Революционные процессы и изменения в духовной культуре 20-х гг. – «плоть от плоти и кровь от крови Октябрьской революции, её составные части» [6, с.187], а реформа орфографии 1917 г. и конструирование новых национальных письменностей – «кусочки революции в узкой технической области духовной культуры — в графике» [8, с.3], так заявлял выдающийся советский лингвист-полиглот и «красный профессор» Евгений Дмитриевич Поливанов.
В 1921 г. на X съезде РКП(б), в докладе И.В. Сталина, был провозглашен переход от деклараций по национальному вопросу к практической его разработке. Взятый партией курс на развитие и укрепление у невеликорусских народов «советской государственности в формах, соответствующих национальному облику этих народов» и необходимость мер по фактическому (а не только правовому) выравниванию наций положил начало целенаправленной деятельности по конструированию в молодом социалистическом государстве многочисленных национальных культур и языков. Разворачивается языковое строительство, призванное обеспечить рост самосознания малых народов через форсированное развитие их национальных культур, ликвидацию неграмотности бывших «инородцев», а также обеспечить эффективность советской пропаганды и упрочения власти Советов на местах.
Постановления съездов, декреты и циркуляры Наркомнаца, Наркомпроса и других властных органов регулировали развитие национальных культур. Были поставлены задачи перевода деловой документации, судопроизводства и т.д. с русского языка (получившего статус языка межнационального общения) на языки национальных меньшинств, развития национальной печати, создания национальных школ с ведением ряда предметов на родном языке, вплоть до преподавания университетских курсов на родном языке.
Ведущие советские языковеды тех лет - Н.Ф. Яковлев, Л.И. Жирков, Е.Д. Поливанов, А.М. Сухотин, А.А. Реформатский, К.К. Юдахин, А. Н. Самойлович и др. принимали активное участие в национально-культурном строительстве: сотрудничали с научными центрами и комиссиями по проработке проблем национальной письменности и культуры, выступали на пленумах и печатались в ведущих журналах и сборниках Всесоюзного Центрального Комитета Нового Алфавита (ВЦК НА), а также полемизировали относительно принятия конкретных решений в области культурного строительства с представителями национальных интеллигенций.
Реформа орфографии русского языка 1917 г. послужила одной из причин, давших толчок к поиску путей усовершенствования некириллических письменностей народов, населявших страну Советов. Вопрос об упрощении существующих письменных культур на территории СССР, продиктованный жизненной необходимостью в сложившейся социально-политической конъюнктуре 20-х гг., был открыт перед многими народами, имевшими старую традиционную письменность. На первых этапах культурно-языкового строительства это коснулось, прежде всего, многих тюркских письменных культур, в которых с принятием ислама закрепилась письменность на основе арабской вязи. Ввиду различного строя семитских и тюркских языков, последние вынуждены были по-разному приспосабливать арабский алфавит под свои нужды, изобретая, например, дополнительные знаки для обозначения своих гласных звуков.
Историк советского языкознания и востоковед В.М.Алпатов считает, что в 20-е гг. для большинства языков народов СССР вообще существовали четыре логические возможности: традиционное арабское письмо, реформированная арабица, латиница и, наконец, кириллица. За исключением немусульманских народов, пользовавшихся традиционным письмом (бурятский, калмыцкий, татский, бухаро-еврейский языки, идиш) и национальных грузинской и армянской систем письма, у остальных же народов в то время, по мнению В.М.Алпатова, «выбор мог быть сделан лишь между кириллицей и латиницей», поскольку главную роль в то время играли политические и идеологические факторы, и «если бы в СССР в 20-е гг. основную роль играл психологический аспект, то сохранялись бы кириллические и арабские письменности, а латиница бы не появилась» [1, с.63].
Один из первых теоретиков советской языковой политики - Е.Д.Поливанов – в 1924 г. так обозначил варианты возможного направления реформ для большинства тюркских народов СССР: «…программа графических реформ могла мыслиться в двух направлениях. С одной стороны, стояло на очереди упорядочение средств традиционного арабского алфавита, с другой стороны…переход к совершенно иному, простому, а потому и более совершенному письму – латинскому» [8, с.3-4].
Отметим, что Евгений Дмитриевич Поливанов (1891-1938), будучи одним из талантливейших учеников школы И.А. Бодуэна де Куртене и развивая идеи своего учителя, во многом ушел вперед, однако и в послереволюционные годы он сохранил уважение и приверженность к традициям бодуэнианства, в отличие, например, от других выпускников бодуэновской школы - В.Б. Томашевского и Л.П.Якубинского, - которые считали, что «переход на новые политические позиции должен сопровождаться и разрывом со старой наукой» [2, с. 82].
