Политико-экономический анализ противоречий в реализации приоритетных национальных проектов в российских условиях

В представленной статье автор предпринимает попытку анализа противоречий и трудностей в реализации приоритетных национальных проектов, которые сложились в современных российских условиях. Рассматривается механизм взаимодействия различных социальных, экономических, политических групп на фоне  резкого роста экономики России и еще  несформированного гражданского общества.

 

В целом, несмотря на позитивное движение, нацпроекты очень локализованы и не носят институциональных сдвигов необходимых для увеличения конкурентоспособности по методологии оценки двух ведущих индексов и по собственной оценке руководства РФ[1]. И это вполне закономерно, учитывая последствия экономической политики последних десятилетий.

Переход России к рыночной экономике на основе осуществления «шоковой терапии» привел к тяже­лым социально-экономическим потрясениям и оказал влияние на социальное расслоение российского общества. За чертой бедности оказалась практически треть населения страны, По этому показателю Россия далеко опережала и (опережает) страны Запада, бывшие социалистические страны Центральной и Восточной Европы и находится на уровне некоторых африканских государств. При сред­нем десятикратном превышении разрыва между доходами самых богатых и самых бедных слоев населения, считающимся критическим в России, средний доход 10 процентов самых богатых граждан превышал доход 10 процентов самых бедных в 14 раз [1]. Явлением общена­ционального характера стали многомесячные задержки с выплатой пенсий, пособий, заработной платы. Люди были напуганы потерей денежных вкладов и своих сбережений, дефолтом 1998 г., в результате которого доля россиян с доходом ниже прожиточного уровня вы­росла с 18-21 процента до 27-29 процентов, а в некоторых регионах Дальнего Востока этот показатель достигал 60-70 процентов[1].

Страна впала в унизительную зависимость от международных ор­ганизаций: внешний долг России на конец 1999 г. в перерасчете к ВВП составлял почти 90 процентов[1].

В ходе решения всех этих проблем были достигнуты определенные результаты, которые оказали заметное влияние на изменение социаль­ного положения граждан. Вот первые шаги, предпринятые властью в 1999-2004 гг. по решению социальных проблем, укреплению жиз­ненного уровня россиян[2]:

- принципиально изменилась экономическая ситуация, что поз­волило добиться положительных сдвигов в социальной сфере: рост ВВП с 1999 г. составил почти 30 процентов, в три раза упал уровень ин­фляции, увеличились инвестиции в основной капитал, что очень важ­но для развития внутреннего рынка, роста внутреннего потребления, обеспечения стабильности курса национальной валюты, выросли зо­лотовалютные резервы Центрального банка до 84 млрд долларов, т.е. достигли рекордного уровня за всю историю страны, включая и ее со­ветский период;

- устранены такие тяжелые последствия экономических и соци­альных реформ, как хронические невыплаты пенсий и пособий, мас­совые невыплаты заработной платы, хотя в некоторых регионах все еще имели место задержки по заработной плате. Исчезли как массовое явление забастовки учителей, других работников бюджетной сферы; — начиная с 2000 г. достигнута положительная динамика всех основных социальных показателей. Доходы граждан росли опережающими тем­пами, четырежды за три года повышался минимальный размер оплаты труда. Средний размер пенсий в реальном выражении вырос с 1999 г. почти на 90 процентов, реальные доходы — в полтора раза, реальная заработная плата — почти в два раза;

- уменьшилась официальная безработица почти на одну треть. По сравнению с благополучными странами она не очень высока и со­ставляет порядка 10-12 процентов трудоспособного населения (в Испании — 17-18 процентов, в Германии — 11 процентов). Ее отли­чительная черта — явно выраженный региональный характер. Во мно­гих регионах были созданы центры по переподготовке кадров, востре­бованных новыми социально-экономическими реалиями;

- число людей с доходами ниже прожиточного минимума сокра­тилось на одну треть.

Таковы некоторые из масштабов перемен в социальной сфере, про­изошедших в 1999 — начале 2004 гг. Таким образом, повышение уровня и качества жизни народа является одной из важнейших целей и задач осуществляемой экономической стратегии.

