Признаковая и метафорическая модели концепта adventure на основе анализа закономерностей его репрезентации фразеологическими единицами английского языка



В статье обобщаются подходы к построению признаковой и метафорической моделей концепта ADVENTURE. Показывается валидность различных методик когнитивной интерпретации. Анализируется структура фразеологических единиц как вербализаторов концепта. Метафора в когнитивной лингвистике. Смешение ментальных пространств в подсознании человека образует новое значение в результате концептуального блендинга. Дефиниционный и этимологический анализы фразеологического значения вербализаторов в построении модели концепта. Диахроническая фреймовая модель лексемы-номинанта — основа для моделирования. Материалом для анализа закономерностей репрезентации концепта послужил приключенческий романа XXI века Янна Мартела «Жизнь Пи».

Ключевые слова: концепт, признаковая и метафорическая модели концепта, полевой принцип, языковая картина мира, концептуальная метафора, концептуальный блендинг, внутренняя форма, фрейм, слот, терминальный узел, фасет, узуальное и окказиональное значения, фразеоло-гическая единица, идиома, сентенция, фразема, афоризм, поговорка, авторская трансформация.

Все преисполненное жизни, необъятное здание Вселенной основывается на миниатюрном и воздушном тельце метафоры

Х. Ортега-и-Гассет

Языковое сознание личности представляет собой динамически функционирующее ментальное пространство, представленное совокупностью концептов и смежных им структур знания (фреймов, когнитивных категорий и т. д.) В рамках лингвокогнитивного подхода концепт рассматривается как мыслительное представление о воспринимаемом объекте реального или воображаемого мира [1].

Любой концепт, являясь «единицей мыслительной деятельности языковой личности», имеет многокомпонентную и многоуровневую организацию, которая может быть выявлена посредством анализа языковых средств репрезентации этого концепта [2].

Очевидно, что исследование семантики языковых единиц, объективирующих концепт, является единственным средством доступа к его содержанию, т. е. к ментальному пространству концепта.

Не вызывает сомнения, что семантико-когнитивное направление когнитивной лингвистики исследует концепты через значения номинирующих их языковых единиц. Предметом исследования когнитивной лингвистики являются значения языковых единиц, объективирующих тот или иной концепт, т. е. языковое сознание, а конечной целью — реконструкция (моделирование) концепта как мыслительной единицы по данным языка, то есть реконструкция когнитивного сознания. Под когнитивной интерпретацией понимается мысленное обобщение на более высоком уровне абстракции результатов описания значений языковых единиц, номинирующих концепт, для выявления и словесного формулирования когнитивных признаков, репрезентируемых теми или иными значениями или семантическими компонентами этих языковых единиц, с целью итогового моделирования содержания концепта [3].

Мы солидарны с высказыванием В. И. Карасика, который утверждает, что «без этапа когнитивной интерпретации построение модели концепта невозможно — если данный этап миновать, то при моделировании концепта будут просто отождествлены с концептом значения единиц, номинирующих его, что не соответствует когнитивной реальности, существенно искажает и обедняет модель концепта» [4]:

1. Выявление когнитивных признаков.

Это первый этап когнитивной интерпретации результатов семантического описания единиц номинативного поля концепта.

2. Когнитивная интерпретация сем.

Итогом предыдущего этапа семантико-когнитивного исследования — описания семантики единиц номинативного поля концепта — является максимально полное описание значений языковых единиц. В итоге получается описание значений (лексикографическое или психолингвистическое, в зависимости от примененных методов и поставленных задач) через перечисление образующих их сем: каждое значение представлено своим набором сем. Установление сем, образующих значения разных языковых единиц, номинирующих концепт, позволяет выявить их более или менее полный набор, образующий семантическое пространство номинативного поля и, следовательно, отражающий когнитивные признаки исследуемого концепта. К примеру, анализ синонимического ряда позволяет выявить целый ряд семантических компонентов, репрезентирующих когнитивные признаки. Затем совпадающие или близкие по содержанию семы, выделенные в единицах номинативного поля концепта, обобщаются (то есть сводятся к одному признаку) и интерпретируются как единый когнитивный признак концепта.

3. Когнитивная интерпретация паремий.

Паремии подвергаются когнитивной интерпретации в форме обобщения паремиологических смыслов (сведение близких смыслов к одному более обобщенному смыслу); определяется относительная частота выражения тех или иных смыслов в собранном паремиологическом материале — в скольких паремиях из их общего количества выражен тот или иной смысл; устанавливаются наиболее часто объективируемые паремиологические смыслы. Когнитивная интерпретация паремий предполагает, что на основе анализа их смысла формулируются соответствующие когнитивные признаки в виде утверждений о концепте. Если не удается сформулировать признак как утверждение, то такая паремия исключается из дальнейшей интерпретации как не несущая для современного носителя языка однозначной информации.

Большинство исследователей (С. Г. Воркачев, Г. Г. Слышкин, З. Д. Попова, И. А. Стернин и др.) склонны полагать, что концепты внутренне организованы по «полевому принципу» (ядро, ближняя периферия, дальняя периферия) и включает в себя понятийный слой (содержащий семантические признаки концепта) и чувственно-оценочный компонент (внутреннюю форму).

Согласно другому подходу, концепт состоит из отдельных, но в то же время «спаянных воедино участков, или областей», при этом единство концепта обусловлено существующими между ними ассоциативными связями [5]. Оба подхода предполагают систематизацию и семантическое описание языковых средств репрезентации рассматриваемого концепта. В первом случае проводимый анализ нацелен на выявление когнитивных признаков, как основных, так и дополнительных (при этом выстраивается признаковая модель рассматриваемого концепта), второй — на фиксацию активируемых в речи концептуальных областей (слотов) с выделением в них как основного (понятийного), так и эмоционально — оценочного компонентов, иными словами — признаков. На наш взгляд, данные подходы не противоречат друг другу, а напротив, являются взаимодополняющими в построении признаковой модели концепта.

Несомненным является факт о том, что для наиболее детального и полного по своему содержанию описания концепта необходимо структурировать действия по выявлению и экспликации концептуальных признаков. Иными словами, необходимо, на наш взгляд, определить модели, согласно которым будет строиться описание структуры целостного ментально-семантического образования, аккумулирующего ценностные и функционально значимые для данной культуры в определенный промежуток времени представления об определенном фрагменте действительности, в нашем случае — о сфере приключений во всех возможных ее проявлениях в диахроническом срезе рассмотрения. Моделирование концепта предполагает два этапа: описание структуры концепта и признаковая стратификация содержания концепта в определенный промежуток времени.

Признаковое моделирование концепта включает три взаимодополняющие, но выполняемые отдельно процедуры [6]:

1. Описание макроструктуры концепта (отнесение выявленных когнитивных признаков к образному, информационному компонентам и интерпретационному полю и установление их соотношения в структуре концепта). Данная процедура предполагает распределение выделенных когнитивных признаков по структурным макрокомпонентам концепта — по образной, информационной составляющей и интерпретационному полю. Это позволяет наглядно представить, какие типы информации преобладают в концепте и каково их соотношение друг с другом.

Поскольку в нашем исследовании фигурируют фразеологические единицы, то есть смысл обратиться к их структуре.

Обязательным для фразеологических единиц является денотативный или дескриптивный, макрокомпонент. Данный макрокомпонент является базовым для идиом, выполняющих номинативную функцию, т. е. функцию, обеспечивающую «прирост» номинативного инвентаря. Через денотативный аспект реализуется объём понятия на основе вычленения минимума обобщающих признаков денотата, т. е. целого класса однородных предметов (общее), уникальных объектов (единичное) или абстрактных значений [7].