Однако Е.Д. Поливанов, как и многие ученики И.А. Бодуэна де Куртене, интересовался не только филологией - «февральская революция вовлекла его в океан политики….» [4, с. 51]. Евгений Дмитриевич, искренне уверовавший в революцию, восклицал: «Я встретил революцию как революцию труда. Я приветствовал именно свободный любимый труд, который для меня стал рисоваться полезным именно в революционной обстановке» [цит. по: Горбаневский, с. 29-30].
Эпоха 20-х гг. поставила перед лингвистами уникальные задачи языкового и культурного строительства, вызывая у Е.Д. Поливанова оптимизм и веру в полезность работы лингвистов: «Теперь перед нами открыта широкая возможность прямого приложения наших знаний и нашей энергии. Теперь, когда десятки национальностей Союза строят свои национальные письменности, вырабатывают литературные языки и организуют местное краеведение, лингвисты получили не только возможность, но и обязанность участвовать в этом строительстве национальных языковых культур, участвовать, конечно, не только в роли пассивного наблюдателя и регистратора свершающихся фактов, а наоборот, самым активным образом» [6, с.53].
В этих новых условиях, согласно Е.Д. Поливанову, лингвисту никак нельзя заниматься только «чистым» языкознанием, нельзя быть только теоретиком. Говоря об обширном фронте работ в деле языкового строительства и об ответственности, которая лежит на лингвистах, Поливанов осознаёт, что в стране не хватает лингвистов-специалистов высокого уровня, способных решать поставленные задачи: « у нас до крайности мало рабочих рук, поэтому никому нельзя отказываться от своей доли в этой «чёрной» работе» [5, с.6].
Евгений Дмитриевич всячески подчёркивает, что и «для разработки марксистской лингвистики недостаточно благонамеренности и советской лояльности, а нужно обладать известной лингвистической и методологической подготовкой». Он выдвигает свои требования к профессионалу в области языкового строительства: «Лингвисту следует быть знакомым хотя бы с основами или элементами акустики, психологии, социологии, истории, литературоведения, теории информации, статистики, этнографии, антропологии, культурологии, текстологии, географии, философии…» [6, с.186].
Таким образом, согласно Е.Д. Поливанову, советский лингвист новой формации «слагается: 1) из реального строителя (и эксперта в строительстве) современных языковых (и графических) культур, для чего требуется изучение языковой современной действительности…; 2) из языкового политика, владеющего (хоть и в ограниченных, пусть, размерах) прогнозом языкового будущего опять-таки в интересах утилитарного языкового строительства (одной из разновидностей «социальной инженерии» будущего); 3) из «общего лингвиста»…; 4) из историка культуры и конкретных этнических культур» [5, с. 14]. Этому научному идеалу Е.Д. Поливанов остался верен до конца своих дней.
В настоящей статье мы рассмотрим некоторые из ранних работ Е.Д.Поливанова (до созыва Всесоюзного Тюркологического Съезда 1926 г., в ходе которого вопросы алфавитного и языкового строительства решались на общегосударственном уровне), языковеда-специалиста, разбиравшегося не только в тонкостях диалектов японского, узбекского и прочих языков, но и действительного языкового политика, безусловно обладавшего способностью предсказывать ход развития языковых явлений (умевшим проследить их языковую эволюцию). К сожалению, Е.Д. Поливанов был «человеком своей эпохи», а именно начальной эпохи языкового строительства – 20-х гг. - и в момент поворота национально-государственной политики в другое русло по ряду причин не смог перестроиться.
В 1923 г. Институт Востоковедения выпускает брошюру Е.Д. Поливанова «Проблема латинского шрифта в турецких письменностях», написанную от руки. Учёный, один из первых (наряду с Н.Ф. Яковлевым) языковых строителей в советском государстве, несомненно, обладал опытом и компетенцией по вопросам, предлагаемым к рассмотрению в его брошюре.
Эта брошюра – блестящий пример языковеда, выступившего в роли советского языкового политика.