Кроме вышеуказанных реформ, в России начали осуществляться преобразования пенсионной системы, жилищно-коммунального хозяй­ства, здравоохранения, жилищного строительства, кредитной, финансо­вой, таможенной и иных сфер общественной жизни. Проводится воен­ная реформа, реформирование оборонно-промышленного комплекса.

Все реформы в указанных сферах начались не сразу, им предшест­вовал комплекс подготовительных мер, в том числе правового характера. Имея поддержку большинства в Госдуме, президент мог предпринимать более решительные шаги по проведению их в жизнь, принятию Федеральным собранием необходимых законопроектов[3].

В 1999 – начале 2000 г. начинается новый период в истории стра­ны. Он связан с преодолением кризиса – финансового, экономи­ческого, политического и социального, формированием экономической политики, способствующей положительным сдвигам в экономике, а также в решении некоторых социальных проблем. В результате четырех лет напряженной работы правящей власти удалось добиться улучшения макроэкономических показателей – ускорения темпов роста национальной экономики, некоторого улучшения материального положения граждан. Общие экономиче­ские результаты страны к 2004 г. превзошли оптимистические ожидания. Эти годы были в целом бла­гоприятным для российской экономики. Довольно успешным для российской экономики оказался и 2003 г. Он был отмечен высокими темпами роста ВВП (7,2%) [4].

Начиная с 2000г. федеральный бюджет после длительного периода впервые за многие годы стал сводиться с профицитом, т.е. превышени­ем доходов над расходами. С того же года достигнута положительная динамика всех основных социальных показателей. Высокие темпы роста ВВП дали толчок росту реальных доходов населения, которые за последние четыре года выросли более чем в полтора раза.

По данным Министерства труда и социального развития, значи­тельно снизилось количество россиян, проживающих за чертой бедно­сти. Если в 1999 г. в России ниже черты бедности находились 41,2 млн человек, то к декабрю 2003 г. эта цифра сократилась до 27,8 млн. В том же 2003 г. реальный рост доходов населения России составил 14,5 про­цента. Социальная напряженность, характерная для страны еще не­сколько лет назад, значительно уменьшилась. Увеличились золотова­лютные резервы Центробанка. За последние четыре года они выросли более чем вчетверо, достигнув, как отмечалось, рекордного уровня за всю историю России, и продолжают расти По состоянию на 30 января 2004 г. резервы Центробанка составили 84,1 млрд долл., на 5 февраля того же года – 84,3 млрд долл. (в августе 1998 г. резервы ЦБ сократи­лись). При этом Россия заметно активизировала процесс по урегули­рованию внешних долгов. Она смогла безболезненно для страны осу­ществить выплаты внешнего долга в январе 2004 г. – 1,07 млрд долларов, в феврале того же года – около 2,5 млрд долл[4].

Наряду с предприятиями в топливно-энергетическом комплексе особенно важно отметить успехи промышленного сектора экономики, где максимальное падение, как отмечалось, имело место в конце 1998 г. Но уже к 2002 г. уровень промышленного производства превысил ми­нимальную кризисную отметку более чем на 25%. В том же году рост промышленного производства увеличился на 3,9%, мясной и молоч­ной продукции – на 12,4%, рыбной – на 7,4%. В целом за 1999-2003 гг. промышленное производство выросло более чем на 30%, инвестиции – почти в полтора раза и т.д. Одной из важных причин роста экономики является приток нефтедолларов. Мировые цены на нефть бурно росли, в 2000 г. поднялись выше 30 долл. за баррель. Они обеспечили, поданным Всемирного банка, 3,2% в общем 7,2-процент­ном росте ВВП России. Валютные поступления от экспорта нефти способствовали стабилизации макроэкономических показателей, со­здавали возможность направить ресурсы на развитие социальной сфе­ры и экономики. Мировой опыт свидетельствует о том, что история цивилизации наряду с другими факторами во многом связана с освое­нием различных источников энергии. Подходя к России с этих позиций, подчеркнем, что она полностью обеспечена топливно-энергетическим ресурсом [4].

