С середины XIV в. происходит восстановление культурных связей с южнославянскими землями, прерванных татаро-монгольским игом. На Русь переносится огромное количество переводов, главным образом произведений церковной литературы. Болгарская и сербская письменность становится предметом подражания для русских книжников. Византийско-болгарская литература с её пышной риторикой, архаизаторскими тенденциями в орфографии и языке была положительно воспринята правящими кругами Русского государства, выдвинувшими лозунг «Москва-третий Рим», который объявил Москву непосредственной преемницей Рима и Византии центров древних культур.
Период с середины XIVв. До середины XVI в. в истории русской письменности и литературного языка получил название «второе южнославянское влияние» (в отличие от «первого южнославянского влияния» Х-Х1 вв., когда в Киевской Руси распространилась старославянская письменность). Надо подчеркнуть, что второе южнославянское влияние имело и свои внутренние причины. Оно было обусловлено потребностями развития русского общества, успешной борьбой против иноземных поработителей, подъемом национального самосознания, ростом авторитета Москвы на международной арене.
В области графики и орфографии можно отметить следующие приметы второго южнославянского влияния: вновь вводится буква юс большой для обозначения гласного /у/ (наряду с буквами –у,-ю), исключается j между гласными перед /а/ (ср.: добраа, котораа, многаа), знаки редуцированных Ъ,Ь в сочетании с плавными пишутся по южнославянскому образцу — после плавных: влъкъ (ср. др. русск. вълкъ). прьстъ (ср. др.-русск. пърстъ) млъчати (ср. др. русск. мълчати); разграничивается употребление букв и j— последняя пишется перед гласным; восстанавливаются написания слов с гы, кы, хы вместо ги,ки,хи, соответствующих живому произношению (великый, грЬхы, многыми), вводятся некоторые написания по греческому образцу (гг вместо нг: аггель вместо ангель и под.) увеличивается число написаний под титлами.
В лексике активно употребляются слова с абстрактным значением, слова с фонетическими приметами старославянского языка (врата, глава, врагъ, злато, юность, нощь, свЬща, дщерь, единъ, азъ и под.).
В морфологии широко используются архаические формы, не соответствующие живому употреблению: старые падежные формы склоняемых форм, двойственное число, звательная форма, аорист, имперфект, перфект со связкой, инфинитив на –ти, -щи, формы нетематического спряжения, 2л. единственного числа, настоящего времени на –ши (несеши, ходиши), действительные причастия на –ущ, -ащ идр.
Формируется торжественно-риторическая, экспрессивно-эмоциональная стилистическая манера «плетение, или извитие словес», для которой характерны периоды, сложные синтаксические построения с концентрацией однородных членов предложения, цепи однородных придаточных предложений со старославянскими союзами аще, егда, понеже и др., риторические вопросы и восклицания, цитаты из священного писания, нанизывание сравнений, книжных метафор, нагромождение синонимов, однокоренных слов, звуковые повторы слов, тавтологические выражения (устрашитися страхом начальное начальство, дерзновением дерзну), употребление словосочетаний вместо одного слова (бразды сердечные вместо любовь, дымное воскурение вместо дым) и т. д. Характерен отказ от общеупотребительных слов, конкретных наименований, которые могут зашифровываться (водоносилы вместо лодки, градобитные хитрости вместо пушки). Особо следует выделить широкое распространение сложных слов книжного характера, как белоградокаменный, златопечатный, высокопаривый, огнеумный, смиреномудрие, звЬхдотечение. Надо отметить, что некоторые сложные слова впоследствии закрепились в литературном языке, например, тлетворный, громогласный, суеверие, рукоплескание, вероломство и др: Второе южнославянское влияние в разных его компонентах отразилось главным образом в произведениях книжно-славянского типа языка, прежде всего в литературе церковного характера, особенно житийной («Житие Стефана Пермского» и «Житие Сергия Радонежского», написанные Епифанием Премудрым, «Слово о житии великого князя Дмитрия Ивановича», «Житие Кирилла Белозерского» Пахомия Логофета и др.)
