В статье анализируются проблемы энантиосемии, ее представление в современном французском языке, делается попытка разработки классификации. Особое внимание уделяется различным подходам к анализу и интерпретации указанного языкового феномена.
Ключевые слова: энантиосемия, полисемия, антонимия, семантика слова.
Актуальность. Проблемы семантики слова, его семантической структуры, семантических отношений, развития полисемии и ее типов не раз привлекали внимание исследователей, при этом, как правило, речь шла о получении нового значения через метафору, метонимию и синекдоху, наличие же таких слов, имеющих в своей семантической структуре противоположные значения, если и оговаривается, то не анализируется, хоть на это семантическое явление обращали внимание еще во времена античности. Учитывая вышесказанное, пожалуй, пора «ликвидировать» существующие лингвистические пробелы, тем более что современный французский язык предоставляет многочисленные примеры интересного языкового явления.
Цель. Проанализировать существующие подходы к интерпретации энантиосемии, учитывая диахронизм, предложить свою интерпретацию энантиосемии как варианта полисемии, выяснить ее основные типы.
Итак, основной объект — явление энантиосемия.
Предмет анализа — ее интерпретация в языкознании, основные подходы, типы, представление в современном французском языке.
Материал исследования — современная французская речь.
Научная новизна заключается, прежде всего, в привлечении внимания ученых к этому языкового явления, а также доказательство гипотезы относительно понимания энантиосемии как варианта развития полисемии слова.
Итак, как было отмечено выше, объектом анализа в нашей статье стало явление энантиосемии, которое принято рассматривать как «пение присутствие» в пределах слова противоположных значений (Клод Ажеж) из-за наличия «противоречивого обозначенного» (Ролан Барт), это поляризация значений в пределах одной языковой единицы. Такая «поляризация», нашедшая свое выражение в языке, является результатом существования «психической» амбивалентности, наличия у человека противоположных желаний, о чем писал З. Фрейд. Сам термин имеет греческое происхождение, поскольку греческого «enantios» означает «противоположный».
Современный французский язык демонстрирует довольно значительное количество случаев энантиосемии, характерных не только для существительных, но и для глаголов, прилагательных, наречий и т. д.:
affection — 1) любовь, нежность, привязанность, 2) болезнь, недуг, hôte — 1) хозяин, 2) гость,
départ — 1) выход, уход, отставка, 2) старт; 3) неудачное начало,
consigne — 1) инструкция, 2) запрет,
profane — 1) светский, 2) невежда,
proscrit — 1) отменен, 2) запрещен,
blaguer — 1) шутить, 2) насмехаться,
saluer — 1) приветствовать, 2) прощаться и тому подобное.
При этом, это явление может касаться не только нормативной нейтральной лексики, но и арготичной:
être foutu de — 1) быть падшим, оконченным, 2) быть способным на то, иметь шансы:
«Comme je le connais, il est foutu d'arriver le premier»; варгомотогонщиков:
c'est l'enfer — 1) это ужасно, 2) это гениально.
Чаще всего присутствие энантиосемии демонстрирует разговорное речи:
Bath! — 1) красивый, шикарный, 2) страшный, ужасный,
Vachement! — 1) грубо, злобно, по-свински, 2) здорово, потрясающе.
Понятно, что интерпретация такого высказывания в значительной степени зависит от контекста, поэтому часто энантиосемия носит не языковой, а скорее речевой характер. К примеру:
«On chasse le gibier pour s'en emparer, on chasse un domestique pour s'en débarraser» (l'exemple de S.Ullmann [1: 207]).
Так, было замечено, что многие французские прилагательных и наречий, таких как bon, mauvais, beau, jolie, terrible, méchant, могут принимать в контексте противоположное значение (С.Ульманн):
Une belle affaire!
Un joli coup!
Bon vent!
Часто энантиосемия базируется на образе:
une mémoire d'éléphant — 1) хорошая, феноменальная память,
2) злопамятность,
chien → un temps de chien (= «un mauvais temps»),
avoir du chien pour (= «avoir du charme»), etc.