Результатом переходного периода стал не только необратимый уход от социалистического эксперимента XX века, но и формирование нового российского капитализма с глубоким неравенством и широчайшей диверсификацией интересов различных общественных групп, регионов, типов и групп бизнеса. Речь идет о выборе пути модернизации общества в целом через модернизацию гражданского общества, экономики и государства. Перспективы экономического роста в стране остаются в основном благоприятными, что определяет возможность постановки новых, намного более амбициозных задач.

При этом важно понять, каковы текущие и долгосрочные интересы самих участников преобразований, что в них различается, а что совпадает. Конфликт интересов может затормозить развитие, но коалиция обще­ственных сил в интересах модернизации страны предполагает и самоограничение – невозможность реализации текущих целей основных игроков «здесь и сейчас».

Общие цели модернизации России 2009-2010 года во многом совпадают с целями трансформации рубежа 1980-1990-х годов: демократическое развитие, формирование гражданского общества, приближение уров­ня благосостояния граждан к европейскому эффективная экономика, реорганизация государства в новых условиях и выход из бессмысленной мировой конфронтации. Иными словами, это уход от советской поли­тической системы и холодной войны, но без снижения уровня жизни граждан, развития науки и культуры, стабильности государства и положения страны в мире.

Россия в прошедший период своей исто­рии столкнулась с известной проблемой «тройного перехода»: от советского (автори­тарного) государства к демократии, от пла­нового хозяйства к частной собственности и рынку и от республики в составе другой огромной страны к самостоятельному госу­дарству[5]. Все, кому менее 35 лет, практически не имеют опыта экономической жизни в плановой экономике, не жили в советском обществе и в СССР. Устойчивое развитие экономики в процессе перехода в огром­ной степени зависит от главенства закона, обеспечения политической стабильности, безопасности, надежных гарантий прав собственности. Комбинация трех транс­формационных процессов стала причиной огромных издержек адаптации. Десятилетие кризиса только придавило естественные потребности людей в нормальной обще­ственной жизни, динамичной экономике и эффективном государстве. Бедность застав­ляла терпеть или эмигрировать – теперь же возросшее благосостояние побуждает граж­дан предъявлять более высокие требования к качеству жизни и экономической политики, и эти требования будут только расти[5].

Макроэкономическое благополучие страны в последние годы создало ощущение эйфории у политической элиты; все кажется возможным – от социальной стабильности до модернизации и активной внешней поли­тики. Многие проблемы предшествующих пятнадцати лет постепенно ушли на второй план, возникла свобода маневра бюджетны­ми ресурсами, появились средства на соци­альные цели, армию и оборонный сектор. Ведущие нефтегазовые и металлургические компании получили огромные финансовые ресурсы и перешли к активному глобальному позиционированию. Среднегодовые темпы прироста реального потребления населения, составляющие 11 проц. в течение восьми лет, вывели страну на уровень примерно в 1,8 раза выше уровня 1990 года[5].

Между тем даже продолжительный подъем не мог решить многие острые проблемы стра­ны. Масштабы проблем могут быть косвенно измерены потерями ВВП при 43-процентном падении к 1989 г. Россия и на старте трансформации отста­вала от развитых демократий по большому числу параметров, однако издержки перехо­да и тяжесть последствий кризиса, в частнос­ти, социальные издержки и потери челове­ческого капитала усугубили отставание[5].

Спустя два десятилетия видно, какие возможности развития были упущены, где конкуренты догнали и обогнали российс­ких производителей, какие люди уехали и реализовали свои возможности вне страны. Результаты глобальной конкуренции за эти годы огромны; новые страны вышли в период бурного роста, в том числе в отрас­лях, в которых Россия имела определенные шансы.

Сегодня российское государство рас­полагает значительными резервами, но они неадекватны тем масштабам расходов, которые необходимы стране для модерни­зации. В современном (рыночном) мире государства могут осуществлять бюджетное финансирование в пределах нескольких процентных пунктов ВВП – основные инвестиции в объеме еще 15-20 проц. ВВП должны быть сделаны бизнесом[6]. Полтора десятилетия посткоммунистического раз­вития с точки зрения обновления и модер­низации были потеряны. Утешающими фантазиями являются прогнозы бурной модернизации вне адекватных институцио­нальных оснований.

