В статье рассматриваются проблемные вопросы объективной стороны преступления, предусмотренного статьей 321 Уголовного кодекса Российской Федерации «Дезорганизация нормальной деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества», определяются направления совершенствования данной статьи.
Ключевые слова: уголовно-исполнительная система, объективная сторона, уголовная ответственность, место лишения свободы, место содержания под стражей, осужденный.
Человечество в процессе своего исторического развития использовало два главных способа противодействия преступным посягательствам на права и законные интересы личности, общества и государства — предупреждение преступлений и наказание за совершение преступления [3, c. 103].
Вид наказания как лишение свободы на определенный срок занимает основополагающее место среди часто применяемых отечественным правосудием. Эффективность его применения обуславливается в первую очередь уровнем организации исправительного процесса в пенитенциарных учреждениях. Существенной проблемой для реализации назначенного судом наказания служит возможность со стороны осужденных противоправных проявлений. К сожалению, преступность в местах лишения свободы — не редкое явление. С точки зрения И. И. Карпеца: «Преступность в местах лишения свободы не только велика по масштабам (относительно, конечно, с учетом того, что, вроде бы, в этих местах не должно быть преступлений, ибо именно за совершение таковых туда направляются люди), но и опасна по характеру и жестокости» [4, с. 139]. И как отмечает А. В. Щербаков, особое место в структуре пенитенциарной преступности занимает дезорганизация деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества (статья 321 Уголовного кодекса Российской Федерации (далее — ст. 321 УК РФ)), так как данное преступление напрямую посягает на нормальную деятельность исправительных учреждений (соответствующую целям и задачам), на личные блага и интересы личности их сотрудников и осужденных [9, c. 35].
В теории уголовного права преступление от иных правонарушений отграничивается уровнем общественной опасности, и для квалификации преступления необходимо определить его состав, в том числе важную предпосылку уголовной ответственности, ее своеобразный фундамент, без которого уголовной ответственности вообще не существует, — объективную сторону [8, c. 88]. Ст. 321 УК РФ заключает в себе три самостоятельных состава преступления, которые реализуются путем осознанно-волевого действия [6, c. 27]. Так в ч.1 ст. 321 УК РФ говорится об угрозе применения либо о применении насилия неопасного для жизни и здоровья осужденного из мести за оказанное им содействие администрации учреждения или органа уголовно-исполнительной системы или с целью воспрепятствовать исправлению осужденного. Ч. 2 ст. 321 УК РФ, предусматривает деяния, установленные частью первой, в отношении сотрудника места содержания под стражей или места лишения свободы в связи с осуществлением им служебной деятельности. На основании вышеизложенного необходимо отметить два важных момента.
Во-первых, законодатель в ныне действующей редакции удачно объединил в одной части угрозу применения насилия и применение насилия неопасного для жизни и здоровья, нежели в предыдущей, где угроза была в первой части, а фактическое применение насилия — во второй. Но при этом просматривается пробел, а именно неустановление уголовной ответственности за угрозу убийством осужденного или сотрудника.
Во-вторых, неясно, почему действия по отношению к осужденным и действия по отношению к сотрудникам мест лишения свободы и мест содержания под стражей описаны в разных частях первой статьи.
Так, некоторые авторы считают, что в одной статье объединены качественно разные общественно опасные посягательства, уравнены по степени уголовно-правовой охраны и выполняющие свой непростой служебный долг государственные служащие, и отбывающие наказание преступники. По мнению Ю. Власова, «осужденный не может выступать в качестве носителя отношений порядка управления или интересов правосудия» [1, с. 16]. В связи с этим, сохранение ответственности за применение насилия в отношении осужденных и сотрудников учреждения, обеспечивающего изоляцию от общества, в одной норме действующего УК РФ противоречит правилам юридической техники, так как деяниями, указанными в диспозиции, происходит посягательство на разные объекты. Вследствие этого А. А. Примака предложил разделить предусмотренные ст. 321 УК РФ преступные действия на две самостоятельные нормы, содержащиеся в разных статьях УК РФ. С. А. Яковлева же, указывая на несовершенство ст. 321 УК РФ, считает целесообразным, чтобы структура данной статьи предусматривала ответственность лишь за посягательства в отношении сотрудников мест лишения свободы или места содержания под стражей или его близких, «более последовательно и логично дифференцировать уголовную ответственность за данное преступление в зависимости от характера и степени опасности угроз или насилия в отношении потерпевшего» [5, с. 88].