Дальновидность Е.Д. Поливанова в вопросах языкового планирования можно оценить по тому «практическому выводу», что он ставит во главу угла и озаглавливает «вместо предисловия»: «необходимость созыва Конференции из работников просвещения турецких народов СССР по вопросам графики, чтобы предупредить готовящееся «вавилонское столпотворение» от выполнения этой реформы отдельными письменностями вразброд, и связанные с этим лишние расходы» [7].
Е.Д. Поливанов тут же намечает цели будущего Съезда: «обсудить как вопрос латинизации, так и рационализации мусшрифта, а также другой крайне важный и требующий согласования вопрос: о научной терминологии на турецких языках» [7].
Подчеркнем, что Е.Д. Поливанова в вопросе о латинизации нельзя упрекнуть в непоследовательности.
Если в 1923 г. Е.Д. Поливанов высказывается о латинизации как о конечной цели в деле создания рационального письма, а рационализацию арабской азбуки рассматривает как промежуточную стадию, то десятилетие спустя, на страницах своего труда «Узбекская диалектология и узбекский литературный язык» (1933 г), Евгений Дмитриевич наивно-восторженно подводит итоги: «подлинно-революционной реформой графики, отвечающей целям советской национально-языковой политики и советского строительства, была латинизация» [9, с.39] Итак, графическая революция свершилась, в начале 30-х гг. во всевозможных сборниках - таких, как «Революция и письменности», «Революция и национальности» и проч. - торжественно подводят итоги латинизации. Однако сам Е.Д.Поливанов в одном из своих последних изданных трудов негодует: как же так, ведь он, одним из первых из советских ученых, заговорил о необходимости латинизации, выступал в её защиту, публиковал работы, предсказывал победу сторонникам латинизации, а сейчас его имени даже не упоминают в числе деятелей культурного строительства.
Однако вернемся в 1923 г., к брошюре «Проблема латинского шрифта в турецких письменностях». В ней Е.Д.Поливанов последовательно рассматривает достоинства и недостатки двух графических систем: сначала якутской азбуки С.Новгородова, затем азербайджанского алфавита «jeni jol». Рассматривая второе издание якутского букваря на латинице С.Новгородова (1923), Евгений Дмитриевич мельком замечает: «Содержание его – труха: в букваре нет ни единой революционной строчки» [7], и потому никакой ценности (культурной, просветительской, пропагандистской), по мнению Е.Д. Поливанова, якутский букварь не несет.
Е.Д. Поливанов довольно высоко оценивает алфавит С. Новгородова, в разработке которого учёный сам когда-то принимал участие (Новгородов работал над своим алфавитом, будучи студентом Петроградского университета в 1917 г., где в это время преподавал Е.Д.Поливанов), отмечая, что якутский алфавит носит выраженный транскрипционный характер, и автор был явно знаком с научным международным фонетическим алфавитом, что способствует последующей интернационализации якутской письменности. В азербайджанском алфавите отсутствие знания МФА – это существенный недостаток: «азербайджанцы многие алфавитные знаки взяли такие, что в других алфавитах совершенно иные звуки под собой имеют» [7].
.Е.Д. Поливанов выступает также за отказ от видоизмененного русского алфавита и выдвигает следующие аргументы: «для конечной задачи интернационализации культуры и её орудия – письменности в мировом масштабе выгоднее сделать шаг к латинскому алфавиту», будет выгоднее, если две системы письма, имеющиеся у народности - русское письмо и родное письмо будут «принципиально резко разграничены» [7]. Е.Д. Поливанов также отмечает, что «само напоминание о русском шрифте болезненно, как тревожащее недавние раны от национального гнета» [7], а также факт перехода других тюркских народов-соседей на латинскую основу.
Е.Д. Поливанов, сторонник конструирования «красных культур» тюркских народов, самым важным в создании и реформировании письменностей считал интернационализацию письма (а латиница – самый распространенный вид письма в мире) и максимальную рационализацию письма. Рационализация письма, по Е.Д. Поливанову, заключалась в применении двух факторов: 1) «следовании интернациональному универсальному международному фонетическому алфавиту в создании национальных азбук»; 2) в возможном «облегчении типографского дела», при этом допустимы «небольшие безвредные отступления от теоретического выдерживания МФА» для удобства типографического набора [7].
Е.Д. Поливанов выражал беспокойство, по какому пути пойдут другие тюркские письменности, - будут ли они отталкиваться от якутской азбуки и МФА, или как азербайджанский алфавит, не имевший модели МФА, противоречащий МФА и практике других письменностей.