Итак, французский язык демонстрирует большую экономию лексических средств, ее позволяет полисемия. Будучи языки «абстрактной» (С. Ульманн), с большим количеством слов общего значения, она позволяет их манипулирования в контексте, может порождать достаточно неожиданные семантические нюансы. Надо отметить, что этот феномен французский язык унаследовала от латыни, где также довольно часто он наблюдается, например:
латинское слово fortuna одновременное значение «судьба, счастье, успех» и «несчастье, неприятности»,
прилагательное altus означает «haut» и «bas» в зависимости от точки зрения говорящего и тому подобное.
Отметим, что не все ученые воспринимают энантиосемию как вариант полисемии, сосуществуют различные интерпретации этого понятия:
‒ большинство исследователей рассматривают его как разновидность антонимии, а именно как антонимию, через отношение противоположности, лежащий в его основе (Р. А. Будагов, В. И. Кодухов, М. П. Кочерган, Л. А. Новиков, В. М. Соколов, А. П. Грищенко, Н. И. Фомина, Я. И. Гельблу);
‒ идентичность плана выражения и почти полная дивергенция плана содержания дает основание некоторым ученым ставить энантиосемию в один ряд с омонимией (М. М. Шанский, В. М. Прохорова, Л. Н. Полюга, Н. М. Бобуха);
‒ как проявление полисемичности ее рассматривают Ф. С. Бацевич, Т. А. Космеда, Г. В. Яцковская, Т. А. Федоренко, И. Пете, Ф. П. Филин и большинство французских исследователей;
‒ Д. Н. Шмелев, Л. И. Климова, В. А. Иванова и др. не усматривают в энантиосемии признаков принадлежности к какой-либо из вышеупомянутых лексико-семантических категорий и отводят ей отдельное место, подчеркивая тем самым ее промежуточную природу, придавая ей статуса маргинального феномена, ведь на самом деле количество общих черт между ней и другими семантическими понятиями значительно уступает количества очевидных противоречий; невозможность в этом случае разграничить полисемию — антонимию — омонимия привела, например, акад. В. В. Виноградова к внедрению срока омоантоним, который, тем не менее, не получил широкого употребления.
Остановимся более подробно на некоторых моментах. Так, как уже было отмечено, именно противоположность имеющихся значений порождает идею родства энантиосемии и антонимы. Однако, если углубиться в суть последней как разновидности парадигматических отношений в языке, можно увидеть:
во-первых, неоднородность структуры антонимов — однокоренные и разнокоренные (которых больше), а отличаются именно противоположностью значений как в пределах одного слова, так, несомненно, и одного корня,
во-вторых, по степени противоположности, воднокоренных антонимов можно наблюдать соответствующую семантику, которая выражается «сдержанно, мягко... так называемые антонимы-эвфемизмы» [2:49], для энантиосемиитакая тенденция не характерна,
в-третьих, что касается значения, оно является постоянным атрибутом антонима и не требует дополнительного контекста для его установки; в случае энантиосемичных конструкций именно контекст или окружение слова является решающим в выборе одного из двух значений, как это было показано ранее,
в-четвертых, количество допустимых антонимов к одной лексемы может быть неограниченным, то есть к каждому оттенку значение может найтись свой противоположный соответствие (речь идет о многозначные слова), энантиосемияже, как правило, имеет двойной характер: одно значение — одна оппозиция,
в-пятых, не последнюю роль играет и принцип сочетаемости сдругими словами, какой в случае антонимической пары неизменно гомогенный и гетерогенный при энантиосемии,
в-шестых, компоненты антонимической пары всегда принадлежат к одной части речи, приближает энантиосемию к антонимической категории, однако встречаются отдельные примеры, когда антонимом к одной лексемы выступает фразеологический оборот.
Учитывая все вышесказанное, можно сделать вывод, что энантиосемия не относится к антонимии.