Денотативный макрокомпонент значения не является для идиом доминирующим. По утверждению В. Н. Телии, денотативный (дескриптивный) макрокомпонент значения идиом — «это своего рода тема для оценочно-эмотивного отношения, субъективного по своей природе; содержание данного макрокомпонента — скорее, фундамент, нежели здание в целом» [8].

Не вызывает сомнения, что денотативный макрокомпонент значения, таким образом, связан с репрезентацией признаков и свойств обозначаемых предметов и обеспечивает их эквивалентность по отношению к объективной действительности; он образует предметно-понятийное ядро фразеологического значения. ФЕ очень многообразны в структурном, семантическом и в функциональном плане. Вследствие этого всякая систематизация фразеологического материала строится в зависимости от того, какие свойства ФЕ подвергаются анализу. На наш взгляд, следует отказаться от традиционного деления ФЕ по частям речи в силу их целостного семантического значения, заменив такую классификацию параметром коммуникативно — функциональной принадлежности ФЕ. Данная позиция объясняется тем, что, например, глагольная по грамматической структуре идиома может обозначать качественный признак, а именная — выступать в роли предиката как первичной для нее синтаксической функции.

Итак, для признакового моделирования концепта, вербализуемого ФЕ мы будем придерживаться следующей классификации данных единиц: ФЕ, называющие предметы, ФЕ, называющие процессы и признаки. Такая классификация основана на коммуникативно — функциональном подходе, ставящем во главу угла не форму, а содержательный аспект ФЕ.

Необходимо также заметить, что для ФЕ, семантически ориентированных на человека и на одну из сфер его деятельности, а именно на приключения, коннотативное значение приобретает особую значимость в силу специфики самого объекта исследования, так как то, что характеризует человека и его поступки, представляет из себя оценочные категории. «Коннотация по существу и есть та «окраска» семантики ФЕ в целом, которая придаёт ей и национально — культурную специфику (здесь также видим необходимым добавить — темпоральноориентированный) и эмотивный эффект, вызывающий эффект экспрессивный. Коннотация — это тот прагматический слой значения ФЕ, который оправдывает их существование в языке, оправдывает их «избыточность» [9].

2. Описание категориальной структуры концепта (выявление иерархии когнитивных классификационных признаков, концептуализирующих соответствующий предмет или явление, и описание концепта как иерархии указанных элементов).
3. Описание полевой организации концепта (выявление и описание когнитивных классификационных признаков через анализ языковых средств, составляющих ядро, ближнюю, дальнюю и крайнюю периферию концепта, и представление содержания концепта в виде полевой структуры). К ядру будут относиться прототипические слои с наибольшей чувственно-наглядной конкретностью, первичные наиболее яркие образы; более абстрактные признаки составят периферию концепта. Периферийный статус того или иного концептуального признака вовсе не свидетельствует о его малозначности или маловажности в поле концепта, статус признака указывает на меру его удаленности от ядра по степени конкретности и наглядности образного представления.

Концептуальные признаки в условиях вербализации концепта предстают как семы (минимальные части значения), а концептуальные слои иногда могут совпадать с семемами (семантемами) (= планом содержания, т. е. значение). Но такое совпадение происходит далеко не всегда, так как концептуальных слоев обычно больше, чем семем. Слои находятся по отношению друг к другу в отношениях производности, возрастания абстрактности каждого последующего уровня.

Периферия состоит из слабо структурированных предикаций, отражающих интерпретацию отдельных концептуальных признаков и их сочетаний в виде утверждений, установок сознания, вытекающих в данной культуре из менталитета разных людей. Этот слой содержания концепта мы обозначаем термином «интерпретационное поле концепта». Интерпретационное поле может состоять из противоречивых умозаключений, и данная амбитендентность объясняется именно их принадлежностью не к ядру концепта, а к интерпретационному полю, которое содержит «выводы из концепта» разных групп людей. Интерпретационное поле слабо структурировано, но очень важно для понимания национальной концептосферы и национального менталитета. Концепты — уникалии в составе ЯКМ — когнитивная основа семантики идиом, паремий, афористических выражений, т. е. тех стандартных образований, которые, если следовать за В. фон Гумбольдтом, определяют «внутреннюю форму языка» — результат своеобразного преломления и проецирования мира в национально-языковом сознании [10].

В изучении концептов возникает вопрос: что является средством формирования концептов? Что ложится в основу данной ментальной операции и способа познания? Ответ — метафора, но с позиций когнитивной лингвистики, она не фигура речи, не образное средство, которым связываются два значения слова.

В данном случае метафора — это ключевая ментальная операция, объединяющая две понятийные области и создающая возможность использовать потенциал структурирования исходной области при «освоении» новой области; это способ познания, концептуализации, категоризации и оценивания мира. Как отмечает Дж. Лакофф в работе «Современная теория метафоры», «локус метафоры находится вовсе не в языке, а в том, как мы концептуализируем одну ментальную область в терминах другой области. Словом «метафора» стали обозначаться отображения ментальных областей в пределах нашей концептуальной системы [11]. Таким образом, сущность когнитивной метафоры предполагает категориальный сдвиг и заключается в постижении явлений одного рода через явления другого рода. При метафорическом переносе одна концептуальная область отображается на другую (или, другими словами, проецируется в нее). При этом, как правило, отображается не отдельно стоящий концепт, а целая концептуальная структура: фрейм или сценарий. Этот перенос западные исследователи обозначают термином mapping. Ж. Факонье, в частности, определяет его как отношение между двумя наборами концептуальных компонентов, по которому каждому компоненту из первого набора назначается соответствие из второго [12].

Таким образом, в изучении метафоры когнитивная лингвистика (G. Lakoff, M. Johnson, Ph. Johnson — Laird, M. Black, A. Ortony) отказывается от традиционного (восходящего к Аристотелю) взгляда на нее как на «сокращенное сравнение» или способ «украшения» речи и рассматривает ее как манифестацию аналогового человеческого мышления. Метафоры заложены непосредственно в понятийной системе человеческого мышления. По замечанию А. П. Чудинова, метафора рассматривается в когнитивной науке как сетевая модель с узлами, связанными отношениями близости в различной степени [13]. Заметим при этом, что метафора может соотноситься, во-первых, с механизмом или процессом; во-вторых, с результатом в частности или обобщенном виде и, наконец, с формой мышления.

Н. В. Печерская указывает на то, что в когнитивной науке метафора приобретает, по сути, эпистемологический статус: она рассматривает теперь не только как средство описания действительности, но и как эксплицирующая схема, способ построения возможных миров [14].

Вслед за И. М. Кобзевой отметим, что имеет смысл относить к метафорам все те образные построения, которые в качестве когнитивной основы имеют уподобление объектов, принадлежащих к разным категориям [15]. Действительно, принадлежность определяемого и определяющего разным таксономиям служит необходимым условием существования метафоры [16].

Метафора обеспечивает эпистемологический доступ к концепту, а анализ того, как метафоры функционируют, является важнейшим источником данных о деятельности человеческого разума, отношениях между различными концептами и их уровнями, а также между значениями многозначных слов.

Необходимость исследования концептов совместно с механизмами действия метафоры обусловливается рядом факторов.

Метафора же, по мнению Э. МакКормака, может описываться как динамический процесс в двух смыслах: (а) как когнитивный процесс, отвечающий за формирование новых концептов, и (б) как культурный процесс, за счет которого меняется язык [17].

При рассмотрении метафорического переноса не в терминах проекций понятийных областей предполагается, что общими признаками концептов, соотносимых метафорически, образуется схема высокого уровня обобщения (image schema или схема-образ), конкретными манифестациями которой и будут данные концепты. В этом случае сферы источника и мишени в традиционных терминах Лакоффа и Джонсона будут отчасти соответствовать концепту-прототипу (prototype concept) и концепту-развития (extension concept) [18], а схема высокого уровня может обозначаться как высшая категория / концепт (superordinate category/concept) [19].