По справедливому, на мой взгляд, мнению других же ученых наоборот необходимо объединить данные две части в одну, так как в прошлой редакции 1999 года все вышеназванные категории потерпевших были логично объединены в рамках части первой статьи. Как отмечает С. Ф. Милюков, состав рассматриваемого преступления «подвергся той же операции, что и состав бандитизма, то есть выхолощен, оскоплен. Из него искусственно изъята самая сердцевина — посягательство на жизнь сотрудников мест лишения свободы и осужденных». Возникает парадоксальная ситуация: из-за несоразмерной защиты (разницы в объемах санкций) формируются условия, при которых непосредственный объект преступного посягательства выпадает [4, c. 140].
В ч. 3 ст. 321 УК РФ закреплен квалифицирующий признак, которым являются совершение деяния с применением насилия, опасного для жизни и здоровья либо организованной группой. По этому поводу А. В. Бриллиантов утверждает, что «не секрет, что в местах лишения свободы преступные группировки играют весьма значительную роль. Их лидеры не только устанавливают и обеспечивают соблюдение осужденными неформальных правил поведения, но и пытаются воздействовать на поведение администрации исправительных учреждений, в том числе иногда и путем организации посягательств на жизнь и здоровье сотрудников администрации. Лидеры и подчиненные им преступные группировки в местах лишения свободы организуют связь с членами преступных организаций, находящимися на свободе, поступление в места лишения свободы денег, алкоголя, наркотиков, участвуют в организации совершения преступлений за пределами исправительных учреждений. Нередко они вершат суд и расправу над осужденными, не подчиняющимися их правилам поведения. Все перечисленные и иные действия преступных группировок в учреждениях, обеспечивающих изоляцию от общества, крайне отрицательно воздействуют на нормальную работу этих учреждений» [3, с. 104].
Исследование ст. 321 УК РФ позволяет отметить некоторую абсурдность самой формулировки диспозиции части третьей. Так, если убрать слова «организованной группой», то получается «применение насилия не опасного для жизни и здоровья в отношении осужденного, совершенное с применением насилия, опасного для жизни и здоровья». Следственно, необходимо изменить формулировку ч. 3 ст. 321 УК РФ, которая должна преобразоваться в часть вторую в измененной редакции. Поэтому после словосочетания «организованной группой» считаю нужным продолжить словами «либо применение насилия, опасного для жизни и здоровья в отношении лиц и по тем же основаниям, указанных в части первой настоящей статьи».
Также, хотелось бы отметить, что, как известно, на характеристику объективной стороны накладывают существенный отпечаток правовой статус, возраст, психическое, физическое состояние потерпевшего и многие другие его свойства. В ст. 321 УК РФ при формулировании составов преступлений законодатель учел три категории потенциальных потерпевших: 1) осужденный; 2) сотрудник места лишения свободы или места содержания под стражей; 3) близкие сотрудника места лишения свободы или места содержания под стражей. Причем сотрудниками пенитенциарных учреждений, являются граждане Российской Федерации, которым присвоены в установленном законом порядке специальные звания рядового или начальствующего состава уголовно-исполнительной системы, проходящие службу в уголовно-исполнительной системе [2, c. 13]. Таким образом, круг потерпевших ограничен за счет представителей персонала исправительных учреждений из числа вольнонаемного состава. Из этого следует, что при недостатке хотя бы одного признака, по которому проводится соотношение в рамках конкуренции уголовно-правовых норм, требуется квалификация как посягательство на личность [7, c. 293]. Но с таким категоричным ограничением вряд ли можно согласиться, поскольку и вольнонаемный состав, осуществляющий в местах лишения свободы медицинское обслуживание и политико-воспитательную работу, инженерно-технический и административный персонал, руководящий производственной деятельностью заключенных, следует относить к числу потерпевших. Ученые подчеркивают, что эти лица не меньше способствуют достижению целей уголовного и уголовно-исполнительного законодательства и имеют единую виктимологическую предрасположенность к совершению насилия в отношении их, так как их деятельность связана с реализацией средств исправления, обеспечением режима содержания осужденных.