Сегодня речь идет о выработке стратегии развития страны и модернизации государ­ства не на очередной политический цикл, а на поколение вперед. Мы возвращаемся к надеждам на широкую модернизацию, улуч­шение благосостояния и достойное место России в мире в третьем тысячелетии. В этой самой общей постановке все общественные силы страны едины, но объективное положе­ние отдельных групп порождает ситуации их конкуренции друг с другом, существенного различия их интересов.

В условиях общего роста потребления в ходе подъема продолжается рост неравенства. Страна прошла за короткие 17 лет путь от квазиэгалитарного советского общества до общества с англосаксонской структурой доходов. При этом неправиль­но оценивать социальное неравенство толь­ко по доходам и потреблению. Имеющиеся данные о собственности, конечно, неполны, но огромная концентрация собственности в России, по всей видимости, не уступает или даже превосходит ведущие страны Латинской Америки[6]. Подобный характер социальной структуры (особенно распреде­ление собственности и доходов) предполага­ет значительную устойчивость: закрепление концентрации богатства и бедности на полюсах общества. Англосаксонский вариант социального неравенства, хотя также харак­теризуется высоким диспаритетом, но сохра­няет шансы на вертикальную динамику.

Деление российского населения на состо­ятельное (20 проц.), среднеобеспеченное (еще 40 проц.) и бедное (40 проц.) не совпа­дает с аналогичными категориями в европейских странах. «Средние» 40 проц. в развитых странах – это часть среднего класса, явля­ющегося источником стабильности. В наших условиях уровень дохода и потребления этих групп не соответствуют их представлениям о достойном существовании. Чувство неспра­ведливости побуждает их к участию в давле­нии на работодателей и государство с тем, чтобы добиться увеличения социальных рас­ходов. За последнее десятилетие структура распределения доходов в России, в общем, постепенно закостенела: на 20 проц. богатых приходится примерно 50 проц. дохода (в Европе – 40 проц.), у «средних» 40 проц. – это 35 проц. (40 проц. в европейской тради­ции), а на необеспеченные 40 проц. населе­ния остается 15 проц. (20 проц. в Европе). Важно еще и то, что на самый состоятельный дециль в латиноамериканских условиях и в России приходится 35 проц. видимого дохо­да (25 проц. в Европе)[6].

В результате политический выбор неве­лик: можно предвидеть борьбу социальных программ, за которой стоит консервация структуры или повышение ее подвижно­сти, – движение «от Латинской Америки к США», скорее чем к Европе.

Социальные различия даже в развитых рай­онах страны достаточно заметны, трения сдер­живаются быстрым ростом потребления как за счет личных доходов в частном секторе, так и за счет бюджета. При 11-процентном среднего­довом росте реального потребления, видимо, даже бедные слои населения ощущают неко­торое улучшение благосостояния. Опасность для социальной стабильности впереди: если общие темпы прироста доходов и потребления замедлятся до умеренных 3-5 проц., многие слои могут оказаться в зоне «нулевого» роста потребления, тем более что состояние социаль­ной сферы остается достаточно тяжелым[1]. Таким образом, на нынеш­нем этапе постсоветского развития внутри общества формируется глубокий распредели­тельный конфликт.

К сожалению, несмотря на декларации реформаторов о важности среднего класса, мало было сделано для поддержки интел­лигенции, которая получила право ком­мерческой деятельности и эмиграции, но не получила ясных прав собственности на интеллектуальный продукт. Для того чтобы реализовать научно-техническую идею, авто­ру по-прежнему выгоднее вывезти ее в голове и воплотить с помощью внедренческих фирм на Западе. Что касается малого бизнеса, то он не получил серьезной защиты от поборов, «крыш» и коррумпированных чиновников[8].