Вторым подходом, как отмечалось, является понимание энантиосемии как разновидности омонимии или полисемии. Основная критика таких подходов касается того, что в вышеназванных лексико-семантических категорий не наблюдается самая главная особенность энантиосем — противоположность значений: отношение между компонентами этих парадигм могут быть разными, но никак не оппозиционными, то есть им присуща «полифоничность» (в терминологии М. М. Бахтина), а энантиосемия — полярность. К тому же, спецификой омонимов является отсутствие каких-либо связей между возможными значениями слова, тогда как в энантиосем они логически обусловливают друг друга. То есть, энантиосемия предусматривает одновременно:
‒ поляризацию и
‒ корреляцию,
что и является их основной особенностью. К примеру:
louer — 1) donner en location,
2) prendre en location,
где противоположные значения имеют общую сему, чего не скажешь,например, о глагол voler, где, на сегодня, связь между значениями уже потерян, а следовательно, их надо рассматривать как омонимы. То же самое касается и выражения, например:
être à l'antenne — передавать передачу,
— слушать передачу.
Собственно, эта «двойственность» энантиосемии — поляризация с корреляцией — и позволяет нам рассматривать ее как подвид полисемии, хотя, безусловно, своеобразный.
Наконец, тот факт, что энантиосемия часто имеет речевой характер, о чем говорилось ранее, а коммуникативный подход к исследованию языковых фактов возник относительно недавно, не позволял ученым предоставить энантиосемию принадлежащего ему статуса равноправного члена языковой системы. Видимо, этим можно объяснить и неклассифицированность языка этого языкового феномена (ни один учебник по лексикологии французского языка ее не упоминает см., напр.: [3, 4]).
Кстати, и рядовому носителю языка это явление остается почти неизвестным. При том, поскольку язык является отражением восприятия мира человеком, с древних времен прослеживаются зачатки дуалистично противоположного восприятия мира. Гераклит, греческий философ конца VI века до н. е., говорил в своей диалектике о единстве противоположностей: противоположные состояния не могут существовать отдельно, они переходят один в другой и, сменяя друг друга, сохраняют свою стабильность и обеспечивают равновесие. Цицерон сказал когда-то: «Tollen du messe Octavium» («восхвалять Октавиана, или сбросить его») [5:28]. На противоположной стороне планеты в это же время Лао-Дзи также утверждает, что «бытие и небытие, тяжелое и легкое, длинное и короткое, высокое и низкое делают познания друг друга. Различные звуки, сливаясь, создают гармонию. Так же и предыдущее, и следующее — в гармонии — идут друг за другом» [6].
Несколькими веками позже Гегель направляет исследования этого явления в лингвистическое русло, взяв за пример двойственное значение немецкого слова aufheben, что «имеет в немецком языке двойной смысл: оно означает сохранить, удержать и в то же время прекратить, покончить. Именно сохранение уже несет в себе негативное в том смысле, что для того, чтобы удержать то, его лишают непосредственности и тем самым наличного бытия, открытого для внешних влияний» [5:27]. Однако, несмотря на все возрастающую популярность у языковедов, из-за отсутствия консенсуса по ее природы, таксономии, принципов функционирования и т. д., энантиосемия долгое время оставалась определенной tabula rasa для исследователей.
Западная лингвистика считает своеобразным «первопроходцем» энантиосемии немецкого языковеда Карла Абеля, который в своей книге «Противоположные значения ут» (1884) описал противоположные значения некоторых слов на материале древнеегипетского языка [7]. В качестве осознанного термина впервые он был употреблен Роланом Бартом и определен как «противоречивое обозначаемое» в «L'esprit de la lettre» [8:95], однако по отношению к сущности буквы, которая характеризуется двойственной природой. У истоков энантиосемии в славянской филологии стоит чешский лингвист Викентий Шерцль, который писал о ней еще в 1883–1884 годах в одной из публикаций «Филологических записок», которые выдавались на русском языке. В статье «О словах с противоположным значением» он отмечал, что этот феномен широко распространен в разных языках и их вариантах [9]. Так, латинское слово altus означает не только «высокий» (altus mons — высокая гора, alta arbor — высокое дерево), но и «глубокий» (altum flumen — глубокая река, altus putens — глубокий колодец) славянский корень von "- показывает, что оригинальное значение» запах «потерпело модификаций, вызвав появление двух противоположных оттенков значений -«аромат» (чешской vune, польской won русском благовония) и« вонь "(на болгарском воняет, польской won русском вонь, зловоние). Собственно, он и назвал это явление энантиосемия (от греч. Enantios «противоположный» и sзma «знак»). Кстати, западная филология предпочитает другим терминам: Janus words (в честь двуликого Януса, римского божества, покровителя начала и конца всякой деятельности, которого изображали с двумя лицами: одно смотрит в прошлое, а другое — в будущее), энантиодромы, авто-антонимы, Контрон, антагонимы тому подобное.