Итак, уже в 1923 г. «красный профессор», как Е.Д.Поливанова окрестили в Петербургском университете, предрекал будущее письмо «турецких наций в виде латинского шрифта» [7]. Ведь движение к латинскому шрифту, по Е.Д. Поливанову, есть шаг к интернационализации культур.
Однако, годом ранее, в 1922, на 2 съезде Работников Просвещения Узбекистана Е.Д. Поливанов делает доклад о латинизации узбекской письменности, но на совещании в Бухаре в октябре 1923 была принята реформированная арабица, а вариант узбекского латинского алфавита Е.Д.Поливанова был санкционирован лишь как вспомогательное средство для желающих. Этим фактом ученый был весьма раздосадован. Однако попыток рационализации письма не оставил.
Вскоре Е.Д. Поливанов вновь возвращается к опыту азербайджанского и новгородовского алфавитов. В июле 1924 г. Е.Д. Поливанов утверждает, что «и якутский, и азербайджанский алфавиты превосходны, и им нельзя сделать упрека, пока не идет речь об их взаимоотношении и пока не ставится вопроса в общетурецком масштабе» [8, с. 5].
В заметке «Об азербайджанском латинском шрифте», указывая на неудачные варианты выбранных буквенно-звуковых соответствий в «jeni jol», Е.Д. Поливанов говорит, что азербайджанская практика в этих случаях совершенно расходится с европейской лингвистической традицией, с европейской системой буквенно-звукового обозначения [8, с.13-14]. Е.Д. Поливанов, признавая полную пригодность азербайджанского алфавита для нужд школы и его удовлетворительность в азербайджанском масштабе, считает недопустимым в дальнейшем проведение такой реформы письменности отдельно каждой народностью. Подобная реформа не должна иметь, по мнению ученого, стихийного характера, ведь в этом случае «латинский шрифт придется изучать с новыми фонетическими значениями при каждом отдельном языке» [8, с.12]. Учёный убеждает, что нужно реформировать тюркские письменности не вразброд, а желательно руководствоваться следующим принципом: «звуковой состав, который является характерным для турецких (тюркских – примеч. мое) языков, как таковых, и повторяется в большинстве из них, должен быть обозначаем одними и теми же постоянными символами в разных языках» [8, с.12-13].
Задачами ряда своих статей и заметок 1923-24 гг. Е.Д. Поливанов называет определение «возможности подгона типичной турецкой звуковой системы под латинский шрифт и необходимость дополнения при этом» [8, с.12]. Другими словами, ученый фактически ставит задачу унификации тюркских алфавитов – этим Е.Д.Поливанов предвосхитил решения I пленума ВЦК НА (1927) об унифицированном тюркском алфавите.
К новой системе письма для тюркских языков на латинской основе Е.Д. Поливанов выдвигает два основных требования: во-первых, письмо должно быть фонетическим, во-вторых, письмо должно быть удобно в типографическом отношении [8, с.12-13], чем развивает свое предыдущее положение о максимальной рационализации письма.
При разработке тюркских систем письма на латинице Е.Д. Поливанов считает наиболее целесообразным взять за основу международный фонетический алфавит (МФА), который «предусматривает всевозможный состав звуковой системы и применимый с известными оговорками к любому языку» [8, с.13]. К тому же, по мнению ученого, именно международный алфавит будет способствовать интернационализации такого орудия культуры, как письмо.
Однако Е.Д. Поливанов не ограничивается теоретическими выкладками и в заметке «Проект латинского шрифта узбекской письменности» предлагает свой вариант латинского письма для ташкентского диалекта узбекского языка (аргументируя это тем, что используемая на тот момент реформированная арабица также основана на ташкентском городском иранизированном диалекте узбекского).
Вкратце проект Поливанова состоял в следующем. Е.Д. Поливанов берет за основу МФА и ставит задачу упростить международный алфавит по отношению к узбекскому языку, устранив при этом «графические неудобства и типографические затруднения» [8, с.10]. Ученый действует следующим образом: сначала для всех гласных и согласных фонем узбекского языка, записанных арабицей, он находит соответствующий символ в МФА, а затем рассматривает, какие изменения можно произвести в получившейся системе символов при заданных двух условиях: удобство при письме (не отрывать руки от линии слова для точек, черточек и т.п.) и удобство типографического набора. Например, в первом случае по Е.Д. Поливанову, представляется возможным вместо «t» (из-за необходимости отрывать руку для черточки) употреблять готическое его написание. Во втором случае, ученый, к примеру, предлагает использовать вместо символа «æ» - «а», объясняя это тем, что другого непереднего гласного «а» в ташкентском диалекте нет. В результате некоторых дополнений этим письмом, как считает Е.Д. Поливанов, можно писать и на других, сингармонистических, диалектах узбекского языка (например, ставить знак «тильда» перед словами, содержащими гласные переднего ряда).