Возникающий средний класс пока остается относительно малочисленным, но его влияние и роль будут расти – вопрос в том, насколько это отразится на социально-поли­тических процессах в стране и как скоро влияние среднего класса станет сопостави­мым с «весом» верхнего слоя бюрократии и крупного бизнеса. Большая часть нашего среднего класса по-прежнему имеет ограни­ченные активы и финансовую устойчивость, и потому трудно надеяться на его полити­ческую активность. Кроме того, между груп­пами, входящими в состав среднего класса, существует распределительный конфликт: бизнесмены должны платить налоги, а наука и бюрократия имеют разные воззрения на то, как эти налоги лучше потратить.

Слабость гражданского общества по ито­гам переходного периода констатируют не только сами его активисты, но и представи­тели властей и бизнеса. На первый взгляд и бизнесу, и властям «легче жить», если гражданское общество и его организации не способны оказывать серьезное давление: меньше общественного контроля, меньше текущей подотчетности. Корпорациям легче уходить от ответственности за нарушения трудового законодательства или экологи­ческой практики. Местным властям легче игнорировать жалобы общественности на коррупцию и иные нарушения их интере­сов. Непопулярным министрам также легче «выживать» в условиях слабости граждан­ского общества. Однако это «облегчение» оборачивается потерями для страны в глобальной конкуренции и устойчивости государства и бизнеса к внешним вызовам. Слабость гражданского общества, ограничен­ные возможности политической конкурен­ции или воздействия на процесс принятия решений создают иллюзию спокойствия и сопровождаются недоверием, разочаровани­ем и цинизмом граждан. Прожить так пять-десять лет при благоприятной конъюнктуре и росте ресурсной ренты, конечно, можно, но модернизировать страну в условиях недоверия и социальной апатии (особенно бизнеса и интеллигенции) не удастся. Наше гражданское общество – это один из фунда­ментов государства и партнер бизнеса. В пер­спективе именно укрепление гражданского общества и благосостояние граждан будет означать успех трансформации. На нынеш­нем этапе слабость гражданского общества остается тормозом, а неравенство – потенци­альной угрозой модернизации страны[7].

Помимо этой проблемы, существует коллизия «центр-регионы». Перераспределение бюджета от экспорте­ров природных ресурсов в пользу аграрных регионов оказывает весьма ограниченное воздействие на региональное развитие. Ряд исследований показывает дестимулирующее воздействие такой политики как на получате­лей (привыкание к иждивенчеству), так и на доноров («все равно отберут»). Бюджетное выравнивание вовсе не способствует вырав­ниванию развития – несмотря на экономи­ческий подъем, разрыв между регионами только углубляется. В эконо­мических терминах имеет место конфликт между потреблением и накоплением – полу­чатели дотаций тратят их преимущественно на поддержание потребления. Поэтому перенос финансовых ресурсов от богатых к бедным имеет два эффекта – донор не может их инвестировать, а получатель привыкает к даровому потреблению. В России наблю­дается значительное сходство в траектории роста ВРП между наиболее и наименее разви­тыми регионами, тогда как средние по разви­тию области движутся по иной траектории[7]. Это указывает сразу на два обстоятельства: экономически слабые регионы обладают достаточной переговорной силой, чтобы через федеральные перераспределительные механизмы получать долю от прогресса стра­ны, но и богатые регионы в состоянии удер­живать динамику этого перераспределения в пределах темпов своего роста.

Чем больше разброс в распределении дохода в стране, тем сложнее и интенсив­нее перераспределительные конфликты. В России имеет место коллизия между бед­ными в более развитых регионах, например, в столицах, и бедными регионами. Подобно тому, как развитые страны мира должны выбирать между помощью развивающимся странам и бедными в собственном обществе, в России бедные регионы также требуют перераспределения и помощи, но их интере­сы часто не совпадают с общими интересами бедных слоев развитых регионов.

Между российскими регионами имеются существенные различия в экономическом развитии, институциональных особенно­стях, характере поведения местных поли­тических и деловых элит, сравнимые с глобальным разнообразием стран, входящих в состав ООН. Эта особенность наряду с не менее сложным разнообразием границ и соседей играет важнейшую роль во внутрен­ней политике РФ и резко осложняет процесс модернизации. Значительные региональные различия, перепады в уровне жизни харак­терных для многих стран, а также для ЕС, который пытается выравнивать уровни раз­вития стран, входящих в его состав, но там перепад менее значителен, чем в РФ. В рос­сийских условиях региональный фактор (не говоря о национальных, религиозных и др. особенностях) требует увязывания весьма сложных интересов, системы стимулирова­ния, компенсаций и т.п [5].