Надо отметить, что современные экспансионистские подходы, которые предпочитают в наше время лингвисты, отразились и на исследовании энантиосемии. Современная французская лингвистическая научная мысль также характеризуется тяготением к междисциплинарных поисков, которые она находит в коммуникативной, психо- и социолингвистике.Так, недавно под руководством Мишеля аров, известного французского психолога, было защищена докторская диссертация Ж. Ларю-Тондер «Амбивалентность и энантиосемия» (2009 г.), где явление энантиосемии рассматривается сквозь призму психолингвистики и связывается с классическими (фрейдовском) и постмодернистскими концепциями психоанализа, исходя из того, что «психическая амбивалентность, или сосуществование противоположных намерений или желаний, отражается в языке через энантиосемия» [10].Последняя уподобляется бессознательного, скрытого, которое имеет свойство проявляться на разных языковых и речевых уровнях, а также является одним из путей реализации бессознательного, в частности, в поэтическом творчестве.
Отметим также, что представители общего языкознания, исследуя зарождения и становления языков, приходят к выводу о том, что энантиосемию является недостатком языка, с которым надо бороться, как считал В. Шерцль: «чем древнее речь и примитивнее народ, тем чаще встречается это явление» [9: 259]. Утверждается также, что «это явление непродуктивное в современном языке и служит главным образом своеобразным реликтом семантики древних корней» [11: 192] (что опровергает современная французский язык, где, как свидетельствуют приведенные нами примеры, преобладает речевая энантиосемия разговорной речи). В качестве доказательства указывают на то, что этот феномен чрезвычайно редко встречается и тормозит язык на пути ее развития, которая, как любой живой организм, закономерно пытается этого избавиться. Однако современные европейские языки, в том числе французский, свидетельствуют о совершенно противоположном:
так, российское абзац в молодежном сленге означает «одобрять» и «осуждать»;
то же самое прослеживается во французском terrible (un type terrible — (разг.) «крепкий парень»)
польское «финансовое» слово kupiec («торговец, продавец») имеет противоположное значение «покупатель» и другие.
Иногда даже можно говорить о межъязыковую энантиосемию, свойственную генетически неродственным языкам:
faire le tour de — объехать (обойти, посетить),
salut — ciao (привет, пока),
perle — перл (образец, модель; ляпсус, грубая ошибка),
pitoyable — сердобольный (тот, что вызывает жалость, тот, что проявляет сочувствие),
certain — определенный (известный, какой-то),
inappréciable — бесценный (неоценим, малостоящие),
probable — вероятно — возможно (вероятно, возможно),
sanction — sanction — санкция — санкция (разрешение, одобрение, штраф), louer — louer (брать напрокат, давать напрокат) и т. д.,что позволяет основания рассматривать энантиосемия как одну изязыковых универсалий, что, во-первых, реализуется на разных уровнях языка [12], а, во-вторых, свойственная различным языкам мира.
В течение последних сорока лет, периода активного научного исследования явления энантиосемии в языке, по крайней мере, в четырех работах, были сделаны определенные попытки выстроить классификацию разновидностей энантиосемии (В. С. Червоножка, Л. Ф. Махмутова, А. В. Шелестюк, Иващенко).
Так, В. С. Червоножка [13] свою классификацию, разработанную на материале болгарского языка, выстраивает на основе трех критериев:
1) различных видов противоположности, лежащий в основе энантиосемии, вследствие чего выделяются векторный, градуальный, комплементарный и конверсные типы энантиосемии;
2) различного характера связи значений языковых единиц сявлениями действительности, на основе чего осуществляется разделение на номинативную и эмоционально-оценочную энантиосемия;
3) характера полярных сем в структурах противоположных значений энантиосем, вследствие чего оказываются семантические типы этих языковых единиц в пределах номинативной и эмоционально-оценочной энантиосемии.