Стремясь выявить в метафоре более обобщенные когнитивные механизмы, чем проекции понятийных доменов, Ж. Фоконье и М. Тернер предложили теорию концептуального слияния (conceptual blending), согласно которой элементы различных областей смешиваются, в результате чего происходит смешение ментальных пространств в подсознании человека и образуется новое значение. Согласно основателям теории, концептуальная интеграция основывается на «модели четырех пространств» (four — space model). Настоящая модель представлена двумя исходными ментальными пространствами (input spaces), общим пространством (generic space) и интегрированным пространством (blended space or blend), т. е. новым значением, которое появляется в результате проекции одного исходного ментального пространства на другое исходное пространство или в результате слияния их значений [20]. Кроме того, процесс концептуальной интеграции включает три этапа: композицию (composition), завершение (completion) и развитие (elaboration). На каждом из этих стадий в бленде появляется новое содержание, не заложенное в исходных пространствах. Композиция заключается в выборочном отображении структуры исходных пространств в бленд. Завершение предполагает обогащение бленда дополнительной информацией о соответствующих объектах и ситуациях, извлекаемой из долговременной памяти человека. Огромную роль на данном этапе выполняют фоновые знания человека. Композиция и завершение сводят вместе концептуальные структуры, которые обычно хранятся раздельно. Вследствие этого бленд приобретает способность выявлять связи между, казалось бы, не связанными элементами [21]. Как отмечают в одной из своих статей Ш. Коулсон и Ж. Фоконье, процессы концептуальной интеграции происходят благодаря способности человека мыслить образно. Интеграционные процессы опираются именно на способность мышления устанавливать связи между ментальными пространствами и их элементами, которые, на первый взгляд, кажутся несовместимыми. Таким образом, понятие связей (mappings, connections) между ментальными пространствами является центральным понятием теории концептуального блендинга. Они могут быть основаны на метафоричности, аналогии, тождестве, сходстве, категоризации, рекурсии, ментальном моделировании и т. д. [22].

Вопрос о языковой репрезентации концептуальной интеграции до сих пор остается открытым. Наше наблюдение показывает, что принцип концептуального блендинга заложен в основе многих языковых единиц (производные и сложные слова, ФЕ), а также стилистических приемов (метафора, метонимия, аллюзия, антономазия, антитеза, эпитет, сравнение, перифраза и др.). С целью подтверждения нашего предположения в качестве примера рассмотрим идиому из романа Янна Мартела «Life of Pi» «to get smb′s goat», которая является доказательством ситуации, занимающей маргинальное положение между жизнью и смертью, и тем самым, окутанной фатальными рисками с угрозой для Бытия и имеющая отношение к сосуществованию людей и диких хищников на одной территории, вербализующая фрагмент исследуемого нами концепта ADVENTURE в фабуле от Янна Мартела. Всем известно, что многие фразеологические единицы невозможно объяснить и понять путем прямого перевода слова в слово. Для этого требуется проникнуть в глубинную семантику отдельных компонентов фразеологической единицы и посмотреть на конечный семантический результат цельного по своей структуре фразеологизма. Прибегнув к семантической реконструкции компонентов идиомы «to get smb′s goat», мы убедимся, что ФЕ так же, как и метафора и метонимия, могут быть основаны на теории концептуального блендинга. В данном вопросе мы основываем на убеждении, что никакая другая лингвистическая дисциплина не собирает такую полноту информации о значении слова / выражения как этимология, объединяющая в целях своего исследования современные данные, письменную историю, дописьменную реконструкцию и семантическую типологию. Знание эволюции значения небезразлично для понимания его нынешней природы и структуры.

Используя электронный этимологический словарь Online Etymology Dictionary (https://www.etymonline. com), выявляем следующие ассоциативные признаки компонентов идиомы:to get (someone's) goat is from 1910, American English, perhaps from French prendre sa chèvre «take one's source of milk», or more likely with notion of «to steal a goat mascot» from a racehorse, warship, fire company, military unit, etc.

Итак, мы видим, что составляющие идиомы «to get» и «a goat» являются исходными ментальными пространствами (input I, input II), их общими признаками (generic spaces) являются, на наш взгляд, “something important and sacred” и “seizure, taking away, stealing”. Взаимодействие данных двух исходных пространств приводит к возникновению нового переосмысленного значения “to annoy or anger smb”, что в свою очередь представляет собой интегрированное пространство — blend. Концептуальная интеграция — это сложный когнитивный механизм, ведущий к образованию нового значения и выявлению новых концептуальных признаков. Данный процесс присущ многим лингвистическим единицам, в частности фразеологическим оборотам.

Поскольку все типы метафоризации основаны на ассоциативных связях в пределах человеческого опыта, метафора по своей природе антропоцентрична: она соизмеряет разные сущности, формирует на их основе новый гносеологический образ и синтезирует в нем признаки гетерогенных сущностей. При «проецировании» реальной действительности в языке человек сравнивает и отождествляет разные конкретные объекты, опираясь, в частности, на представления об их топологических типах. Оперируя абстрактными понятиями, человек делает то же самое (ведь когнитивная деятельность, как мы помним, едина в разных своих проявлениях), а именно, сравнивает и отождествляет абстрактное с конкретным. В целом, механизм метафоры сродни аналогии, строящей и перестраивающей, как известно, морфологические системы языков; собственно, метафора — это и есть принцип аналогии, только действующий в семантике. Таким образом, когнитивная семантика берется отвечать на до сих пор запретный вопрос о том, почему, или каким образом возникает то или иное значение. Итак, в когнитивной семантике метафора становится рабочим инструментом описания полисемии, причем (вполне в духе этого подхода) одновременно и в синхронном, и в диахроническом аспекте [23]. Поскольку лексическое значение слова неоднородно, интерес представляет анализ того, какая часть значения подвергается метафорическому переосмыслению, какие семантические признаки оказываются основанием для формирования нового, метафорического значения. В структуре лексического значения слова с точки зрения когнитивного аспекта можно выделить две части: интенсионал и импликационал. Интенсионал является множеством семантических признаков (сем), которыми должен обладать денотат, чтобы причисляться к данному классу. Импликационал тоже является множеством семантических признаков, но множеством, ассоциативно образуемым из интенсионала. При метафорическом переосмыслении слов в первую очередь импликациональные признаки (не исключая и интенсиональные) вовлекаются в перестройку семантики слова. Какая-то часть этих признаков образует содержание дифференциальной части производного метафорического значения [24]. У слова нет конечного перечня значений, а есть некое исходное значение модели семантической деривации, породившие некоторое число значений, способных породить неконечное число производимых значений. Однако у разных значений есть разный шанс осуществиться. Существуют два момента, определяющих возможность реализации того или иного значения данным словом. Это: 1) потребность в номинации соответствующего концепта и 2) сила, яркость ассоциативной связи двух концептов (исходного и переносно обозначаемого). Совокупность действия этих факторов увеличивает шанс реализации производного значения. Объективно судить о метафорическом потенциале слов можно только на основе зафиксированных случаев их переносного употребления на основе аналогического сходства с учетом метафор. В конечном счете, все сводится к сопоставлению когнитивно эквивалентных концептов по способу их вербального выражения, прямому или переносному [25]. Значимым для установления структуры концепта является и анализ внутренней формы (мотивированность) значения лексемы-номинанта. Иногда в когнитивных исследованиях анализируется внутренняя форма слова как источник сведений о структуре концепта. Постепенно ядро концепта окутывается новыми концептуальными признаками, увеличивается объем концепта, появляется дискретность ментального образования [26].