Что касается российского бизнеса, то путь формирования российского капитализма был совершенно необычен, и результат пока все еще весьма далек от тех моделей, которое предположительно брались за образец.

В отличие от «нормативной» приватиза­ции, которая предполагает спецификацию прав собственности и возможность для новых обладателей получить гарантии неприкосно­венности данных прав, в России был приме­нен метод максимальной деспецификации. Результатом стала слабость корпоративного контроля, концентрация огромных контроль­ных пакетов (75 проц., что гораздо выше, чем это принято в западном бизнесе), необхо­димых для перепродажи и предотвращения насильственных поглощений и недобросове­стных захватов. Восстановление четких прав собственности потребует длительного време­ни и значительных усилий[2].

Кроме того, возник феномен «квазискры­того» собственника, который представлен в советах директоров доверенностями от номинальных оффшорных держателей, но при этом присутствует, пользуется своими правами, распоряжается активами и т.д.

Россия – самая большая экономика, в которой основная часть частной собственности представлена номинальными оффшорными собственниками, а не нацио­нальными владельцами. Это обусловливает проведение операций по покупке и слияниям компаний за границей – такие операции не затрагивают собственно процессы внутрен­него накопления.

В стране присутствует несколько катего­рий «соучастников» (вместо пенсионных фондов, например) контроля над производ­ственными активами, которые претендуют на свою долю в доходе (ренту). Часто это те бывшие и действующие чиновники, теневые фигуры, представители местных администра­ций, которые участвовали в первичной при­ватизации или помогали в ее осуществлении, но не смогли предъявить легальные права и стать акционерами и теперь заявляют права на доход в качестве скрытых кредиторов или портфельных инвесторов.

Приватизация в силу изначальной неопре­деленности прав собственности затянулась и перешла в фазу перераспределения, кото­рая никак не кончится. Если собственник получил актив по нулевой оценке без обре­менений, то у него нарушаются стимулы к максимизации текущей стоимости данного актива. Намного легче перепродавать, пока стоимость не достигла рыночного уровня, чем нести коммерческие и иные риски стра­тегического инвестора. Перераспределение может принимать формы захвата, ложного банкротства, злоупотребления материаль­ным и процессуальным правом в корпоратив­ных конфликтах[2].

Одним из последствий высокой концент­рации собственности, крупных контрольных пакетов и оффшорного владения является то, что в России так и не появились «милли­оны акционеров». Население страны мало интересуется приобретением акций, что является одним из препятствий для леги­тимации крупной частной собственности в глазах граждан.

Процесс легитимации собственности, приобретенной путем приватизации, серь­езно замедлился. Формальная «амнистия» уже свершилась: срок давности приватизаци­онных сделок вышел. Приняты соответству­ющие политические решения с тем, чтобы нарушения, допущенные в процессе прива­тизации, не становились объектом судебных преследований, но россияне по-прежнему с глубокими недоверием относятся к крупной собственности. При зачастую неясных пра­вах владения и наличии различных наруше­ний в ходе переходного периода это откры­вает для новых игроков, которые не успели поучаствовать в дележе активов в 90-е годы, возможность потребовать своей доли сейчас, в частности используя имеющиеся админист­ративные ресурсы[2].

Многие «соучастники» стремятся полу­чить преимущества, не связанные с про­изводством богатства и новой стоимости (рентоориентированное поведение, сопро­вождающееся маскировкой истинного владельца и его доходов), что ведет к сохра­нению высоких рисков для собственников. Российские компании делают крупные заимствования за границей, а российские бумаги и фондовый рынок в целом снова стали привлекательны для портфельных инвестиций. Но при этом инвестиционный бум так и не наступает[8].

