Современные жития, созданные в начале XXI века, тяготеют к документальности — в первую очередь жития новомучеников и исповедников. Предполагается, что жития максимально объективированы, излагают проверенные, достоверные факты, исключают авторское вмешательство. Однако в современной русской словесности, по справедливому замечанию Е. К. Макаренко, даже в канонические жития проникает оценочность, когда автор текста не просто излагает факты жизненного пути святого, но и даёт им оценку, комментирует их, даже строит догадки [6, с. 158]. В качестве одного из примеров приведём проложное житие мученика Михаила Новосёлова (автор — Дамаскин Орловский, 2005) [2], в котором затрагивается кратковременная принадлежность будущего святого к толстовцам — в этом эпизоде обличается «сектантское лицемерие» писателя «Впоследствии Толстой со свойственным всем сектантам лицемерием пытался оправдаться в том, что, явившись соблазнителем многих людей, вовлек их в безумное мероприятие…» [2]. Не менее ярко оценивается и крах толстовских общин, в которых сторонники писателя пытались на практике применить его учение (в устройстве одной из таких общин принял участие и Новосёлов): «Однако, как и следовало ожидать, община людей, не приспособленных к труду на земле, предполагавших, что крестьянский труд — это бесконечный праздник, пораженных тщеславием от набегающих помыслов об оказываемой будто бы ими помощи людям, а на самом деле не способных переносить наималейшие немощи друг друга, потерпела полный крах и рассыпалась» [2].
Особенно ярко оценочность проявляется в художественных житиях (теперь мы можем говорить о художественных житиях — так же, как мы говорим о художественных биографиях). Это становится очевидным при сопоставлении, например, трёх вариантов жития патриарха Тихона М.Вострышева (1990) [1], В.Марченко (2011) [7] (эти тексты тяготеют к типу канонического жития) и О.Клюкиной (2016) [5] (этот текст относится к художественным житиям). У Вострышева и Марченко даётся сухое перечисление фактов, у Клюкиной мы видим пространные эмоциональные пассажи, комментирующие эпоху начала XX века, — например, Декрет об отделении церкви от государства. Приведём рассуждения Клюкиной: «…утром 31 декабря 1917 года в газете «Дело народа» был опубликован проект декрета об отделении Церкви от государства. Трудно было поверить, что новая власть решилась на такой радикальный шаг. Казалось, еще можно этого не допустить, предостеречь… Вступивший в силу 23 января 1918 года декрет Совета народных комиссаров «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» одним махом перечеркнул тысячелетнюю историю союза государственной власти и Церкви на Руси. После трескучих фраз о свободе совести и о том, что «каждый гражданин может исповедовать любую религию», тринадцатый пункт декрета гласил: «Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием». Другими словами, отныне Православная Церковь не владела храмами, древними иконами, церковной утварью и всем, что накопила за тысячу лет. Новая власть все национализировала, то есть нагло присвоила. И без того воры и дезертиры повсеместно грабили храмы и монастыри. Теперь эти нападения не считались преступлением: в любой момент к настоятелю мог явиться комиссар с мандатом и «на законных основаниях» забрать все, что считал нужным, включая и само здание церкви» [4, с. 86–87]. Как мы видим, высказывание весьма эмоциональное, многословное и ясно выражающее современную оценку (не только цитируемого автора, но и целого ряда современных учёных и публицистов) данного события.
В художественном житии мученицы Татианы Гримблит (О.Клюкина, 2016) [4] автор рассуждает, когда в бурную революционную эпоху закончилось взросление юной девушки («Считается, что в шестнадцать лет человек прощается с детством, но Татьяна уже была взрослой. Наверное, её детство закончилось со смертью дедушки, протоиерея, законоучителя в Мариинской гимназии, который не дожил до 1917 года, когда во всех томских гимназиях отменили преподавание Закона Божия. А потом стали разорять и закрывать храмы, сажать в тюрьмы и расстреливать священников на печально известной Каштачной горе» [4, с. 122]).
