда (в данном случае можно сравнить стихотворения Надсона и «Реквием» Моцарта).
Обратим внимание на цветопись, используемую поэта. Она несколько отличается от цветов, характерных для бурного пейзажа. Так, морю присущи яркие, насыщенные краски: «горит бирюзой», «блестит изумрудом», «синий простор», «синяя даль»; частотна метафора «жемчуг пены», «жемчужная пена»; поверхность моря «сверкающая», «блестящая». Все эти определения делают образ моря в стихотворениях Надсона более полифоничным, совмещаются характеристики бурного и идеального пейзажей.
Однако некоторые произведения всецело относятся к бурному. Например, стихотворение «Чу, кричит буревестник!..Крепи паруса» (1884) интересно тем, что образ бури в нем персонифицирован и гиперболизирован: природное явление приобретает человеческие черты и расширяется до неведомых размеров: челом – в небеса, «на волны ступила пятою. / В ризе туч, опоясана беглым огнем / Ярких молний вкруг мощного стана» [3, с. 304], «немой ее лик» [3, с. 304] , «сильны черные крылья» [3, с. 304] . Образ бури заполняет собой практически все художественное пространство данного стихотворения, она соотносится практически со всеми стихиями (море – вода; мгла, небеса – воздух; молнии – огонь), что свидетельствует о ее полном господстве относительно «путника», с ней столкнувшегося. Образ бури изначально неоднозначен: с одной стороны, это какое-то инфернальное порождение (ее окруженность черным цветом, символизирующим тьму; наличие черных крыльев, как у летучих мышей, в греческой мифологии – бога смерти Таната, у Данте - Люцифера; она «грозна» и «гневна»), с другой стороны, она прекрасна, автор стихотворения боится ее и в то же время не может удержаться от восхищения: «Как прекрасен и грозен ее немой лик! / Как сильны ее черные крылья!» [3, с. 304] Наличие молний у бури так же отсылает нас к мифологии: в греческой молниями владел верховный бог Зевс, в славянской – Перун. Метафора «в ризе туч» [3, с. 304] также свидетельствует о некоторой божественности данного образа (ризы как священные одежды). Важно отметить тот факт, что в последней строчке стихотворения появляется анитипод огромному божеству – «путник», буря для него – «враг», однако автор призывает его быть «бесстрашно великим» [3, с. 304], а следовательно, равнозначным буре. Это наталкивает нас на мысль, что под образом бури Надсон имеет в виду любую стихию, которая одновременно опасна и прекрасна для человека в своей мощи и необузданности и потому сходна по внутреннему содержанию с древним, языческим пониманием божества.
Помимо всего нами рассмотренного, для маринистики Надсона крайне важным является мотив отношения морской стихии и лирического героя. В изображении его поэт, с одной стороны, является продолжателем традиции Жуковского и Пушкина, а с другой, предстает открывателем новых смыслов.
Стихотворения с данным мотивом можно условно разделить на три группы – по следующим ситуациям:
Лирический герой размышляет над морем («Тревожно сегодня мятежное море», «В ненастную ночь я над морем стоял», «Как гром отдаленный», «У моря»);
Лирический герой обманут встречей с морем («К морю», «Снова лунная ночь», «На юг, говорили друзья мне, на юг»);
Разговор морской стихии с лирическим героем о стремлении человека подчинить себе природу («Я понял, о чем, как могучий орган», «У океана).
В первой ситуации Надсон продолжает непосредственную традицию Жуковского. Назовем ключевые строки, определяющие положение героя в пространстве относительно пространства моря. Жуковский: «Безмолвное море, лазурное море / Стою очарован над бездной твоей <…>Тревожною думой наполнено ты» [2, c. 364] . Надсон: «Тревожно сегодня мятежное море / В раздумье я долго над ним простоял», «В ненастную ночь я у моря стоял» [3, с. 287]. Различие лирических ситуаций у Жуковского и Надсона заключается в том, что первый ведет разговор с морем, а другой в данном случае является лишь сторонним наблюдателем и не пытается проникнуть в его «глубокую тайну», но описывает то, что видит.