Также хотелось бы добавить, что в юридической литературе высказаны различные точки зрения по поводу нормативного описания в статье применения насилия в отношении осужденных и сотрудников исправительных учреждений. На практике возникают затруднения при применении данных норм из-за неоднозначного подхода законодателя к формулированию понятий опасных насильственных преступлений и разграничению уголовной ответственности за их совершение, что создает сложности при индивидуализации уголовного наказания и квалификации совершенных насильственных действий.
Многие авторы отмечают, что законодательная характеристика насилия в статьях УК РФ (насилие, не опасное для жизни и здоровья, и насилие, опасное для жизни и здоровья), выделяется неконкретностью, и это особенно свойственно для ч. 3 ст. 321 УК РФ, где диапазон возможного вреда установлен от легкого (ст. 115 УК РФ) до тяжкого (ст. 111 УК РФ), что по мнению И. Б. Ускачевой и А. В. Щербакова ставит угрозу, применение опасного и неопасного насилия в отношении субъектов пенитенциарной системы в один ряд по степени общественной опасности [7, c. 295]. Введение этих квалифицирующих признаков в уголовное законодательство в качестве оценочных понятий влечет повышенный риск судебной ошибки. В итоге, в настоящий период теоретические комментарии и судебная практика исходят из рекомендаций Пленума Верховного Суда РФ.
Таким образом, для обеспечения нормального функционирования органов, в ведении которых находится изоляция отдельных лиц от общества, необходимо устранить некоторые недостатки ст. 321 УК РФ, касающиеся признаков объективной стороны преступления. И, как отмечают Б. В. Сидоров и А. А. Шамсунов, в отечественной юридической науке встречается немало заслуживающих внимания рекомендаций о совершенствовании российского уголовного законодательства об ответственности за посягательства на нормальное функционирование учреждений уголовно-исполнительной системы [5, с. 88].
Литература:
- Власов Ю. Проблемы конструкции и содержания статьи 321 УК РФ // Уголовное право. — 2006. — № 2. — С. 13–18.
- Кузнецов А. П. Ответственность за дезорганизацию нормальной деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества // Пенитенциарная наука. — 2009. — № 8. — С. 12–16.
- Легостаев С. В. К вопросу о предупреждении дезорганизации деятельности мест лишения свободы // Человек: преступление и наказание. — 2010. — № 1. — С. 103–106.
- Саруханян А. Р., Уваров И. А. О недостатках конструкции ст. 321 уголовного кодекса Российской Федерации // Пробелы в российском законодательстве. Юридический журнал. — 2011. — № 5. — С. 139–142.
- Сидоров Б. В., Шамсунов А. А. Дезорганизация деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества: системный анализ и вопросы совершенствования уголовного законодательства // Вестник экономики, права и социологии. — 2008. — № 6. — С. 84–95.
- Спасенников Б. А., Кондратовская С. Н., Мухтарова Е. А. Дезорганизация деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества (доктринальное толкование) // Пенитенциарная наука. — 2016. — № 2. — С. 26–30.
- Ускачева И. Б., Щербаков А. В. Отграничение дезорганизации деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества, от смежных составов преступлений // Известия Тульского государственного университета. Экономические и юридические науки. — 2015. — Выпуск 4. Часть 2 — С. 292–297.
- Щербаков А. В. Дезорганизация деятельности исправительных учреждений и ее отражение в уголовном кодексе Российской Федерации // Человек: преступление и наказание. — 2007. — № 1. — С. 88–90.
- Щербаков А. В. Дезорганизация нормальной деятельности учреждений как один из видов пенитенциарных преступлений // Человек: преступление и наказание. — 2010. — № 4. — С. 35–37.