Понятие внутренняя форма языка (innere Sprachform) было введено в лингвистику выдающимся немецким ученым Вильгельмом фон Гумбольдтом (1767–1835). Во многих работах по фразеологии отмечается важная роль внутренней формы в семантической структуре фразеологизмов. В применении к слову внутренняя форма обычно понимается как его исходно-этимологическое значение или как образные элементы в его значении. Такого понимания внутренней формы придерживался А. А. Потебня: «...этимологическое значение... тоже есть форма, только внутренняя. Внутренняя форма есть тоже центр образа, один из его признаков, преобладающий над всеми остальными» [27]. Подобная трактовка внутренней формы с теми или иными модификациями или без них встречается во многих последующих определениях. «Внутренняя форма в качестве компонента семантической структуры слова не всегда нейтральна по отношению к этой структуре в целом. Будучи динамическим компонентом значения, внутренняя форма в некоторых случаях выдвигается на первый план и обусловливает семантику слова» [28]. Это также вполне справедливо и в отношении ФЕ.

Как известно, многие ФЕ утратили свою мотивированность и связь между внутренней формой и общим значением. В некоторых случаях в состав фразеологизмов входят архаизмы, а также устаревшие и вышедшие из употребления формы слов. Историко-этимологический и лингвокультурный анализ подобных выражений позволяет лучше понять их значение. Но переоценивать данный вид анализ также не стоит.

Этимологический анализ может дать некоторые сведения о содержании концепта, но надо помнить, что этимологические сведения далеко не всегда актуальны для языкового сознания носителей языка и не могут в таком случае оказывать влияние на содержание концепта в актуальном сознании носителя концепта [29].

Большинство исследователей склонны полагать, что концепты внутренне организованы по «полевому принципу» (ядро, ближняя периферия, дальняя периферия) и включает в себя понятийный слой (содержащий семантические признаки концепта) и чувственно-оценочный компонент (внутреннюю форму) (Воркачев 2005; Слышкин 2004; Попова, Стернин 2007 и др.) Согласно другому подходу, концепт состоит из отдельных, но в тоже время «спаянных воедино участков, или областей», при этом единство концепта обусловлено существующими между ними ассоциативными связями [30]. Оба подхода предполагают систематизацию и семантическое описание языковых средств репрезентации рассматриваемого концепта. В первом случае проводимый анализ нацелен на выявление когнитивных признаков (основных и дополнительных) концепта, второй — на фиксацию активируемых в речи концептуальных областей. На наш взгляд, данные подходы не противоречат друг другу, а напротив, являются взаимодополняющими.

Построение признаковой модели концепта, на наш взгляд, основывается на выявлении и описании структуры концепта и ее составляющих, семантическим ядром которых в процессе проведения различных видов анализа будет являться эксплицитно выраженная или имплицитно подразумеваемая лексема — номинант ADVENTURE. Наиболее сложной процедурой в построении модели анализируемого нами концепта, являющейся, на наш взгляд, антропоцентричной, считается раскрытие имплицитных параллельных значений, приобретенных в результате смещения смысловых акцентов в области когнитивной модели, где мы получаем новую понятийную сферу с переосмысленными и эмоционально маркированными номинациями. Как итог мы получаем вторичную семантическую сферу, дающую основание для метафоризации. В признаковых моделях структурными единицами ментальной репрезентации являются признаки. В нашем случае эти признаки упорядочены структурной диахронией.

Рассматриваемый нами концепт ADVENTURE по своей когнитивной структуре дискретен, состоит из множества семантически связанных слотов, выстраивающих сложную многокомпонентную темпорально-зависимую систему (фрейм) анализируемой нами единицы знания. По своей структуре, как языковая единица, концепт ADVENTURE — полисемант. Например, рассматривая структуру концепта в ее развитии на основе некоторых примеров лексикографических этимологических данных, мы можем систематизировать динамику концепта ADVENTURE в соответствии с фреймовой моделью, которая представлена следующими слотами в период примерно с XI века и смоделировать признаковую парадигму концепта в диахронии. В данном вопросе мы придерживаемся точки зрения Н. Н. Болдырева, согласно которой фрейм — это всегда «структурированная единица знания, в которой выделяются определенные компоненты и отношения между ними» [31] на том основании, что фреймы обладают внутренней структурой, элементы которой представлены сложной конфигурацией слотов, или терминальных узлов. В слотах может содержаться стереотипная информация различной сложности: от простого признака реальных объектов до специальных фоновых знаний или даже энциклопедических данных [32].

Фрейм 1 (from Latin “ad” (to) + “venire” (to come); слот 1: to come to, reach, arrive at;

Фрейм 2 (from Latin “adventura” (noun)); слот 2: a thing about to happen;

Фрейм 3 (from old French “aventure”, 11 c.); слот 3: chance, accident, occurrence, event, happening;

Фрейм 4 (12 c.); слот 4: occurrence by chance, fortune, luck;

Фрейм 5 (13 c.); слот 5: risk, danger (a trial of one's chances);

Фрейм 6 (late 13c.); слот 6: a wonder, a miracle; accounts of marvelous things;

Фрейм 7 (“venture”, 14 c.); слот 7: perilous undertaking (not necessarily lawful);

Фрейм 8 (“adventure”, 1560s.); слот 8: novel or exciting incident, remarkable occurrence in one's life (Harper D. Online Etymology Dictionary. URL: http://www.etymon-line.com)

На наш взгляд, релевантность фреймового анализа при описании концепта обусловлена тем, что фреймы позволяют представить, как «поверхностную», так и «глубинную» структуру ментальной единицы в рамках единой схемы, допуская гибкое описание системных связей внутри терминальных узлов и за их пределами, которые дополняются авторским контекстом.

Выявление когнитивных моделей, задействованных в формировании значения ФЕ, возможно посредством комплекса процедур над концептуальными структурами, в которых аккумулируется знание человека о мире в определенный промежуток истории. При этом происходит актуализация тех или иных имплицитных структур значения, входящих в базовый фрейм, стоящий за лексической единицей, в нашем случае ФЕ.

Основой для практического анализа в построении модели концепта ADVENTURE послужил приключенческий роман «Жизнь Пи» (Life of Pi), написанный в 2001 году, за который его автор, Янн Мартел, год спустя получил Букеровскую премию. В процессе анализа мы попытаемся выявить, какие слоты парадигмальной фреймовой структуры в диахронической таксономии концепта ADVENTURE получили вербализацию ФЕ в романе XXI века и какие дополнительные терминальные узлы пополнили модель анализируемого концепта в авторском понимании и представлении.

Мужчина — индус по имени Пи общается с писателем Янном Мартелом, которому рассказывает свою невероятную историю. Таким образом в романе два рассказчика, чьи рассказы талантливо переплетается, привнося апаранс и определенную объективность всего сказанного. Отец назвал главного героя в честь бассейна в Париже Piscine Molitor Patel. В детстве мальчик интересовался несколькими религиями, и проповедовал сразу индуизм (вайшнавизм) с Вишну, католичество с Христом, мусульманство с Аллахом. В старой школе из-за насмешек одноклассников над его необычным именем «Писин», он решает называть себя в новом образовательном учреждении «Пи» в честь буквы греческого алфавита π. За время, проведённое в летнем лагере, он подготовился и в первый день учебного года представил одноклассникам своё имя, как математическое число π, даже записав на доске несколько сотен знаков этого числа. Когда ему было 15 лет, отец, будучи директором зоопарка, объявил, что семье придётся уехать из Индии, забрав с собой половину животных, и продать их в Канаде, чтобы начать новую жизнь, и как мы видим, причиной данного путешествия послужили бизнес и торговля.