В предлагаемом алфавитном проекте Е.Д. Поливанова есть два варианта написания букв – печатный и рукописный. Прописные же, или заглавные буквы, ученый считает лишними: «с фонетической точки зрения, употребление последних (прописных букв – примеч. мое) ничем не оправдывается и является обузой в деле обучения грамоте» [8, c.14-15]
В 1924 г. Е.Д. Поливанов предпринимает попытку обобщить все существующие на тот момент проекты латинизации письменности тюркских народов (как реализованные, так и оставшиеся на бумаге). Им была составлены сводные сравнительные таблицы следующих проектов латинского алфавита для тюркских письменностей (проекты приводится нами в формулировке Е.Д. Поливанова): 1) азербайджанский jeni jol; 2) якутская Новгородовская транскрипция; 3) транскрипция Аслат’а, разработанная Н.Тюрякуловым; 4) проект узбекского шрифта, предложенного Е.Д. Поливановым; 5) ленинградский проект, обсужденный на заседаниях тюркологов и лингвистов в Академии Наук и Ленинградском университете [8, с.6].
В сравнительных таблицах языковед рассматривает, как представлена в каждом проекте системы гласных, система согласных звуков, а затем дает алфавитное расположение букв, где под каждой буквой дается арабское соответствие. Причем Е.Д. Поливанов проводит сравнение вокалической и консонантной систем не только различных проектов между собой, но и сопоставляет их с международным фонетическим алфавитом и с реформированной узбекской графикой [8, с.7-9].
По словам самого Е.Д .Поливанова, поскольку организованная весной 1924 г., при ВНАВе, специальная комиссия – «Ассоциация латинского шрифта для турецких письменностей» (Аслат) - предполагала провести общетюркский съезд работников просвещения осенью того же года, то ученый заранее провел систематизацию существующих проектов латинизации для узбекских работников просвещения. Так как Съезд созывался, по Е.Д.Поливанову, «для решения вопроса о создании единой системы латинских графических обозначений для письменности турецких народов» [8, с.6], то узбекским работникам следовало, как считал ученый, иметь готовое мнение по вопросу, для чего им следовало ознакомиться с предыдущим опытом латинизации письменностей.
И в заключение приведем слова Е.Д. Поливанова, первоклассного специалиста-языковеда, обладавшего чутьем языкового политика, которые вполне отражают позицию ряда советских ученых-языковедов 20-х гг.: «Участие ученых в таком вопросе, как организация нового алфавита, я считаю первостепенной, одной из важнейших задач ученых» и «самое важное в моей работе – это её прикладной характер для настоящего времени и ближайшего будущего» [6, с.65].
Литература:
Алпатов В.М. 150 языков и политика:1917-1997. Социолингвистические проблемы СССР и постсоветского пространства. – М,1997. – 233 с.
Алпатов В.М. История одного мифа. Марр и марризм. – М.,1991. – 240 с.
Горбаневский М.В. В начале было слово…: малоизвестные страницы истории советской лингвистики. – М.: Изд-во УДН,1991. - 256 с.
Ларцев В. Евгений Дмитриевич Поливанов: Страницы жизни и деятельности. – М.: «Наука», 1988. – 328 с.
Поливанов Е.Д. За марксистское языкознание. Сб. попул. лингв. статей. – М., «Федерация», 1931. – 182 с.
Поливанов Е.Д. Избранные работы. Статьи по общему языкознанию. М.:«Наука», 1968. - 376 с.
Поливанов Е.Д. Проблема латинского шрифта в турецких письменностях (по поводу нового якутского алфавита, азербайджанской азбуки и узбекского алфавита). М., 1923.
Поливанов Е.Д. Проекты латинизации турецких письменностей СССР: К Туркологическому съезду II. Ташкент: Изд. Учгиза, 1926. – 22 с.: табл. http://www.e-nasledie.ru/ras/view/publication/browser.html?clear=true&perspective=popup&id=44242014
- Поливанов Е.Д. Узбекская диалектология и узбекский литературный язык. (К современной стадии узбекского языкового строительства). — Ташкент, 1933. — 44 с.