Очевидным является факт типологического разграничения по степени противоположности, было использовано градацию чисто антонимичных отношений, свидетельствует о том, что энантиосемия рассматривается в данной работе как разновидность антонимии.
Л. Г. Махмутова [14], анализируя типы энантиосемии в русском языке, строит свою классификацию на оппозиции лексическая / фразеологическая энантиосемия, хотя замечает потом, что с точки зрения принципов дальнейшей субординации разницы между ними почти нет:
‒ в зависимости от того, какие семантические компоненты обусловливают Антонимичность значений, энантиосемияразделена на номинативную и эмоционально-оценочную,
‒ по степени точности различается полная и неполная энантиосемия,
‒ в зависимости от сферы применения — одностилевая и разностилевая, — с точки зрения временной характеристики автор выделяет синхроническую и диахроническую энантиосемию,
‒ а также уже упомянутые ранее градуально, векторную, конверсную и комплементарную в зависимости от положенных в ее основу видов противоположности,
‒ в зависимости от того, к какой части речи относится енантиолексема выделяются субстантивная, Адъективные, адвербиального, глагольная и междометная энантиосемия,
‒ также по морфемным принципу выделяется производная и непроизводной энантиосемия (последние три, кстати, становятся определяющими в различении фразеологической и лексической энантиосемии).
А. В. Шелестюк [15], анализируя диахронический аспект энантиосемии, опирается на оппозиции:
1) синхронная — диахроническая,
2) языковая — речевая,
3) лексическая — грамматическая,
4) лексемного — фразеологическая,
5) денотатива — коннотативная,
6) внутриязыковыми — межъязыковое.
Иващенко [12] разработана классификация на основе такихкритериев:
1) причина — следствие языковых изменений (первичная / вторичная энантиосемия),
2) диахрония — синхрония (Диахронный (историческая) / синхронная энантиосемия),
3) языковая система — реализация языковой системы (Языковая / речевая / контекстуальная / текстовая энантиосемия),
4) кодификации — отсутствие кодификации (ингерентно /адгерентна энантиосемия),
5) степень проявления (полная / частичная энантиосемия, эксплицитная /имплицитно энантиосемия),
6) аксиологический потенциал (нейтральная / рационально-оценочная, эмоционально-оценочная / амбивалентно).
Кроме того, стремясь конкретизации и четкости классификации, оказывается на детализации типологического разделения энантиосемии, она выделяет также морфологическую, лексическую, синтаксическую, текстовую, словообразовательную, фразеологическую, грамматическую энантиосемия, а также лексико-словообразовательную, лексико-грамматическую и лексико-синтаксическую. К тому же, различается общеязыковая / узуальная, диалектная, терминолектная / терминологическая, энантиосемия тому подобное. Претерпевает уточнения и речевая / контекстуальная энантиосемия, которая делится на коннотативную энантиосемия, или энантиоконотемию, и риторическую энантиосемия.
Пожалуй, это самая полная и самая удачная попытка классифицировать энантиосемичные явления, хотя и не безупречна: целесообразно, например, применять к языковым макроуровней дихотомию синхрония / диахрония, поскольку любая энантиосема обязательно должен иметь два актуальных противоположные значения, в противном случае будет наблюдаться скорее явление так называемой транспозиции, но уже в пределах семантической категории, причиной чего могут быть процессы милитаризацию / пейоризации, генерализации / специализации значений.
С другой стороны, исследователи же говорят об исторической энантиосемия, например, С. Ульманн [1], поскольку для французского языка характерно изменение значения слов, что происходит от латинского, и, соответственно, возникает вопрос, как подходить специалистам по истории языка к анализу таких явлений, когда в течение определенного времени в лексемы наблюдается развитие совсем противоположное значение. Например, французский прилагательное formidable, который происходит от латинского глагола formidare («craindre, redouter») имел сначала такое же значение, связанное с семой «страх» — «qui inspire ouest de nature à inspirer une grande crainte», например:
«Rien de sinistre et formidable comme cette côte de Brest» (Michelet), которое сегодня считается устаревшим. Cовременное разговорное речи использует другое значение — «avec une valeur de superlatif exprimant l'admiration»:
Un film formidable,
J'ai une idée formidable!