Морское путешествие начинается на японском грузовом судне «Tsimtsum». На четвёртый день после стоянки в Маниле судно попадает в шторм. Пи, проснувшись от сильного шума, dressed and climbed down. Normally I’m a sound sleeper. Normally I would have gone back to sleep. I don’t know why I got up that night. It was more the sort of thing Ravi would do. He liked the word “beckon”; he would have said, “Adventure beckons”… (chapter 38). Авторская ремарка “Adventure beckons” очень емко, но кратко описывает натуру главного героя романа. Сразу после этого зазвучала тревога, волна вынесла с палубы в океан несколько матросов, а трюмы начали заполняться водой. Пара матросов поймали Пи и, пообещав найти родителей, бросили его в шлюпку, в которой уже находился кок. Но тут зебра прыгнула в шлюпку, кок упал за борт, а шлюпка отцепилась и полетела вниз. Большая волна захлестнула судно, и оно пошло на дно. После того, как шторм утих, Пи оглядывает свой «ковчег». В шлюпке находились некоторые животные с корабля: гиена, зебра, сломавшая ногу при падении, орангутанг, подплывший на связке бананов, и бенгальский тигр Ричард Паркер. Начинается борьба за выживание, связанная с различными приключениями.

На самых первых страницах произведения нам открывается один из ведущих признаков анализируемого нами концепта, а именно — риск, граничащий со смертью. Репрезентантом данной характеристики послужила сентенция «memento mori» (chapter 1). Обратившись к словарю, получаем следующую экспликацию: а Latin phrase meaning remember you must die, used to mean an object that reminds you of your mortality, such as a skull (Cambridge International Dictionary of Idioms, Cambridge University Press, 1998) с авторской разъяснением отношения данного высказывания к последующим событиям, которые будут развиваться в романе: My life is like a memento mori painting from European art: there is always a grinning skull at my side to remind of the folly of human ambition. I mock this skull. I look at it and I say, “You’ve got the wrong fellow. You may not believe in life, but I don’t believe in death. Move on!” The skull snickers and moves ever closer, but that doesn’t surprise me. The reason death sticks so closely to life isn’t biological necessity — it′s envy. Life is so beautiful that death has fallen in love with it, a jealous, possessive love that grabs at what it can…(chapter 1) Из контекста становится ясным — читателя ждут очень опасные приключения, но с счастливым концом: You must take life the way it comes at you and make the best of it. Сама сентенция сообщает нам лишь об уровне риска, который содержится в фабуле произведения, а авторские сравнения и экспликации по своей структуре представляют антитезу в понятийной области слота RISK: You may not believe in life, but I don’t believe in death… The reason death sticks so closely to life isn’t biological necessity — it′s envy. Life is so beautiful that death has fallen in love with it. По сути риск — это неопределённое событие или условие, которое в случае возникновения имеет позитивное или негативное воздействие, т. е. может повлечь со собой смерть. Вот такое маргинальное положение между жизнью и смертью занимает риск в фабуле анализируемого романа, что в результате приводит к понятийной детализации и вербализации ФЕ терминального узла RISK. Но для Пи невероятные приключения закончатся победой жизни над смертью: But life leaps over oblivion slightly (chapter 1) …

На наш взгляд, для построения признаковой модели концепта ADVENTURE, выраженной ФЕ, которые метафоричны по своей природе, нам необходимо использовать дефиниционный (семантический) анализ вербализаторов для адекватного понимания значения устойчивой единицы языка и изучить контекстуальное окружение для верификации полученных признаков.

В первой главе романа вербализуется еще один, на наш взгляд, концептуальный признак концепта путем сравнения бытовой ситуации в жизни главного героя, от лица которого ведется повествование в романе, с оценочной характеристикой начала ADVENTURE для Пи: The first time I went to an Indian restaurant in Canada I used my fingers. The waiter looked at me critically and said, “Fresh off the boat, are you?” I blanched… My fingers, which a second before had been taste buds savouring the food a little ahead of my mouth, became dirty under his gaze. They froze like criminals caught in the act. I didn’t dare lick them. I wiped them guiltily on my napkin (chapter 1). В смысловой основе данной ФЕ (идиоме по своему типу) лежит метафора «с корабля на бал», которая имеет следующее значение: recently arrived from a foreign country, without having yet assimilated the host country's language, culture, and/or behavior (Cambridge International Dictionary of Idioms, Cambridge University Press, 1998). На основе контекста мы можем выявить такой признак концепта ADVENTURE, как неподготовленность и неожиданность в перспективе на события в романе и с аллюзией на начало новой жизни с опасными приключениями, которая продлится 227 дней. Дело в том, что жизнь не в лодки и не с дикими зверями, связанная с каждодневной борьбой за выживание, добычей пропитания и воды, является для Пи парадоксом, к которому нужно привыкнуть и в котором нужно реабилитироваться от прошлого, а также начать жить по-другому, даже если это необычайно сложно и непривычно: He (waiter) had no idea how deeply those words wounded me. They were like nails being driven into my flesh. I picked up the knife and fork. I had hardly ever used such instruments. My hands trembled. My sambar lost its taste (chapter 1). Таким образом, к признаковой модели концепта ADVENTURE автором добавлен еще один слот UNEXPECTEDESS / UNPREPAREDNESS.

Как мы далее видим из романа, Пи всегда привлекало что-то неординарное и противоречивое, по своей натуре он как парадокс, а по жизни — авантюрист, искатель приключений. Даже буря, разыгравшаяся в Тихом океане, ставшая впоследствии причиной пробоины, ему показалась на первый взгляд недостаточно сильной, и Пи, выйдя на палубу во время бури ночью, “felt very brave”. Он подумал про себя: Did it qualify as a storm? It′s true there was rain, but it wasn’t so very hard. It certainly wasn’t so very hard. It certainly wasn’t a driving rain, like you see during the monsoons. And there was wind (chapter 38). И действительно, любопытная, храбрая и авантюристская натура Пи подсознательно давно желала нечто необычного, нескучного и захватывающего в своей жизни, мыслями он всегда обращался к Всевышним с просьбой одарить его приключениями и интересными событиями. Пи никогда не останавливался на достигнутом, всегда был в поисках себя и своих пристрастий. Он много времени проводил в зоопарке отца, наблюдая за животными и изучая их поведение, что сыграло не последнюю роль в спасении самого себя, также Пи искал себя одновременно в трех религиях, занимался разработкой плана изменения своего имени из-за насмешек и многое другое. Одним словом, делал все, чтобы не скучать: The Pondicherry Zoo was the source of some pleasure and many headaches for Mr. Santosh Patel, founder, owner, director, head of a staff of fifty-three, and my father. To me, it was paradise on earth. I have nothing but the fondest memories of growing up in a zoo…Animals are territorial. Only a familiar territory will allow them to fulfill the two relentless imperatives of the wild: the avoidance of enemies and the getting of food and water (chapter 4). Для Пи Бог един и не важно из какой религии родом, главное для него совсем другое: The presence of God is the finest of rewards (chapter 20). That is God as God should be. With shine and power and might. Such as can rescue and save and put down evil (chapter 17). В связи с тем, что Пи был полирелигиозен, веровал и в Иисуса Христа, и в Аллаха, и в Вишну, упав в шлюпке на воду, он взмолился: Vishnu preserve me, Allah protect me, Christ save me, I can’t bear it!” (chapter 37). На наш взгляд, ключом к дальнейшему успеху Пи в борьбе за выживание было ни что иное, как то, что главный герой был силен духом, любил жизнь и Бога, и не важно из какого государства (религии) этот Всевышний: All religions are true. I just want to love God (chapter 23). И Пи стойко боролся каждый день со смертью, и она оставляла его живым: Ijust held on, God only knows why (chapter 40). I spent my last year at St. Joseph′s School feeling like the the persecuted prophet Muhammad in Mecca, peace be upon him. But just as he planned his flight to Medina, the Hejira that would mark the beginning of Muslim time, I planned my escape and the beginning of a new time for me. I had a better plan…It was my turn. Time to put down Satan, Medina. Here I come… (chapter 5).