Н.Иртенина, автор ещё одного художественного жития этой мученицы (2016) [3], предпринимает попытку воссоздания исповеди девушки (напомним, что по канонам христианской церкви исповедь является тайной, поэтому мы даже приблизительно не можем знать о её содержании):
«Татьяна стояла, опустив голову.
— Батюшка, нет мне оправдания от дел моих. В мире живу и злобу мирскую впитываю, как губка. Бога молю помиловать душу мою, смиренье даровать, а всё равно грехов моих не счесть, как капель в реке, и меньше не становится. Всю грязь человечью полною чашею пью. Сердце страстями повито, гордость в нем живёт, совесть изгоняет. Нынче до слёз подругу довела, намеренно, со зла ей боль причинила. Да еще хвалилась перед ней своими подвигами… Тщеславилась своей верностью Христу, тем, что крест свой в одиночку несу и сил хватает. Господи, да ведь не подвиги это никакие, а по грехам моим страданье. Душа бесконечной тоской горит. А я и хочу мучиться, чтоб как золото в огне очиститься. Перед матерью своей виновата очень, вместо любви ей только скорби и седину подарила. Господи, услышь меня и помилуй…
На голову кающейся легла епитрахиль, и рука священника запечатлела сверху крест» [3, с. 25–26].
Следует оговорить, что данная исповедь не является целиком и полностью плодом фантазии автора жития — о том же, о чём идёт речь идёт в исповеди, говорится и в одном из стихотворений мученицы — эти стихи сейчас активно издаются). Далее Иртенина, рассказывая о поездках Гримблит в Дивеево высказывает предположение, что будущая мученица тянулась к монашеству «Татьяну тянуло туда (в Дивеево — Е.С) всё сильнее. Желала б и поселиться там насовсем, может, даже тайно принять монашество. Но никто из священства не давал ей на это благословения. Её труды нужны были в миру» [3, с. 36] (отметим, что точных доказательств этому нет и в иных житиях, составленных, например, О. П. Клюкиной и Дамаскиным Орловским, об этом не говорится — отсутствие упоминаний о предполагаемом монашестве Гримблит у Дамаскина можно объяснить тем, что тексты этого автора относятся к каноническим житиям, в которых должны сообщаться лишь достоверные факты и в «формат» которых не входит обсуждение спорных вопросов).
Исследование оценочности в современных русских житиях будет нами продолжена на более обширном материале. Расширение материала идёт в первую очередь за счёт подробного анализа художественных житий, однако в дальнейшем необходимо привлечь и так называемые детские жития.
Литература:
- Вострышев М. И. Великий защитник веры // Слово. 1990. № 6. С. 47–50.
- Игумен Дамаскин Орловский. Мученик Михаил (Новосёлов) // Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века. Составленные игуменом Дамаскиным (Орловским). Январь. Тверь. 2005. С. 69–91.
- Иртенина Н. В. Святая новомученица Татиана Гримблит. «Приму я в борьбе за Крест изгнанье, и могилу, и тюрьму». Житие в художественной обработке. Серия «Святые рядом с нами». М.: АНО развития духовно-нравственных начал общества «Символик», 2016.
- Клюкина О. П. Мученица Татьяна Гримблит (1903–1937) // Клюкина О. П. Святые в истории. Жития святых. М.: Никея, 2016. С. 119–142.
- Клюкина О. П. Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея Руси (1865–1925) // Клюкина О. П. Святые в истории. Жития святых. М.: Никея, 2016. С. 77–117.
- Макаренко Е. К. Агиография XX века. Проблема жанра и методов его исследования // Святоотеческие традиции в русской литературе: Сборник материалов I Всероссийской интернет-конференции с международным участием. Отв. ред. В. В. Соломонова, С. А. Демченков. Омск: Вариант-Омск, 2010. С. 155–164.
- Марченко В. Святитель Тихон (Белавин, Патриарх Московский и всея Руси // Марченко В. Новомученики и исповедники Даниловские. М.: Валаамское общество Америки, 2011. С. 183–198.