Итак, общепринятой классификации энантиосемичного феномена до сих пор не сделано, разработаны только каркас основных разновидностей, к которому каждый из выше упомянутых исследователей добавлял что-то новое. К сожалению, нами не было найдено ни одного чисто лингвистического исследования, посвященного изучению и систематизации французских энантиосем. Руководствуясь предыдущими разработками и опираясь на диалектический принцип, основанный на оппозициях, попробуем определить основные виды, присущие французской энантиосемии:
1) первая оппозиция языковая — речевая энантиосемия, о чем мы писали в самом начале нашей статьи, и которая часто лежит в основе других видов энантиосемии,
2) по структуре и степени проявления можно выделить полную энантиосемия, которая заключается в абсолютной структурной соответствии одного значения слова другом (hôte, louer) и неполную, при которой одно из противоположных значений модифицируется аналитическим способом, то есть часто через синтаксически обусловленное значение слова: obliger qn («оказывать услугу кому-то»), obliger qn à faire qch («заставлять кого-то что-то делать»),
3) при необходимости контекста можно выделить абсолютную энантиосемия (pitoyable, sacré) и релятивную, в которой значение определяется окружением енантиосемы, ее дистрибуцией: recevoir la sanction («получить одобрение»), sanction pénale («уголовное наказание»), prendre des sanctions («принять санкции»),
4) по функции целесообразно выделять логическую (или номинативную) энантиосемия, которая касается номинативного, стилистически немаркированного значения (типа profondeur) и аффективной (эмоционально-оценочную), при которой актуализируется эмоциональный компонент значения: perle («образец, идеал»), les perles des étudiants («грубые ошибки» студентов) а, следовательно, речь идет также о разграничении денотативной / конотативно и энантиосемии,
5) с учетом грамматических критерий, можно говорить о субстантивной энантиосемии, представленную существительными (handicap), Адъективные, что реализуется в прилагательных (terrible), глагольную (apprendre), адвербиального (типа certainement), прономинальных, представленную местоимениями (personne, rien), вигукових (ah!, oh!),
6) учитывая образный характер французского языка, свойственной для нее оппозиция лексическая (или лексемного) / фразеологическая энантиосемия (prendre en grippe),
7) в частности речевая энантиосемия может проявляться не только на лексико-семантическом уровне, но и на синтаксическом (например, faire le tour), то есть речь может идти о синтаксической энантиосемии, а возможно даже дискурсивной: например, «bonjour, les vacances!" может означать «j'ai perdu mon billet»,
8) наконец, многозначным «пластичность» присуща единицам, меньшим, чем слово, например, морфемам: да, А. Андриевская [16:49] отмечает, что суффикс -on может иметь во французском языке как диминутивные значения (ourson, aiglon), так и огмантативные (caisson, ballon), следовательно, речь идет о разграничении лексической / грамматической энантиосемии,
9) безусловно, можно говорить о стилевом энантиосемия, поскольку, как мы писали в начале статьи, она характерна как для français standard, так и для разговорной речи, терминосистем, французского арго и т. п.,
10) несколько выше, со ссылкой на С. Ульманн, мы говорили о возможности выделения синхронической и диахронической энантиосемии,
11) наконец, интересные результаты может показать сравнения французского и русского языков в плане выделения внутриязыковыми и межъязыковой энантиосемии: совпадение часто объясняется интерпретацией символов, характерных для обоих языков (serpent — «perfidie / sagesse», chien — «fidélité», mais aussi «temps de chien») с другой стороны, то же значение может выражаться лексемами-антонимами (полными или векторными) как: позднее время — heure avancée, иметь перед глазами — sous les yeux, снежная баба — bon homme de neige и тому подобное.