Возвращаясь к истории на корабле и к разыгравшемуся шторму, следует сказать, что для Пи погодное ненастье не стало пределом в его “exploring the ship”, любопытная и храбрая натура требовала продолжение начавшихся приключений: But I walked through it without much difficulty. As for the sea, it looked rough, but to the landlubber the sea is always impressive and forbidding, beautiful and dangerous…Weather like this surely wouldn’t sink a ship? Why, I only had to close a door and the storm was gone. I advanced onto the deck. I gripped the railing and faced the elements. This was adventure (chapter 38). Автор вводит еще один признак, сигнализирующий о надвигающейся опасности, используя прецедентную лексему латинского происхождения — pandemonium (chapter 38): It was dark still, but there was enough light to see by. Light on pandemonium it was. Nature can put on a thrilling show. The stage is vast, the lighting is dramatic, the extras are innumerable, and the budget for special effects is absolutely unlimited. What I had before was a spectacle of wind and water, an earthquake of the senses, that even Hollywood couldn’t orchestrate… Лексема “Pandemonium” имеет несколько значений: 1667 — Pandæmonium, in «Paradise Lost» the name of the palace built in the middle of Hell, «the high capital of Satan and all his peers», coined by John Milton (1608–1674) from Greek pan — «all» (pan- word-forming element meaning «all, every, whole, all-inclusive», from Greek pan-, combining form of pas (neuter pan, masculine and neuter genitive pantos) «all», from PIE *pant — «all» (with derivatives found only in Greek and Tocharian) + Late Latin daemonium «evil spirit», from Greek daimonion «inferior divine power», from daimon «lesser god» (see demon). Transferred sense «place of uproar» is from 1779; that of «wild, lawless confusion» is from 1865. (https://www.etymonline.com). Итак, это место, сбор всего развратного, греховного в подземном мире, другими словами — ад, роман Лорен Оливер, продолжение трилогии об апокалипсисе, начатой романом «Делириум», столица Ада в поэме Джона Мильтона «Потерянный Рай», а также — столпотворение, скандал. На наш взгляд, в романе Янн Мартел использует аллюзию на надвигающуюся катастрофу, сравнимую с адом.

Далее в этой же главе мы встречаем еще один вербализованный признак концепта ADVENTURE, полученный из ФЕ, по своей структуре идиомой, сформулированной в форме риторического вопроса — Was it the ship itself giving up the ghost? I fell over. I got to my feet. I looked overboard again. The sea was rising. The waves were getting closer. We were sinking fast (chapter 38). Дефиниционно-этимологический анализ фразеологизма дает нам следующее определение (Harper D. Online Etymology Dictionary. URL: http://www.etymonline.com): give up the ghost — old English gast «breath; good or bad spirit, angel, demon; person, man, human being», in Biblical use «soul, spirit, life», from Proto-West Germanic *gaistaz (source also of Old Saxon gest, Old Frisian jest, Middle Dutch gheest, Dutch geest, German Geist «spirit, ghost»). This is conjectured to be from a PIE root *gheis-, used in forming words involving the notions of excitement, amazement, or fear (source also of Sanskrit hedah «wrath;" Avestan zaesha — «horrible, frightful;" Gothic usgaisjan, Old English gæstan «to frighten»). Ghost is the English representative of the usual West Germanic word for «supernatural being». In Christian writing in Old English it is used to render Latin spiritus (see spirit (n.)), a sense preserved in Holy Ghost. Sense of «disembodied spirit of a dead person», especially imagined as wandering among the living or haunting them, is attested from late 14 c. and returns the word toward its likely prehistoric sense. Most Indo-European words for «soul, spirit» also double with reference to supernatural spirits. Many have a base sense of «appearance» (such as Greek phantasma; French spectre; Polish widmo, from Old Church Slavonic videti «to see;" Old English scin, Old High German giskin, originally «appearance, apparition», related to Old English scinan, Old High German skinan «to shine»). Other concepts are in French revenant, literally «returning» (from the other world), Old Norse aptr-ganga, literally «back-comer». Breton bugelnoz is literally «night-child». Latin manes probably is a euphemism. The gh- spelling appeared early 15c. in Caxton, influenced by Flemish and Middle Dutch gheest, but was rare in English before mid-16c. Sense of «slight suggestion, mere shadow or semblance» (in ghost image, ghost of a chance, etc.) is first recorded 1610s; sense of «one who secretly does work for another» is from 1884. Ghost town is from 1908. Ghost story is by 1811. Ghost — word «apparent word or false form in a manuscript due to a blunder» is from 1886 (Skeat). Ghost in the machine was British philosopher Gilbert Ryle's term (1949) for «the mind viewed as separate from the body». The American Indian ghost dance is from 1890. To give up the ghost «die» was in Old English. Для автора между концептом ADVENTURE и смертью можно поставить знак равно. Итак, признаковую модель пополняет еще один признак, эксплицирующий и уточняющий один из элементов терминального узла DANGER субъективной оценкой автора — MORTAL DANGER.

Степень ужаса от всего происходящего не оставляет Пи ничего другого, как обратиться опять же с риторическим вопросом к судьбе, к Богу, и неважно к какому, употребляя, на наш взгляд, что-то типа поговорки: The ship was sinking. My mind could hardly conceive it. It was as unbelievable as the moon catching fire.What was it all in God’s name? (chapter 37). Когда человек не находит ответа в земном пространстве, он обращается к силам свыше, дабы там, на небесах получить его. Но, поскольку Бог отвечает, но не сразу и, следует сказать, не словами, Пи приходит к выводу: Every single thing I value in life has been destroyed. And I am allowed no explanation? I am to suffer hell without any account from heaven (chapter 38). Благодаря данному актуализатору, мы получаем вербализованный посредством ФЕ слот WONDER, MIRACLE, придерживаясь мнения о том, что, упоминая Бога в своих высказываниях, мы веруем в чудо как таковое.

Судя по произведениям английской литературы, приключения случаются разные: с попутчиками, с местными жителями, с разбойниками, пиратами, фантастическими созданиями и, конечно же, с животными. Детализируя или, другими словами, дискретизируя компонент слота — NOVEL OR EXCITING INCIDENT, мы можем назвать его фасетом, который задает диапазон или перечень его возможных значений. Фасет указывает также граничные значения заполнителя слота [33]. Итак, в нашем случае, ссылаясь на содержания романа и делая вывод о том, что приключения так или иначе связаны с сосуществованием главного героя и животных, впоследствии только тигра Ричарда Паркера, на ограниченной территории одной лодки, мы видим возможным уточнить и расширить компонент слота (фасет в нашем случае), определив его, как NOVEL OR EXCITING INCIDENT WITH ANIMALS. Для того, чтобы выжить, главному герою нужно провести так называемую «демаркационную линию» для установления своих приоритетов на своей территории. Безусловно, благодаря своей наблюдательной и любознательной натуре, Пи знал повадки животных и немного разбирался в их психологии. Следует отметить, выражаясь фигурально, главный герой хорошо подошел на эту роль в жизни и в своих приключениях. Пи был тем же «Робинзоном Крузо», только в другом мире: та же выдержка, быстрая обучаемость, храбрость и бесценный приобретённый «потом и кровью» опыт с разработанным практическими мнемоническими приемами в преодолении сложностей, которыми Пи готов поделиться с теми, кто начнет похожую игру на выживание с дикими зверями: To those who should ever find themselves in a predicament such as I was in. I would recommend the following program: <… > 3. Now comes the difficult part: you must provoke the animal that is afflicting you. Tiger, wild boar…<… > — no matter the beat, you must get its goat. The best to do this will most likely be to go to the edge of your territory and noisily intrude into the neutral zone <… > It is important that you make a consistent, recognizable noise to signal your aggression. But you must be careful. Under no circumstances should you step into your animal′s territory. Contain your aggression to staring into its eyes and hurling toots and taunts” (chapter 71). Вербализация данного слота посредством идиомы get smb′ s goat (to annoy or anger smb) есть результат концептуального блендинга.