Вот это оказывает отрицательное воз­действие на темпы модернизации страны, увеличивая риски бизнес-проектов и созда­вая ощущение неудовлетворенности у обра­зованного населения и политической элиты. В прогнозах и программах министерств рост нормы накопления до 25 проц. переписы­вается из года в год без изменений уже лет десять. Сейчас государство пытается с помо­щью частно-государственного партнерства втянуть крупный бизнес в более масштабные проекты, в сущности предлагая сделку: сни­жение политических рисков и поддержка экспорта капитала (все равно по макроэко­номическим причинам надо избавляться от избыточных сбережений) в обмен на сотруд­ничество в области накопления[8].

В сегодняшней российской экономике наблюдается доминирование гигантов – двух дюжин российских компаний. Формирование группы национальных гигантов в России идет по пути, который наблюдался и в других странах со средним уровнем развития (Бразилия, Испания), но их разнообразие намного шире. Вместе с крупными компаниями Индии, Китая, Бразилии российский бизнес входит в быст­ро растущий второй эшелон мировых корпо­раций, который, пользуясь естественными преимуществами, вторгается в ряды грандов мирового бизнеса. Эти преимущества долж­ны включать в себя поддержку государства, что имело место и в период продвижения на мировые рынки – и полвека назад, и в наши дни – крупных компаний стран ОЭСР, таких как «Аэробус», «Статойл», «Эйр Франс» или южнокорейские чеболи. Консолидация российских компаний в сфере производства алюминия, судостроения и авиационной промышленности и их выход в мир «тяжело­весов» в соответствующих отраслях вполне отвечает мировым тенденциям[3].

Доминирование гигантов осложняет жизнь среднего регионального и малого бизнеса. Последний страдает из-за того, что чиновники и представители крупных компа­ний пренебрегают его интересами. Между тем малый бизнес является естественным занятием для активной части населения и мигрантов, нуждается в особых условиях хозяйствования; для него нужны совершенно забытые с дореволюционных времен формы взаимоотношений с населением и государ­ством, точнее, региональными и местными властями. Проблема развития среднего биз­неса связана с иностранной конкуренцией и доступом к финансированию на внутренних рынках – относительно более дорогому и краткосрочному. Происходит постепенное, отчасти теневое «врастание» малого и сред­него бизнеса в свободное экономическое пространство, и если рентоориентированное поведение местных крупных компаний и властей не затормозит легализацию и развитие конкуренции, то развитие мало­го и среднего предпринимательства будет способствовать повышению националь­ной экономики, ускорению вертикальной мобильности и высвобождению экономиче­ской деятельности из-под бюрократического гнета. Легализация малого бизнеса зависит в первую очередь от характера налогообло­жения и от сокращения рентных поборов и коррупции – бизнес не может нормально функционировать, если он вынужден пла­тить «два налога»: обычный – государству и «теневой» – «крыше»[8].

В течение переходного периода госу­дарство выступало в качестве генератора формальных институтов. Одновременно государство-реформатор наблюдало за появлением неформальных институтов рынка и собствен­ности, не поспевая, по всей видимости, за ходом событий. Необходимость трансфор­мировать государственные институты в усло­виях глубокого и многостороннего кризиса создавало тяжелые проблемы для нового госу­дарства и его аппарата, в частности, обедне­ние чиновничества, которое ранее принадле­жало к относительно привилегированному слою. С известной оговоркой можно сказать, что на старте реформ у нас было государство-реформатор (удачный или нет – другой воп­рос), но еще не было государства – регулято­ра текущих хозяйственных процессов.

Принятие решений осуществлялось неэф­фективно из-за внутренней борьбы за власть и влияние, трудностей формирования новой элиты, что неизбежно в новом государстве. Дополнительные трудности были связаны с конфликтом интересов между новым биз­несом и старой номенклатурой, а также с вмешательством региональных элит. В планах первых лет реформ отразился «институци­ональный нигилизм»; не были осознаны и сформулированы противоборствующие инте­ресы и не предпринималась попытка увязать формальные институты с реальным поведени­ем экономических агентов. В ту эпоху господ­ствовали представления, что рынок якобы сам сформирует некую основу, адекватную эффек­тивному хозяйствованию. Вакуум институтов во многих отношениях заполнялся хаотиче­ски; доминирующее положение заняли разно­образные неформальные институты, которые теперь придется мучительно реформировать[7].

