Европейский суд по правам человека — межгосударственный наднациональный судебный орган, учрежденный в целях обеспечения соблюдения обязательств, принятых на себя Высокими Договаривающимися Сторонами по Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Европейский Суд в соответствии с Конвенцией уполномочен рассматривать споры, вытекающие из нарушения прав, защищаемых Конвенцией, и в силу статьи 46 ЕКПЧ решения Европейского Суда обладают обязательной юридической силой для государств, ратифицировавших Конвенцию.
Федеральным законом от 30 марта 1998 года № 54-ФЗ «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов ней» Российская Федерация ратифицировала Конвенцию и признала ipso facto[1] и без специального соглашения юрисдикцию Европейского Суда по правам человека обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней в случаях предполагаемого нарушения Российской Федерацией положений этих договорных актов, когда предполагаемое нарушение имело место после их вступления в действие в отношении Российской Федерации. [1]
За 20 лет, прошедшие с момента ратификации Конвенции и признания юрисдикции Европейского суда, взаимоотношения органа национального конституционного контроля и Европейского суда пережили немало знаменательных событий и судьбоносных решений. Одним из таких решений, безусловно, является постановление Конституционного суда РФ от 14 июля 2015 г. № 21-П (далее — Постановление № 21-П). [2]
На сегодняшний день Постановление № 21-П представляет собой наиболее актуальную позицию Конституционного Суда РФ по вопросу преодоления коллизий между положениями Европейской Конвенции в истолковании Европейского Суда и положениями Конституции РФ. Формально основанием к принятию указанного постановления является накопившаяся за годы практики ЕСПЧ неопределенность в части возможности исполнения решений, которые входят в противоречие с положениями Конституции РФ. Вместе с тем, в юридическом сообществе нередко связывают принятие Постановления № 21-П, а также внесение изменений в Федеральный конституционный закон «О Конституционном Суде Российской Федерации» в части наделения Конституционного Суда РФ полномочиями по разрешению вопроса о возможности исполнения постановления ЕСПЧ, если по мнению федерального органа исполнительной власти, наделенного компетенцией по защите интересов Российской Федерации при рассмотрении в межгосударственном органе по защите прав и свобод человека жалоб, поданных против Российской Федерации на основании международного договора, решение Европейского суда основано на положениях Конвенции в их истолковании, приводящем к их расхождению с Конституцией РФ, с признанием нарушения Российской Федерации норм Конвенции в постановлении от 31 июля 2014 г. по делу «ОАО «Нефтяная компания «ЮКОС»» против Российской Федерации». [3] Очевидно, однако, что и без указанного резонансного решения логика взаимоотношений ЕСПЧ и Конституционного Суда РФ требовала своего разрешения.
После принятия постановления по делу «Анчугов и Гладков против России» необходимость разрешения конфликта юридической силы решений ЕСПЧ и Конституции РФ выявилась со всей необходимостью. В указанном деле, напомним, Европейский Суд пришел к выводу, что установленный в ч. 3 ст. 32 Конституции РФ запрет на участие в выборах граждан, находящихся содержащихся в местах лишения свободы по приговору суда, нарушает гарантированное ст. 3 Протокола № 1 к Европейской конвенции право на участие в выборах органов законодательной власти, предложив Российской Федерации в части применения мер общего характера устранить нарушение «путем некой формы политического процесса, либо путем истолкования Конституции РФ в соответствии с Конвенцией таким образом, который позволит координировать их действия и избежать конфликта между ними». [4]
Вместе с тем очевидно, что признанные ЕСПЧ противоречащими Конвенции положения Конституции РФ не могут быть ни истолкованы в каком-то ином правовом понимании, ни изменены в силу особенностей процедуры внесения изменений в главу 2 Конституции РФ. Таким образом, de facto решение ЕСПЧ изначально для Российской Федерации обладало признаками неисполнимости. Разрешению указанного противоречия и легитимации отказа от исполнения решений, исполнить которые по сути невозможно, и был призван служить механизм, установленный Постановлением № 21-П.