В концептуальной сфере ADVENTURE слоты риска и опасности (RISK, DANGER, MORTAL DANGER) во фреймовой структуре вербализуются достаточно часто (напр. memento mori, giving up the ghost). Скорее всего, это может быть связано с тем, что, действительно, в авторском восприятии цепь приключенческих событий, разворачивающихся в романе, носит достаточно серьёзный и рискованный характер. Суплементарными вербализатором данного терминального узла служит фразема, которая в лишний раз обрисовывают всю сложность и рискованность сложившейся ситуации с Пи и Ричардом Паркером, бенгальским тигром, оказавшимся в той же лодке, что и главный герой: Ieased the raft off the lifeboat. If for some reason it did not float, I was as good as dead (chapter 53) (https://www.macmillandictionary.com: almost finished / dead etc. or likely to be finished/dead etc. very soon). По своей структуре данная ФЕ является фраземой, поскольку, во-первых, структура смыслонесущих дефиниций двойственная, где один элемент имеет обычное значение, второе переосмысленное.

Приключения — это всегда цепь непредсказуемых событий, влекущих за собой угрозу жизни и готовящих каждую минуту другое, не менее опасное испытание. Вербализация элемента слота DANGER осуществляется посредством идиомы from (out) the frying pan into the fire (https://www.macmillandictionary.com: used for saying that someone who was in a bad situation is now in a worse situation). Контекст верифицирует полученные данные: It was fear of the greatest beast and fear of touching the greater beast′s food… It seemed the presence of a tiger had saved me from a hyena-surely a textbook example of jumping from the frying pan into the fire (chapter 49).

По Я. Мартелу приключения, происходящие с Пи, вызывают ни что иное, как чувство страха. Тем самым пополняем фреймовую модель еще одним авторским слотом FEAR: Yes. Oh! It sends shivers down my spine (chapter 90) (https://www.macmillan-dictionary.com: to cause an intense feeling of fear, nervousness, exhilaration, or excitement in someone). На русский язык идиому можно перевести как «бросать в дрожь» или «мурашки по спине». Также следует отметить, что достаточно часто автор оставляет за собой право перефразировать готовую идиому, приспосабливая трансформацию под свое субъективное видение, изменяя ФЕ. На наш взгляд, такое явление в авторских текстах имеет право на существование, так как тем самым трансформации идиом служат выражением авторской интенции, направленной на преобразование либо структуры, либо смыслового содержания идиомы, при котором происходит переход языковых и конвенциональных смыслов идиом в класс интенциональных смыслов: It was now the size of rambutan. I still get shivers in my spine when I think of it (chapter 92).

Сравнение главного героя с Ноем, характеризует Пи как человека обязательного и самоотверженного. В мыслях Пи, вообразив себя Ноем в выдуманном диалоге с уже погибшим братом Рави, возлагает на себя ответственность за все, что происходит не только с ним, но и со всеми животными, оказавшимися с ним в спасательной лодке. Для Пи его ADVENTURE — это неутолимый труд, искренняя вера, любовь и уважение ко всему живому. Сам Пи, воображая встречу с родственниками, придумал для себя сравнение: Iimagined Ravi would greet me first and with a tease. “What′s this?” he would say. “You find yourself a great big lifeboat and you fill it with animals? You think you’re Noah or something? (chapter 45)” Прецедентное имя из библейского сюжета Noah (Ной) — последний (десятый) из допотопных ветхозаветных патриархов, происходящих по прямой линии от Адама. Согласно Книге Бытие, Ной «обрёл благодать пред очами Господа», поскольку был «человек праведный и непорочный в роде своём» и «ходил пред Богом». За свою праведность Ной с семьёй был избран Богом для возрождения человеческого рода после Всемирного потопа, который явился Божественной карой за нравственное падение человечества. Бог заблаговременно сообщил Ною о своём решении истребить всё живое на земле и дал точные указания, как построить Ковчег — судно из дерева гофер (возможно, кипарис или кедр), способное пережить готовящийся потоп — и снарядить его для длительного плавания (https://ozhegov. slovaronline.com). Метафора divining rod,применимая к мысли о воде главного героя добавляет еще один признак к натуре главного героя — целеустремленность и настойчивость. Divining rod — волшебная лоза или прут для отыскания воды и руд; волшебный, магический жезл. «Волшебную лозу» впервые начали применять в XV веке в Германии главным образом как средство поиска грунтовых вод. Сегодня помимо грунтовых вод «волшебную лозу используют для поиска залежей полезных ископаемых, сокровищ, артефактов, нефтяных скважин и даже пропавших людей. Существует теория, что все предметы, одушевлённые и неодушевлённые, обладают энергетическим полем, излучающим вибрации различной частоты. Считается, что «волшебная лоза» или «маятник» выступают в роли антенны, улавливающей эти вибрации искомого предмета. Есть и другая теория, согласно которой устанавливается энергетическая связь между искателем и искомым предметом (https://www.mageia.ru). Автор рассказывает о навязчивом, но на тот момент единственном желании найти воду, употребляя сравнения и эпитеты, различные предложения по цели высказывания, но с единственным пропозициональным семантическим ядром — поиск источника утоления жажды: The divining rod in my mind dipped sharply and a spring gushed water when I remembered that I was on a genuine, regulation lifeboat and that such a lifeboat was surely outfitted with supplies. That seemed like a perfectly reasonable proposition. What captain would fail in so elementary a way to ensure the safety of this crew? What ship chandler would not think of making a little extra money under the noble guise of saving lives? It was settled. There was water aboard. All I had to do was find it! (chapter 49)

По мнению Янна Мартела, залогом удачливости в преодолении сложных ситуаций, с которыми сталкивается главный герой в своем морском приключении, является его изобретательность. Неслучайно пятидесятая глава, венчающая половину романа, закачивается авторским афоризмом necessity is the mother of invention.Соглашаемся с автором в том, что when people really need to do something, they will figure out a way to do it. Янн Мартел пополняет фреймовую структуру концепта ADVENTURE еще одним терминальным узлом INVENTIVENESS.

Цепь событий, разворачивающихся в лодке, несли с собой не только риск, опасность и смерть, но и что-то доходящее до максимальной точки, экстремального уровня, до апогея в своем развитии: Idecided there was little danger. He was turned the other way and his head was out of sight. If I respected his peace and quiet, he might not even notice me. I grabbed a bailing cup and stretched my arm forward. My cup arrived in the nick of time (chapter 77) (https://www.mac-millandictionary.com: at the last possible moment before a deadline or before something begins or ends; just in time to prevent something bad happening). Субъективное восприятие ситуации автором вновь дополняет ментальную единицу ADVENTURE слотом в виде синонимичного ряда лексем EXTREMUM / EXTREME / TURNING POINT.

Чтобы выдержать все испытания, максимально избежать риск и минимизировать опасность, посланные судьбой, нужно, и об этом несложно догадаться, держать себя в тонусе и быть на чеку: He (tiger) made a sound, a snort from his nostrils. I pricked up my ears (https://www.mac-millandictionary.com: to pay suddenly close attention to something). He did it a second time. I was astonished. Prusten? (chapter 57) Данной идиомой мы получаем в лишний раз вербализацию слота DANGER / RISK.

