Предмет рассмотрения настоящей статьи предполагает, что международное гуманитарное право (МГП), очевидно, применяется в условиях миротворческих операций. Однако практика показывает, что дело обстоит так далеко не всегда [3; 6]. Обычно правопорядок в миротворческих операциях обеспечивается множеством способов. При этом ни один из них не связан с военными действиями, которые регулируются нормами МГП. В целом, деятельность в рамках миротворческих операций, особенно на втором этапе их развертывания (то есть после первоначального разъединения воюющих сторон), гораздо ближе к полицейской или иной правоохранительной активности, нежели к традиционным боевым действиям. Более того, международные правовые стандарты, действующие во время таких операций, уходят своими корнями в область прав человека. В то же время при проведении Организацией Объединенных Наций (ООН) или другими международными организациями миротворческих операций могут действительно возникать ситуации реальных боевых действий, которые подпадают под регламентацию норм МГП. На практике это приводит к многочисленным противоречиям, но факт остается фактом: деятельность международных организаций все чаще становится объектом обычного международного гуманитарного права, при условии, что его нормы действительно регулируют отношения, в которых принимают непосредственное участие международные организации. Речь идет об отношениях, регулируемых правом прав человека и МГП.
Эта дихотомия между правоохранительной деятельностью и ведением боевых действий, которые являются объектом разных, но пересекающихся правовых режимов, прослеживается и в иных контекстах, например, во время вооруженных конфликтов немеждународного характера или в случае оккупации [1]. Конечно, когда речь идет о внутреннем насилии, государство действует, как правило, в правоохранительном режиме. И лишь в ситуациях вооруженных конфликтов правила поведения миротворцев также регулируются МГП. Оккупационные силы несут ответственность за обеспечение законности и правопорядка на оккупированной территории, реализуя ее в правоохранительном режиме. В условиях оккупации МГП гарантирует соблюдение данных принципов. Ввиду того, что гуманитарное право применяется в период военных действий, его нормы актуализируются на оккупированной территории, едва там разгораются боевые действия.
В случае с Организацией Объединенных Наций указанная дихотомия нашла отражение в двух документах: известном Бюллетене Генерального секретаря по применению МГП к миротворческим операциям ООН, с одной стороны [6], и Конвенции о безопасности персонала ООН и связанного с ней персонала, с другой [3; 4]. При этом Конвенция о безопасности не применяется, если миротворцы ООН участвуют в боевых действиях в качестве комбатантов, в то время как, в соответствии с Бюллетенем, начинает действовать МГП.
В случае применения МГП к миротворческим силам возникает вопрос, действуют ли его нормы таким же образом, как и в отношении государств. На этот вопрос нет однозначного ответа. Здесь самое время вспомнить о новой норме международного права, введенной по инициативе ООН в 2005 г. и получившей название «Обязанность защищать» (Responsibilitytoprotect, R2P). Общий ее смысл заключается в том, что суверенитет — это не привилегия, но обязанность государства, которая возлагает на него ответственность по защите населения, проживающего на его территории [7; 8]. Данная норма находит свое выражение и в ходе миротворческих операций. Однако совместима ли сама идея обязанности по защите с правом защитников причинения ущерба гражданскому населению в той же мере, в какой оно предоставлено традиционным воюющим сторонам? В моральном плане ответ на этот вопрос будет, очевидно, отрицательным. Защитники должны избегать такого ущерба, который в других ситуациях является обычным последствием войны. Но каким по своей сути является данное отрицание: политическим или юридическим? Ответ на этот вопрос с позиций права требует более точного анализа понятий военных целей и принципа соразмерности в отношении сопутствующего ущерба.
К военным целям относятся объекты, уничтожение или выведение из строя которых дает военное преимущество. Но что такое военное преимущество в условиях миротворческой операции, реализующей обязанность защищать? Может ли какое-либо разрушение, которое облегчает деятельность миротворческой операции, рассматриваться в качестве «военного» преимущества (по сути, оправдания разрушения) в свете операции, конкретной целью которой является уменьшение страданий гражданского населения?
Схожие проблемы связаны с принципом соразмерности. Какой тип сопутствующего ущерба будет рассматриваться «не чрезмерным» и, следовательно, допустимым по МГП, если он причиняется тем самым лицам и объектам, на защиту которых направлены миротворческие операции? Действует ли принцип соразмерности в условиях миротворческих операций таким же образом, как и в рамках прочих военных операций? Ответ на этот вопрос, скорее, будет отрицательным, однако это вовсе не означает, что обычное международного гуманитарное право применяется к ООН иным образом, нежели к государствам. Скорее наоборот: как только дело доходит до определения военных целей и применения принципа соразмерности, следует учитывать контекст миротворческих операций, проводимых государствами и реализующих обязанность защищать.