Во второй ситуации отношения лирического героя и стихии меняются. Человек находится все там же – «над», но он уже не просто сторонний наблюдатель, а активный участник взаимодействия, которое ни к чему не приводит: «С вопросом на устах и с горечью во взоре, / Как глупое дитя, обманутый тобой, / Широкошумное, разгневанное море, / Стоял я над твоей кипучей глубиной». [3, с. 317] Герой и стихия находятся в отношениях конфронтации, его душа не созвучна морю, как ему созвучна, например, душа лирического героя А. С. Пушкина («К морю»). У Надсона человек рвется к морю – «югу», «празднику природы» (бурному пейзажу) от «родины», «хмурой, бледной природы» [3, с. 317] (унылого пейзажа), но не находит гармонии. Он скучает по родине, потому его «не зовет эта даль, не пьянит этот воздух морской» [3, с. 317] и вместо успокоения («Рассейте на сердце глухую печаль, / Развейте мой мрак безысходный!» [3, с. 317]) находит лишь «затаенный разлад» [3, с. 317]. Таким образом, для лирического героя Надсона море лишено гармонии, оно только усиливает его тоску, его внутренний недуг.
В третьей ситуации изображается диалог лирического героя и морской стихии, которая в стихотворениях 1885 1886 гг. практически полностью персонифицируется, получая голос. Обратимся опять к сравнению элегии Пушкина «К морю» с маринистической лирикой Надсона. В данном стихотворении Пушкин не наделяет стихию речевой возможностью, однако, в этом нет необходимости, поскольку море у поэта получается настолько живое, реальное и близкое лирическому герою, что одних его обращений оказывается вполне достаточно; он понимает все, что хочет сказать стихия, без слов. Но если для лирического героя Пушкина, море – друг, то для лирического героя Надсона – это божество, причем достаточно чуждое. Именно по этой причине поэту необходимо ввести в стихотворный текст прямую речь (стихии), таким образом появляется возможность общения. Итак, в стихотворении «У океана» стихия не хочет принимать стремящегося к ней лирического героя («И гибель мне сулил с враждой непримиримой» [3, с. 334]), потому что он в данном случае является олицетворением человека вообще. Таким образом, в этом стихотворении мы можем наблюдать двуплановость образа лирического героя. Первый план - это его обычное «я», индивидуум, личность, с которой он сам себя отождествляет (первая часть стихотворения, до слов стихии). Второй проявляется в тот момент, когда говорить начинает океан; тогда «ты», обращенное к лирическому герою, оказывается направленным к нему как к представителю всего человечества, иначе говоря, ко всему человечеству в целом. Через обращение океана к человеку Надсон отражает присущую уже тогда человечеству тягу к рационалистическому мировоззрению, к осознанию превосходства разума над природой. В стихотворении поэт отображает человеческую гордыню, устами стихии лирический герой называется не иначе как «дерзкий человек», «слепец», возмутивший «синий простор» стихии. В стихотворении изображается настоящее, фактическое положение вещей: человек называется «царем всего, что взором и умом / Ты можешь охватить, природу изучая» [3, с. 334] - то есть, совсем немногого. Его торжество минутно, в то время как торжество стихии (природы) неоспоримо, даже несмотря на человеческое самоощущение превосходства.
Итак, в данной работе нами были проанализированы различные маринистические стихотворения С.Я. Надсона, что позволяет нам сделать следующие выводы:
Для стихотворений Надсона о море характерно обращение к элементам «бурного пейзажа», а также их контаминация с элементами других типов пейзажей (например, идеального);
Для маринистики Надсона характерно утверждение превосходства морской стихии над человеком;
В поэзии Надсона мотив отношений лирического героя и морской стихии раскрывается крайне многогранно: а) в первом случае герой является сторонним наблюдателем стихии; б) во втором случае раскрывается разобщение лирического героя и моря; в) в третьем случае лирический герой предстает обобщенным образом всего человечества, позиционирующего превосходство разума над природой.
Литература:
Дудаков С. Ю. Л.Н. Толстой, С.Я. Надсон и другие... И снова Толстой // Этюды любви и ненависти: Очерки. – М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2003. – с. 7-80.
Жуковский В. А. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1 – М.-Л. Гослитиздат,1959. – 480 с.
Надсон С. Я. Полное собрание стихотворений. – М.: "Советский писатель", 1962. – 506 с.
Пушкин, А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. Т. 2 – Изд-во АН СССР, Москва-Ленинград, 1949. - Т.3 - 464 с.
Щенникова Л. П. О культурно-историческом значении русской поэзии 1880-1890-х годов (С. Надсон, Н. Минский) // Известия Уральского государственного университета. – 2003. – № 25. – с. 92-99.
Эпштейн М. Н. «Природа, мир, тайник вселенной…»: Система пейзажных образов в русской поэзии: Науч.-попул. – М.: Высш. шк., 1990. – 304 с.