Конституционный Суд РФ, приняв указанное постановление, занял принципиальную позицию, согласно которой нормы Конституции РФ обладают в системе национального правового регулирования высшей юридической силой, а постановления Европейского суда, противоречащие нормам Конституции в исключительных случаях могут не исполняться с целью обеспечения верховенства Конституции, без которого, как считает Конституционный суд, невозможно обеспечение государственного суверенитета, предполагающего верховенство, независимость и самостоятельность государственной власти.
В юридическом сообществе не сложилось однозначной позиции по вопросу приемлемости подхода, обозначенного Конституционным Судом, а оценки самого постановления, приводимых им аргументов и юридической техники разнятся от сдержанно позитивных до резко критических. Так, К. Ю. Якубенко называет решение Конституционного Суда «компилятивным», отмечает, что Конституционный Суд «заимствует аргументы и тезисы из практики других судов», а также, что «эти заимствования бессистемны, поверхностны и малоубедительны». [5] Кроме того, автор упрекает Конституционный Суд в неуместности отсылок к Венской Конвенции о праве международных договоров и в некорректности толковании ее положений.
А.Бланкенагель и И. Г. Левин в целом давая «трезвую оценку» принятому постановлению, отмечают, что постановление «только частично заслуживает положительной оценки», указывая при этом на недостатки рассматриваемого акта, к которым в частности относят применение «не всегда убедительных аргументов», отсутствие объяснения значения ст. 46 Венской конвенции в вопросе ограничения обязательной силы решений ЕСПЧ, а также использование «достаточно размытых терминов». [6]
По нашему мнению, постановление Конституционного Суда РФ от 14 июля 2015 года должно быть расценено с позиций правой необходимости урегулирования вопроса коллизии постановлений ЕСПЧ и Конституции РФ. Мы не можем согласиться с резкой критикой названного постановления и уж тем более с обвинением Конституционного суда РФ в политизации при принятии решения. Действительно, та политическая обстановка, в которой принималось данное постановление не способствует отвлеченному юридическому анализу данного постановления. Вместе с тем, данный акт действительно подводит некий итог длительной дискуссии между Страсбургским судом и Конституционным Судом РФ и уж по крайней мере должен способствовать установлению некой правовой определенности в данном вопросе. С этих позиций постановление, на наш взгляд, должно быть встречено положительно.
Конституционный Суд последовательно выстраивает собственный подход к международному праву в целом и решениям международных судов в частности. [7] При этом Суд утверждает позицию, что исключительно ему принадлежат полномочия по разрешению вопросов, связанных с толкованием Конституции и с разрешением вопросов о соответствии национального законодательства Конституции РФ. Более того, отныне только Конституционному Суду принадлежит право устанавливать нарушают ли нормы Конституции международные акты и судебные решения. Подобный подход, хоть и отсылает к с трудом отвечающей современным реалиям дуалистической теории, однако, с точки зрения защиты конституционного строя представляется наиболее обоснованным.
Аргументируя свою позицию, Конституционный Суд РФ отстаивает ряд положений, которые в целом являются обоснованными и приемлемыми, однако, действительно не являются бесспорными. Так в той части, в которой Конституционный суд ссылается на положения Венской конвенции, основным дефектом аргументации, на наш взгляд является широкое толкование Конституционным Судом положений ст. 26 Венской конвенции, посредством применения которого Конституционный Суд делает вывод, что если Европейский Суд, толкуя в процессе рассмотрения дела какое-либо положение Конвенции, придает используемому в нем понятию другое, нежели его обычное, значение либо осуществляет толкование вопреки объекту и целям Конвенции, то государство, в отношении которого вынесено постановление по данному делу, вправе отказаться от его исполнения, как выходящего за пределы обязательств, добровольно принятых на себя этим государством при ратификации Конвенции. Таким образом, Конституционный Суд допускает, что Европейский суд по правам человека, как орган, призванный защищать права, гарантированные Европейской конвенцией, в своей деятельности допустит толкование Конвенции, которое будет входить в противоречие с объектом и целью ЕКПЧ, которой прежде всего является обеспечение всеобщего и эффективного признания и осуществления провозглашенных в ней прав. Сказанное представляется маловероятным в действующей европейской системе защиты прав и свобод человека.