Кроме того, существует область, в которой МГП может стать актуальным для миротворческих операций, не сопряженных с военными действиями.
Некоторыми своими нормами МГП предусматривает возможность участия в конфликте третьей стороны с целью оказания помощи гражданскому населению. Речь идет о правилах операций по оказанию помощи. Субъектами осуществления таких операций являются международные организации, и к ним применяются соответствующие положения Женевской конвенции IV 1949 г. и Дополнительных протоколов I и II 1977 г. [2]. На миротворческие операции может быть возложена задача по защите и облегчению операций по оказанию помощи. Прецеденты выполнения такой задачи уже имеются: в частности, это имело место на определенных стадиях конфликта в бывшей Югославии. Несмотря на отсутствие в международных договорах явных положений по данному вопросу, действуют основные правила, нашедшие отражение в Дополнительном протоколе I (ДП I), где говорится о том, что операции по оказанию помощи «должны осуществляться» (ст. 70). Что касается прямых нормоустановлений, то они будут находиться в мандате миротворческой операции, принимаемом Советом Безопасности ООН или другим уполномоченным органом. Таким образом, операции по оказанию помощи являются важным средством реализации обязанности защищать, возложенной на миротворческие операции.
Имеются также дополнительные положения, касающиеся вмешательства в вооруженный конфликт третьих сторон с целью защиты жертв войны. В них речь идет о медицинских формированиях и подразделениях гражданской обороны, предоставляемых третьими сторонами. Ст. 9 (ч. 2 п. «в») ДП I упоминает медицинские формирования беспристрастной международной гуманитарной организации. Вызывает сомнение, будут ли медицинские формирования миротворческих операций (которые, к слову сказать, сыграли значительную роль в некоторых операциях) подчиняться требованиям указанной нормы с точки зрения подконтрольности одной из сторон конфликта.
Несколько иным образом складывается ситуация в отношении гражданской обороны. Миротворческие операции на самом деле оказывают существенную помощь гражданскому населению в части мероприятий по гражданской обороне, как это определено ДП I. Примером тому является разминирование. Такого рода действия чрезвычайно важны для благополучия гражданского населения и выступают способом реализации обязанности защищать. Ст. 64 ДП I прямо предусматривает ту роль, которую международная организация играет в координации мероприятий гражданской обороны, осуществляемых третьими сторонами. Однако в то время, когда разрабатывалось указанное положение, авторы ДП I еще не знали, что спустя почти 30 лет появится специализированное учреждение под названием Международная организация гражданской обороны. Вызывает сомнение, что миротворческие операции попадают в сферу действия данной нормы. Скорее всего, в каждом конкретном случае должен будет формироваться отдельный блок гражданской обороны. Только тогда, в соответствии со ст. 64 ДП I, ему будет разрешено, в частности, использовать отличительную эмблему гражданской обороны. А повышает ли это уровень защиты, предоставляемой «голубыми касками», — вопрос, требующий отдельного рассмотрения.
Литература:
1. Зверев П. Г. Действие законов оккупации в условиях миротворческих операций ООН // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. — 2014. — № 3 (62). — С. 94–96.
2. Зверев П. Г. Женевская конвенция о защите гражданского населения во время войны 1949 г. о законах оккупации в свете международного миротворчества ООН // Приволжский научный вестник. — 2014. — № 3 (31). — С. 88–90.
3. Зверев П. Г. Миротворческие операции и международное гуманитарное право: сфера применения ratione materiae // Правовая наука. — 2013. — № 12 (27). — С. 7–9.
4. Зверев П. Г. «Миротворческие операции ООН и Конвенция о безопасности персонала ООН и связанного с ней персонала 1994 г». // Материалы I Международной научно-практической конференции «Проблемы и перспективы современной науки», март 2014. — Ставрополь: Логос, 2014. — С. 277–280.
5. Зверев П. Г. Правовой статус персонала ООН и связанного с ней персонала во время миротворческих операций и правовой режим их защиты // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. — 2014. — № 1 (60). — С. 57–59
6. Зверев П. Г. Применимость международного гуманитарного права к миротворческим операциям ООН: от отрицания до признания // Молодой ученый. — 2013. — № 12 (59). — С. 638–641.
7. Программа просветительской деятельности «Геноцид в Руанде и ООН» [URL] http://www.un.org/ru/preventgenocide/rwanda/
8. Сазонова К. Л. Концепция «ответственность за защиту» в миротворческой деятельности Организации Объединенных Наций // Юридическая наука. — 2012. — № 1. — С. 96–100.