Впервые вопрос об особенностях русской книжной традиции XIV—XVII веков ставит А. И. Соболевский. Он выделяет ряд изменений (в составе корпуса текстов, в оформлении страницы, в графике и орфографии, стилистические новации), резко отличающих восточнославянские рукописи этого периода от восточнославянских рукописей предыдущих эпох. Соболевский предполагает, что эти изменения произошли под влиянием болгарской письменной традиции и обозначает их термином «второе южнославянское влияние» (под первым южнославянским влиянием при этом подразумевается самосоздание русской письменности и формирование русской книжной традиции в кирилло-мефодиевский период).
До 60–70-х гг. XX века вопрос о втором южнославянском влиянии остаётся дискуссионным. Отдельные исследователи вообще отрицают такое влияние южнославянских традиций на русский язык. В частности, Л. П. Жуковская, основываясь на материалах псковских рукописей XIV—XVII вв., характеризует изменения книжной традиции этого периода как собственно русское явление — как сознательную попытку архаизировать письменность. Похожего мнения придерживается и Б. А. Успенский: в его интерпретации второе южнославянское влияние выступает как результат пурификаторской деятельности русских книжников — очищения старославянского языка от накопившихся разговорных элементов.
В конце 90-х — начале 2000-х появляются работы М. Г. Гальченко, опровергающие эту точку зрения. Гальченко связывает второе южнославянское влияние с культурными условиями эпохи и реконструирует распространение этого явления, возводя характерные для него особенности к болгарским источникам.
В XV-XVI веках оно охватило также ряд сочинений повествовательного, исторического и публицистического характера с ярко выраженными политическими тенденциями: прославлением прошлого и настоящего.
Московского государства, его светской и церковной власти, мужества русских воинов. В их числе: «Сказание о Мамаевом побоище», «Повесть о взятии Царьграда» Нестора Искандера, «Сказание о Вавилонеграде», «Повесть о царице Динаре», «Сказание о князьях Владимирских» и др.
Следует, однако, отметить, что в произведениях, несомненно испытавших южнославянское влияние, хотя и редко, отмечаются живые русские формы (в правописании, грамматике, лексике). Например, в житии Дмитрия Ивановича: сердци (вместо срьдци), испълни (вм. исплъни), тобЬ, собЬ (вм. тебЬ, себЬ), по отцЬ (вместо по отци), перфект без связки: отчину:… еже ми предалъ (то есть отчину, которую мне он передал), полногласная форма полон (вм. плен), княгини (вместо княгыни) и др.
Второе южнославянское влияние способствовало архаизации литературного языка усилению расхождений между языком письменности и народно-разговорной речью. Вместе с тем оно способствовало установлению единообразия в правописании (хотя и архаизированного), обогащению словарного состава языка, активизации его стилистических ресурсов, повысило общественный интерес к вопросам письменности и языка.
На Руси освоение южнославянской книжности было активным творческим процессом. В ряде случаев нововведения проникали в русскую письменность не только через южнославянское посредство, а были вызваны прямым греческим влиянием и обращением к рукописному наследию Киевской Руси. XV век в России ознаменовался небывалым подъемом книгописания, возрождением основного корпуса памятников, существовавшего в домонгольской Руси. Изменения, произошедшие в русской письменности в результате второго южнославянского влияния, во многом предопределили в последующие века облик русской книги, рукописной и старопечатной, и некоторые аспекты нормализации церковнославянской орфографии.
Второе южнославянское влияние затронуло не только книжность Московской Руси, но и живопись, архитектуру, декоративно-прикладное искусство. В современной научной литературе оно оценивается как общественное явление с неоднозначными последствиями.
Литература:
- Кожин А. Н. Литературный язык Московской Руси М., 1984.
- Иванов В. В. Русский язык. В кн.: Очерки русской культуры XVI века, Ч. 2. Изд. МГУ, 1977.