Позитивной оценки, на наш взгляд, заслуживает проведенный Конституционным судом анализ практики разрешения подобных ситуаций в иных странах-участницах Конвенции. Очевидно, что, уделяя внимание зарубежной практике, Конституционный Суд адресует некий посыл самому Европейскому Суду. Конституционный Суд не стремится дистанцироваться от Страсбурга, а наоборот, опираясь на схожую практику иных стран, демонстрирует готовность к следованию в едином европейском русле правового регулирования. При этом, Конституционный Суд традиционно отмечает практику Федерального конституционного суда Федеративной Республики Германия как наиболее относимую и близкую по духу российскому правопорядку. При этом сам Конституционный Суд фактически соглашается в постановлении с формулировками, используемыми Федеральным конституционным судом Федеративной Республики Германия.
Кроме того, стоит отметить оговорки, сделанные Конституционным Судом относительного общей модели взаимодействия с Европейским судом, а также заверение относительно того, что механизм отказа от исполнения решений ЕСПЧ будет использован «лишь в редчайших случаях». Конституционный Суд отмечает, что выработанный механизм следует рассматривать «как стремление избежать серьезных осложнений в отношениях России не только с Европейским Судом по правам человека, но и с Советом Европы в ситуации, при которой постановление Европейского Суда по правам человека предполагает внесение в российское законодательство изменений, чреватых нарушением закрепленных Конституцией Российской Федерации прав и свобод человека и гражданина», при этом Конституционный Суд признает «фундаментальное значение европейской системы защиты прав и свобод человека и гражданина, частью которой является постановление Европейского Суда по правам человека» и готов «к поиску правомерного компромисса ради поддержания этой системы».
Таким образом, вряд ли можно сделать вывод о стремлении Конституционного Суда дистанцироваться от Европейского суда, исключить его юрисдикцию относительно каких бы то ни было вопросов, сделать первые шаги по выходу из европейской системы защиты прав. Очевидно, что Конституционный суд, учитывая объективную необходимость урегулирования коллизионных проявлений отношений наднациональной и национальной юрисдикции, настроен на наиболее логичное отстаивание верховенства Конституции Российской Федерации, стремится при этом соблюсти баланс интересов и сохранить диалог с Европейским судом по правам человека.
Литература:
- Федеральный закон от 30 марта 1998 г. № 54-ФЗ «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней» // «Российская газета» от 7 апреля 1998 г.;
- Постановление Конституционного Суда РФ от 14 июля 2015 г. № 21-П «По делу о проверке конституционности положений статьи 1 Федерального закона «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней», пунктов 1 и 2 статьи 32 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации», частей первой и четвертой статьи 11, пункта 4 части четвертой статьи 392 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации, частей 1 и 4 статьи 13, пункта 4 части 3 статьи 311 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации, частей 1 и 4 статьи 15, пункта 4 части 1 статьи 350 Кодекса административного судопроизводства Российской Федерации и пункта 2 части четвертой статьи 413 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом группы депутатов Государственной Думы» // «Российская газета» от 27 июля 2015 г. № 163;
- Постановление Европейского Суда по правам человека от 31 июля 2014 г. Дело «ОАО «Нефтяная компания «ЮКОС»" против Российской Федерации» [OAO Neftyanaya Kompaniya Yukos v. Russia] (жалоба N 14902/04) (I Секция) // Бюллетень Европейского Суда по правам человека. Российское издание. N 11/2014;
- Постановление Европейского Суда по правам человека от 4 июля 2013 г. Дело «Анчугов и Гладков (Anchugov and Gladkov) против Российской Федерации» (жалоба NN 11157/04 и 15162/05) (Первая секция) // Бюллетень Европейского Суда по правам человека. Российское издание. N 2/2014 г.;
- Якубенко К. Ю. Конституционный суд РФ и ЕСПЧ: реформа интерпретации или новая концепция третьей власти // «Образование и право». — 2016. — № 3. — С. 155–160;
- Бланкенагель А., Левин И. Г. В принципе нельзя, но можно!.. Конституционный Суд России и дело об обязательности решений Европейского суда по правам человека // «Сравнительное конституционное обозрение». — 2015. — № 5. — С. 152–162;
- Исполитов А. С. Вопросы взаимодействия международного и внутреннего права в решениях Конституционного суда Российской Федерации // «Российский юридический журнал». — 2017. — № 1. — С 73–93;
[1] В силу самого факта (лат.)