Позднейшее укрепление государства изме­нило соотношение сил. Государство и его аппарат стали вновь разрастаться. В услови­ях растущей экономики в таком усиленном регулировании нет необходимости, а при этом административные барьеры и бюрокра­тизация являются основным препятствием на пути модернизации. Административные издержки ведения бизнеса по-прежнему высоки, число контролеров, их власть и права продолжают расти, тогда как инно­вационное развитие предполагает макси­мальную свободу научного и социального творчества и высокий уровень вертикальной мобильности[8].

Сильное государство безусловно необ­ходимо, чтобы реализовать выбранный политический курс и противостоять группа специальных интересов и лоббистов. Многие проблемы развития и модернизации не могут быть решены без полноценного государства. Но при этом не следует смешивать интересы государства и чиновника, который в наших условиях зачастую претендует на излишний (то есть ненужный для эффективной работы рынков) и все возрастающий контроль, что повышает издержки ведения бизнеса и сдер­живает производительное накопление.

Коррупция стала национальной пробле­мой, а недоверие к государственным органам и чиновникам разных уровней неизбеж­но снижает эффективность управления. Повсеместная коррупция воспринимается как норма, отчего зачастую люди переста­ют верить в возможность решения даже самых простых проблем законным путем[8]. Выполнение законов – даже самых разум­ных – в России остается проблемой, а новые акты зачастую принимаются наспех, без учета побочных эффектов и отдаленных пос­ледствий. Кампаниями по борьбе с отдельны­ми коррупционерами ситуацию изменить не удастся. Более того, повторение таких кампа­ний без устойчивых положительных резуль­татов будет требовать все больше и больше ресурсов, в том числе политических.  Тот факт, что борьба с коррупцией не была включена в повестку дня национальных проектов показывает, что масштаб институциональных вызовов, стоящих перед государством и обществом, на данный момент превосходит способность государства оперативно и эффективно отвечать на них, переводя стратегические цели на уровень практических задач[8]. 

 

Сильное государство является локомоти­вом развития, а слишком сильное – чинов­ничьим тормозом. Попытка поставить общественное развитие и бизнес под бюрократический контроль ослабляет инно­вационный потенциал и того и другого и затрудняет решение национальных проблем. Государство-реформатор пока не останется без работы: его задача – следить, чтобы государство-регулятор не перекрыло кислород инноваций[9]. В ближайшее десятилетие госу­дарство должно повышать эффективность управления, снижать коррупцию и следить за тем, чтобы законы выполнялись, а действия государственных и контрольных органов были предсказуемыми.

 

Литература

1.      Публичная лекция Евгения Гонтмахера “Социальная политика в контексте российского кризиса”  в рамках проекта «Публичные лекции «Полит.ру», Москва,  от 12 марта 2009 года. 

2.      Веб-сайт  “Российская нация” www.rosnation.ru ;  Стенограмма заседания секции  "Экономика. Технологии лидерства" Форума "Стратегия-2020" .

3.      Веб-сайт  “Российская нация” www.rosnation.ru ; Стенограмма совместного заседания секций Форума "Стратегия-2020" .

4.      Программное выступление В. Путина перед доверенными лицами 12 февраля 2004 г. //   Известия. – 2004. – 13 февраля.

5.      Иноземцев В.Л. Призыв к порядку: О модерни­зации России и возможном экономическом проры­ве //"Российская газета" - Центральный выпуск  от 1 октября 2008 г.

6.      Рябов А.В. Разноуровневость общественных изменений и проблема модернизационного срыва в контексте современной российской политики // Российская модернизация: размышляя о самобытности. М.: Три квадрата, 2008.

7.      Гонтмахер Е. Социальные угрозы инерционного развития. // Pro et Contra. № 4-5 (38), июль-октябрь 2007.

8.      Веб-сайт  “Российская нация” www.rosnation.ru ;  Стенограмма заседания секции  "Право против коррупции"  Форума "Стратегия-2020".

9.      Веб-сайт  “Российская нация” www.rosnation.ru ; Стенограмма заседания секции  "Что такое инновации?" Форума "Стратегия-2020".