В статье рассматриваются пушкинские образы и традиции в произведениях писателей 20 века. Было выяснено, что каким оригинальным и крупным ни было бы то или иное явление в послепушкинской поэзии или прозе, в нем всегда присутствует пушкинское начало, ощущается живая связь с миром Пушкина, признанного главы русских поэтов, сохраняющего это значение вплоть до нашего времени. В работе представлен анализ произведений И. С. Тургенева «Параша», «Ася», «Отцы и дети» и др., Л. Н. Толстого «Анна Каренина», «Детство», «Истории вчерашнего дня» и т. д. В центре внимания пушкинские образы Татьяны Лариной и Евгения Онегина. Основу данного исследования образуют следующие методы: описательный, культурно-исторический, интертекстуальный, сравнительно-сопоставительный, социальный.
Ключевые слова: рецепция, образ, литература, проза, творчество, писатель, герои, роман.
The article examines Pushkin's images and traditions in the works of writers of the 20th century. It was found out that no matter how original and large this or that phenomenon in post-Pushkin poetry or prose may be, the Pushkin element is always present in it, a living connection is felt with the world of Pushkin, the recognized leader of Russian poets, who retains this meaning right up to ours time. The paper presents an analysis of the works of I. S. Turgenev “Parasha”, “Asya”, “Fathers and Sons”, etc., L. N. Tolstoy “Anna Karenina”, “Childhood”, “Stories of Yesterday”, etc. The focus is on Pushkin's images of Tatyana Larina and Evgeny Onegin. The basis of this research is formed by the following methods: descriptive, cultural-historical, intertextual, comparative, social.
Keywords: reception, image, literature, prose, creativity, writer, heroes, novel.
Рецепция пушкинских образов является важным феноменом в литературе. Многие писатели в своих произведениях обращаются к образам, созданным А. С. Пушкиным, и воспринимают их как источник вдохновения и понимания литературных традиций. В статье рассмотрены пушкинские образы в прозе великих писателей XX века — И. С. Тургенева и Л. Н. Толстого.
Было выяснено, что для раннего творчества И. С. Тургенева характерно упоминание о пушкинских героях, а самое частое — о Татьяне Лариной. Образ Татьяны воспринимается не только как факт творчества, но и как явление духовной жизни человека XIX века, причём ставшее уже привычным. В произведении «Параша» чуть ли не в первых строчках автор восклицает: «Вы помните Татьяну?» [9, с. 66]. Если героиня новой поэмы — провинциальная барышня, то невольно читателю вспоминается Татьяна. От сопоставления не уйти, и Тургенев своим восклицанием пытается опередить читательские ассоциации. По мнению Л. А. Булаховского, «Параша» — «своеобразная вариация мотивов девичьей любви «Евгения Онегина» Пушкина», «намеренно лишённых их поэтического взлета, приближенных к тому, что как обыкновенно в жизни бывает» [2, с. 100]. Быть может, снижение образа Параши объясняется не только житейской простотой и отсутствием поэтического взлёта. Судьба Параши, с бытовой точки зрения, благополучна, судьба Татьяны — нет. Героине Тургенева не удалось пережить благородного страдания, поэтому ей не подняться до уровня Татьяны. Отмечая пушкинские мотивы в «Параше», В. Г. Белинский высказал очень важную мысль: «…быть под неизбежным влиянием великих мастеров родной литературы, проявляя в своих произведениях упроченное ими в литературе и обществе, и рабски подражать — совсем не одно и то же» [1, с. 79]. Очевидно, что в упомянутой поэме Тургенев проявляет то, что утвердили его предшественники. То есть литература подхватывает созданное ранее, всё, самое значительное в ней, закрепляет, тем самым оценивает как достойное и уже с этой оценкой предлагает читателю. Параша сама не вспоминает о Татьяне, другие героини Тургенева будут вспоминать, сравнивать себя с ней, размышлять, даже захотят повторить её судьбу.
Так Ася, героиня одноимённой повести, откроет возлюбленному, что она хотела бы быть Татьяной, то есть прожить жизнь, осенённую настоящим чувством, значительную, но обязательно вбирающую в себя неразделённую любовь. Наталья Петровна, героиня пьесы «Месяц в деревне», пытается сравнить себя с Татьяной: «Я, как Татьяна, тоже могу сказать: «К чему лукавить?» [10, с. 302]. При этом она совершенно не собирается быть искренней. Наталье Петровне трудно определенно сказать о том, что с ней происходит, в душе уже началось брожение чувств. В данном случае к Татьяне тургеневская героиня обращается как к доказательству (ей кажется, самому авторитетному) своей искренности. По её логике, не должно быть сомнения в чувстве, если героиня говорит, что она — как Татьяна. Но одновременно в этой апелляции есть иной смысл — это желание, видимо, неосознанное, скрыть то, что происходит на самом деле, прибегнув к авторитету пушкинской героини.