Проанализировав репрезентанты концепта ADVENTURE в современном романе Янна Мартела об индийском мальчике Пи, который провел 227 дней в борьбе с опасностями, уготовленные ему судьбой в многочисленных приключениях в Тихом океане, мы можем найти подтверждение тому, что концепт дискретен, антропоцентричен, субъективен. Каждый автор видит его по-своему, подбирая релевантные, по его мнению, вербализаторы концептуальных слотов ментального образования ADVENTURE. На вопрос, что для современного автора XXI века Янна Мартела представляет собой приключение, ответим схемой, иллюстрирующей знания и представления в анализируемом концептуальном пространстве:

Название слота (терминального узла)	Вербализатор ФЕ
RISK	memento mori
UNEXPECTEDESS / UNPREPAREDNESS	fresh off the boat
MORTAL DANGER	to give up the ghost; as good as dead
DANGER	from (out) the frying pan into the fire; to prick up smb′s ears
WONDER, MIRACLE	in God’s name
NOVEL OR EXCITING INCIDENT WITH ANIMALS	to get smb′s goat
FEAR	to send shivers down smb′s spine / to get shivers in smb′s spine
INVENTIVENESS	necessity is the mother of invention
EXTREMUM / EXTREME / TURNING POINT	in the nick of time

Исследование вербализаторов концепта adventure в разные эпохи развития английской литературы представляет не только лингвистический, но и культурологический и исторический интерес. Не является новостью, что события, происходящие в какой-либо промежуток исторического развития, так или иначе находят отражение в письменных источниках. Данное исследование, например, показывает, какие ментальные составляющие, по мнению одного из представителей эпохи, формируют объект нашего исследования — концепт ADVENTURE. Актуальность темы определяется также интересом когнитивной лингвистики к моделированию структур знания, образующих фрагменты концептосферы языковой личности к находящих репрезентацию в семантике языковых единиц различных уровней, в том числе — единиц фразеологических, которые являются неотъемлемой частью языковой картины мира с точки зрения диахронии. Благодаря устойчивым сочетаниям языка, формирующие фразеологический и паремиологический фонды, можно судить о базовых составляющих и связанных с ними эмоциях и оценочном слое такой сферы человеческой деятельности, как ПРИКЛЮЧЕНИЕ с диахроническим вектором исследования. Кроме того, данный концепт впервые описывается с точки зрения его фразеологической репрезентации. Практическая ценность исследования определяется возможностью применения его результатов в курсах лексикологии, лингвосемиотики, теории языка, стилистики

Литература:

1. Павиленис Р. И. Проблема смысла. Вильнюс: Мысль, 1983. 123 с.

2. Попова З. Д., Стернин И. А. Основные черты семантико-когнитивного подхода к языку // Антология концептов. М.: Гнозис, 2007. 56 c.

3. Стернин И. А., Попова З. Д. Когнитивная лингвистика. Москва: АСТ, Восток — Запад, 2007. 67 с.

4. Карасик В. И. Определение концепта // 21st Century Foreign Language Teaching and Research, 2002. № 4. С. 128–129.

5. Алимурадов О. А. Смысл. Концепт. Интенциональность: моногр. Пятигор.гос.лингв.ун-т, 2003. 45 c.

6. Попова З. Д., Стернин И. А. Семантико-когнитивный анализ языка. Воронеж: Научное издание, 2007. С. 45–48.

7. Кунин А. В. Курс фразеологии современного английского языка: учеб. для ин-тов и фак-тов иностр. яз. М.: Высшая школа, 1986. 336 с.

8. Телия В. Н. Вариантность лексического состава идиом как структурных единиц языка: моногр. М., 1968. 230 с.

9. Борисова Е. Г. Фразеографические параметры и их описание в словаре (на материале русской идиоматики) // Фразеологизм и его лексикографическая разработка: материалы IV Международного симпозиума в рамках заседания Международной комиссии по проблемам славянской фразеологии при Международном комитете славистов / ред.-сост. А. С. Аксамитов. Минск, 1987. С. 9–18.

10. Добровольский Д. О. Образная составляющая в семантике идиом // Вопр. Языкознания. М., 1996. № 1. C. 56–58.

11. Lakoff G. The Contemporary Theory of Metaphor // Metaphor and Thought [ed. by A.Ortony]. Cambridge University Press, 1993. Pp. 202–252.

12. Fauconnier G. Mental Spaces. Cambridge, Mass.: MIT Press, 1985. 185 p.

13. Чудинов А. П. Когнитивно-дискурсивное исследование политической метафоры // Вопросы когнитивной лингвистики, 2004. № 1. С.91–105.

14. Печерская Н. В. Знать или называть: метафора как когнитивный ресурс социального знания // Политические исследования, 2004. № 2. С. 93–105.

15. Кобзева И. М. Семантические проблемы анализа политической метафоры // Вестник МГУ. Серия 9: Филология, 2001. № 6. С. 132–137.

16. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. 277 c.

17. МакКормак Э. Когнитивная теория метафоры // Теория метафоры: Сборник статей / Под ред. Н. Д. Арутюновой. М.: Прогресс, 1990. С. 358–386.

18. Gibbs R. W. Metaphor Interpretation as Embodied Simulation // Mind and Language. No. 21, 2006. Pp. 349–350; Johnson M. The Body in the Mind: The Bodily Basis of Meaning, Imagination and Reason. Chicago: University of Chicago Press, 1987. Pp. 73–75; Taylor J. R. Cognitive Grammar. Oxford University Press, 2002. Pp. 520–530.

19. Glucksberg S., Keysar B. How Metaphors Work // Metaphor and Thought [ed. by A.Ortony]. Cambridge: Cambridge University Press, 1993. 414 p.

20. Fauconnier G. Mental Spaces. Cambridge, Mass.: MIT Press, 1985. 258 p.

21. Скребцова Т. Г. Когнитивная лингвистика. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2011. 48 с.

22. Coulson, Seana. Semantic Leaps. Frame Shifting and Conceptual Blending in Meaning Construction. Cambridge/ New York: Cambridge University Press, 2001. 157 p.

23. Демьянков В. З. Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретирующего подхода // ВЯ. № 4, 1994. 78 с.

24. Никитин М. В. Концепт и метафора // Проблема теории европейских языков / Отв. ред. В. М. Аринштейн, Н. А. Абиева, Л. Б. Копчук. СПб: Изд-во «Тригон», 2001.36 с.

25. Никитин М. Б. Метафорический потенциал слова и его реализация // Проблема теории европейских языков / Отв. ред. В. М. Аринштейн, Н. А. Абиева, Л. Б. Копчук. СПб: Изд-во «Тригон», 2001. С. 43–44.

26. Лабов У. Структура денотативных значений // НЗЛ, вып. 14. М.: Прогресс, 1983. 88 с.

27. Потебня А. А. Мысль и язык. 2-е изд. Харьков, 1982. 102 с.

28. Варина В. Г. Лексическая семантика и внутренняя форма языковых единиц // Принципы и методы семантических исследований: cб. ст. / Редкол.: В. Н. Ярцева и др. М., 1976. 243 с.

29. Баранов А. Н., Добровольский Д. О. Постулаты когнитивной семантики // Изв. РАН, СЛЯ, 1997. Т. 56. № 1. С. 11–21.

30. Алимурадов О. А. Смысл. Концепт. Интенциональность: моногр. Пятигорск: Пятигор. гос. лингв. ун-т, 2003. 214 с.

31. Болдырев Н. Н. Когнитивная семантика: Курс лекций по английской филологии. Тамбов: Изд-во ТГУ имени Г. Р. Державина, 2000. 61 с.

32. Кубрякова Е. С., Демьянков В. З., Панкрац Ю. Г., Лузина Л. Г. Краткий словарь когнитивных терминов. М.: Изд-во МГУ, 1997. 188 с.

33. Минский М. Фреймы для представления знаний. М.: Энергия, 1979. 128 с.