Перспективы исследования. Таким образом, сделанный нами небольшой обзор проблем французской энантиосемии делает только первую попытку постановки проблемы и разработки таксономии. Очевидным является факт необходимости более тщательного, серьезного анализа, почему нужно посвятить специальное монографическое исследование. В частности, перспективой можно считать разработку моделей, типов, видов, оппозиций, критериев выделения энантиосемии, стилистического функционирования, может образовывать каламбур тому подобное. Результаты такой работы будут способствовать как более глубокому пониманию французского языка, его типологии, семантики, стилистики, так и переводческом или сравнительному анализу, в частности в плане сопоставления с русским или узбекским языками.
Литература:
- Ullmann S. Précis de sémantique française / S. Ullmann. — [3 e éd.]. — Berne: éditionsA. Francke, 1965. — 352 p.
- Пономарев А. Д. Современный русский язык / [Александр Данилович Пономарев, Владимир Владимирович Резун, Людмила Юрьевна Шевченко и др.]. — [2-е изд., Перераб.]. — М.: Просвещение, 2001. — 400 с.
- Лопатников Н. Н. лексикологии современного французского языка / Н. Н. Лопатников, Н. А. Мовшович. — [четвёртого изд.]. — М.: Высш. шк., 2001. — 247 с.
- Lehmann A. Introduction à la lexicologie. Sémantique et morphologie / Lehmann Alise, Martin-Berthet Françoise. — P.: Nathan, 2002. — 201 p.
- Гегель Г. В. Ф. Наука логики / Георг Вильгельм Фридрих Гегель. — СПб. Наука, 1997. — 349 с.
- Лао Цзы Дао Дэ Цзин [Электронный ресурс] / Лао Цзы. — Режим доступа: http: //ua.philosophy-of- religion.org.ua/tao_te_ching.html
- Abel C. Überden Gegensinnder Urworte [Электронный ресурс] / Carl Abel. — Leipzig, 1884. — 65 p
- Barthes R. L'Obvie et l'obtus / Roland Barthes. — P.: Seuil, 1982. — 295.
- Шерцль В. И. О словах с противоположными значениями (или в так называемое энантиосемии) / Викентий Иванович Шерцль // Хрестоматия по истории русского языкознания / под ред. Ф. П. Филина. — М.: Высшая школа, 1973. — С. 259–264.
- Larue-Tondeur J. Ambivalence et énantiosémie: thèse de doctorat [Электронный ресурс] / Josette Larue-Tondeur. — Université de Nanterre — Paris X, 2009. — 352 p.
- Новиков Л. А. антонимией в русском языке (Семантический анализ противоположности в лексике) / Лев Алексеевич Новиков. — М.: Изд-во МГУ, 1973. — 290 с.
- Иващенко В. Терминологическая репрезентация типологических разновидностей энантиосемии в когнитопростори лингвистики / Виктория Иващенко // Проблемы русской терминологии: сб. наук.трудов / отв. ред. Л. Полюга — Львов: Изд-во Нац. ун-та «Львовская политехника», 2010. — 202 с.
- Червоножка В. С. Энантиосемия в современном болгарском языке: Автореф. дис. на получение наук.степени канд. филол. наук: спец. 10.02.03 «Славянские языки» / Валентина Семеновна Червоножка; Мск. нац. ун-т им. Тараса Шевченко. — М., 2001. — 20 c.
- Махмутова Л. Г. Основные типы энантиосемии в современном русском языке: Автореф. дис. на Соискание науч. степени канд. филол. наук: спец. 10.02.01 «Русский язык» / Люция Рафаиловна Махмутова; Казанский, гос. ун-т им. В. И. Ульянова-Ленина. — Казань, 2009. — 24 с
- Шелестюк Е. В. диахронически аспект энантиосемии / Елена Владимировна Шелестюк // Материалы Междунар. науч.-метод. заоч. конф. [«Слово в пространстве языка»], (Ульяновск, 2011 г.). — Ульяновск: ГОУ УлГПУ им. И. Н. Ульянова, 2011. — С. 119–130.
- Andrievska A. Cours de lexicologie française / A. Andrievska. — Kiev: Edition de l'Université de Kiev, 1958. — 139 p.