Стоит подчеркнуть, что герои И. С. Тургенева часто цитируют Пушкина, великий поэт постоянно приходит им на память. Герой пьесы «Где тонко, там и рвётся», увидев французскую газету, тут же припоминает «Графа Нулина». Цитируют «Евгения Онегина» герои «Трёх портретов», «Цыган» — герои «Андрея Колосова», вспоминает «Дон Гуана» Веретьев, к стихам Пушкина часто обращается Чулкатурин. В большом ходу пушкинские сравнения, определения. Заметно, что мир Пушкина воспринимается как идеал, совершенство и одновременно как очень близкое явление, с которым сроднился, принял в свою душу его свет и радость. Тургеневские герои часто ощущают серьезные душевные потрясения при чтении Пушкина, что становится для них началом важного внутреннего преображения. Лиза («Дневник лишнего человека») с жадностью слушает чтение «Кавказского пленника», и Чулкатурин замечает в ней перемены, она закрывается от него и, напротив, открывается чему-то другому. Заворожена «Анчаром» Маша («Затишье»).
В романе И. С. Тургенева «Отцы и дети» Пушкин занимает особое место не только благодаря отдельным прямым цитатам или его поэтическим образам, которые, присутствуют в романе, но речь идет и о реминисценциях, которые пронизывают всю книгу и без которых роман потерял бы своё поэтическое обаяние. «В изображении Базарова строго выдерживается принцип показа извне (Авторская интроспекция коснется его лишь в сценах, подготавливающих любовное признание)» [12, с. 128]. Эту «закрытую» манеру сам Тургенев объяснял неопределенностью своего отношения к такому типу личности. Сдержанно-объективный стиль изображения слился с внутренним стилем личности Базарова. И сама эта манера сразу же отделила его от окружающих людей. (Недаром Аркадий, постоянно оттеняющий Базарова, так ярко предстает перед читателем). «Закрытость» в системе романа воспринимается как признак душевной глубины, она обещает необычность и сложность натуры. Именно здесь обнаруживается точка соприкосновения между методом изображения героев в произведениях Тургенева и Пушкина. Пугачев в романе «Капитанская дочка» представлен только извне — через глаза человека, воспринимающего мир во всей его полноте и яркости. Из этого исходит его особая поэтическая и монументальная природа.
Огромное влияние оказал А. С. Пушкин и на творчество Л. Н. Толстого. Толстой понимал жизнь человека как произведение художественного искусства; его непростая связь с Пушкиным была своего рода «сюжетом», который наряду с другими, складывался в «произведение» его жизни, сосредоточивая в себе, как в части, всю сложность целого. Толстой не только признает себя продолжателем пушкинской традиции, но и полемизирует с ней, поскольку он не может полностью оторваться от нее. Он всегда остается в контакте с Пушкиным, рассматривая его как живое и неотъемлемое явление.
Важно отметить, что процесс, в котором Толстой осваивал Пушкина, отражает сложную эволюцию его собственного самопознания. Вероятно, открытие пушкинской прозы с ее романтическим напряжением и сдержанной силой повествования должно было произойти только после того, как писатель развил свое мировоззрение, приобрел характеристики романиста и почувствовал глубокую творческую потребность. Именно тогда в пушкинском отрывке «Гости съезжались на дачу…» [5, с. 466] все для Толстого «вдруг завязалось так красиво, что вышел роман» [7, с. 365], ставший потом «Анной Карениной».
Пушкин, которого узнал Толстой-романист, был недоступен писателю в молодости, когда он искал в прозаических сочинениях отображение невидимого снаружи течения человеческой жизни, когда полагал, что в «Отрочестве» «внутренняя история» героя должна только «для разнообразия уступать место внешней истории лиц, его окружающих» [6, с. 20]. Качества, которые молодой Толстой считал столь необходимыми для писателя своего века, призванного быть психологом современной жизни, он не нашел в прозе Пушкина. Но это не значит, что он не нашел их в Пушкине вообще. Тот внутренний психологизм, который Толстой искал для себя, он обрел все в том же Пушкине, но не прозаике, а поэте, авторе поэм и, может быть, больше всего авторе «Евгения Онегина».
Лирический мир дневников, «Истории вчерашнего дня», автобиографической трилогии возник где-то рядом с интимной обстановкой «Евгения Онегина», которую создал поэт, присутствующий в романе «не только как автор, литературно существующий во всяком романе, а именно как персонаж, свидетель, отчасти даже участник событий и историограф всего происходящего» [3, с. 166].
Причисляя «Детство» к группе произведений оригинальной формы, поздний Толстой был точен: «Детство» осталось само по себе как отпечаток его творческого мира в особый, неповторимый момент самоопределения, разработки «существенных черт... таланта» [11, с. 233] — своеобразная предыстория будущих романов. Чернышевский утверждал, что раннее творчество Толстого явилось только залогом того, «что совершит он впоследствии» [11, с. 237], в той же степени оно было «залогом» нового отношения к Пушкину, прозаическое наследие которого становилось Толстому тем ближе, чем далее он шел путем художественных завоеваний. В «Детстве» Толстой воспроизвел уже, в сущности, знакомый по «Евгению Онегину» характер взаимоотношений автора со своим созданием: характер, который складывается в процессе творчества и не только не утаивается от читателя, но, напротив, становится предметом художественного изображения.
В 60-е годы, в период создания «Войны и мира», Толстой опять сблизился с «Евгением Онегиным», теперь уже уловив для себя, как главное, не столько его лирическое начало, естественное для романа в стихах, сколько общественный интерес содержания, сообщающий поэтическому рассказу значение романа, как понимал его Пушкин: «В наше время под словом роман разумеем историческую эпоху, развитую на вымышленном повествовании» [4, с. 92]. «Поэзия» произведения стала заключаться для Толстого «в картине нравов, построенных на историческом событии» [8, с. 383].
Таким образом, рецепция пушкинских образов в прозе И. С. Тургенева и Л. Н. Толстого является одним из способов продолжения и развития творческого наследия А. С. Пушкина. Это позволяет, как и писателям, так и читателям углубиться в классическую литературу, установить диалог с великими мастерами прошлого.
Литература:
- Белинский, В. Г. Полное собрание сочинений: В 13 т. / редкол.: Н. Ф. Бельчиков (гл. ред.) и др. Т. 7. Статьи и рецензии. 1843. Статьи о Пушкине. 1843–1846 / [текст подгот. и коммент.сост. В. С. Спиридонов; ред. Д. Д. Благой]; АН СССР; ИРЛИ. Москва: Изд-во АН СССР, 1955. — 740 c.
- Булаховский, Л. А. Русский литературный язык первой половины XIX века / Л. А. Булаховский. — Киев: УССР, 1957. — 468 с.
- Гуковский, Г. А. Пушкин и проблемы реалистического стиля / Г. А. Гуковский. — Москва: Гослитиздат, 1957. — С. 166.
- Пушкин, А. С. Полное собрание сочинений: в 16 т., Т.11 / Под общ. ред. Д. Д. Благого [и др.]. — Москва-Ленинград: Академия Наук СССР, 1949. — С. 92
- Пушкин, А. С. Собрание сочинений: В 10 т., Т. 5 / Под общ. ред. Д. Д. Благого [и др.]. — Москва: Гослитиздат, 1959–1962. — 658 с.
- Толстой, Л. Н. О литературе: Статьи, письма, дневники / [Сост. и примеч. Ф. А. Ивановой, В. С. Мишина, А. И. Опульского и др.]; [Вступ. Статья Л. Д. Опульской]. — Москва: Гослитиздат, 1955. — 764 с.
- Толстой, Л. Н. Собрание сочинений: В 20 т., Т.18 Избранные письма 1842–1881 / Под общ. ред. Н. Н. Акоповой [и др.]; [Вступ. статья Н. Гудзия]. — Москва: Гослитиздат, 1965. — 497 с.
- Толстой, Л. Н. Собрание сочинений: В 20 т., Т.19 Избранные письма 1882–1899 / Под общ. ред. Н. Н. Акоповой [и др.]; [Вступ. статья Н. Гудзия]. — Москва: Гослитиздат, 1965. — С. 383.
- Тургенев, И. С. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т.: сочинения: в 12 т.: письма: в 18 т. / И. С. Тургенев; АН СССР, Институт русской литературы (Пушкинский дом); редакционная коллегия: М. П. Алексеев и др. — 2-е изд., испр. и доп. — Москва: Наука, 1982, Т. 1. — 574 с.
- Тургенев, И. С. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. / АН СССР, ИРЛИ (Пушкинский Дом); [редкол.: М. П. Алексеев (гл. ред.) и др.] — Москва: Наука, 1979. — Т. 2. Сцены и комедии, 1843–1852 / [авт. статьи Л. М. Лотман; примеч. Ю. Г. Оксмана и др.]. — 703 с.
- Чернышевский, Н. Г. Избранные литературно-критические статьи / Н. Г. Чернышевский. — Л: Лениздат, 1950. — С. 233.
- Шаталов, С. Е. Проблемы поэтики И. С. Тургенева / С. Е. Шаталов. — Москва: Просвещение, 1969. — С. 128.
