Летописи – основной письменный источник по истории России допетровского времени. Историческая ценность их для исследователя несомненна, поскольку в отличие от авторов литературных произведений летописцы основное внимание акцентируют не на художественной образности текста и эмоциональной оценки событий, а на фактическом материале. В тоже время, не нужно забывать, что информация, сохраненная в составе летописных сводов, нуждается во внимательном (а иногда совершенно новом) прочтении, поскольку в средние века «историки» - летописцы в той или иной степени были зависимы от общественного мнения и от воли княжеской власти. Еще одной особенностью летописных текстов является наличие в них разных календарных стилей и эр летоисчисления, поскольку в средневековой Руси еще не сложилось единая система счета времени, что также затрудняет исследование текста. Кроме того, как и в любом другом произведении, в летописи присутствуют искажения субъективного характера.
Изучение текста летописей несет в себе много нюансов, связанных с тем, что летописи составлялись не так, как другие литературные и исторические произведения Древней Руси. Летописи очень велики по объему, они развивались одна из другой, непрерывно, путем переработок и составления сводов предшествующего материала. Если летописец был простым переписчиком, то это не отменяло сводный характер летописи, так как переписываемый им текст был все же сводом предшествующего материала; практически всякий летописный текст, создаваясь, компилировал предшествующий материал. Но в то же время, комбинируя известия предшествующих сводов, летописец стремился сохранить их архаический вид, как бы угадывая их документальный характер.
Одним из древнейших летописных списков является Лаврентьевский, написанный в 1377 г., текст которого, как и другие летописные тексты имеет свои текстовые и хронологические особенности. Составитель Лаврентьевской летописи основные завоевания татар относит к 6745 г. В данной ситуации определяющим моментом является «внутренняя» хронологическая и логическая противоречивость северо-восточного летописного рассказа о захвате монголами столицы Владимиро-Суздальской земли.
Итак, в статью 6745 г. летописец включает следующие события - взятие Рязанской земли: «Того же лета на зиму придоша от восточные страны на Рязанскую землю лесомъ безбожнии Татарии и почаша воевати Рязанскую землю и пленоваху и до Проньска попленивше Рязань весь и пожгоша…» [7, стб. 460]. Взятие Москвы, как и во многих источниках точно не датируется, но после этого летописец рассказывает о том, как русские войска подошли к р. Сить и начали готовиться к битве против татар, но резко обрывает информацию, почти на полуслове: «…И нача Юрьи княз великый совокупляти вои противу Татаровъ а Жирославу Михайловичю приказа воеводьство в дружине своеи» [7, стб. 461]. Затем начинается информация о захвате Владимира и занимает почти два столбца: «Тое же зимы придоша Татарове к Володимерю месяца февраля въ 3 на память святого Семеона во вторникъ преже мясопуста за неделю…В неделю мясопустную по заоутрени приступиша к городу месяца февраля въ 7 на память святого мученика Феодора Стратилата» [7, стб. 462]. Бросается в глаза явное несоответствие в датировках названия недель и чисел месяца, но это тема требует отдельного изучения.
После описания взятия Владимира летописец подводит итог всем завоеваниям монголов на Суздальской земле: «Оканнии ти кровопиици и отви идоша к Ростову а ини к Ярославлю а ини на Волгу на Городецъ и ти плениша все по Волзе доже до Галича Мерьскаго а ини идоша на Переяславль и ть взяша и оттоле всю страну и грады многы все то плениша доже и до Торжку и несть места ни вси ни селъ идеже не воеваша на Суждальской земли и взяша городовъ 14 опрочъ слободъ и погостовъ во одинъ месяцъ февраль кончевающюся сорок пятом тому лету» [7, стб. 464]. Создается впечатление, будто этими словами летописец завершает статью, подводя итог монгольским завоеваниям. Однако, в этой же годовой статье он вновь возвращается к событиям на р. Сить, датируя при этом битву 4 марта, то есть уже следующим (6746) годом, согласно своему летоисчислению.
Итак, наибольший интерес для нас будет представлять повествование о битве на р. Сить, так как описание этого события явно не укладывается в общую логическую схему статьи.
Как же могло получиться, что в одной статье летописец поместил похожую информацию (о битве на р. Сить) дважды, при этом, как бы разрывая логическую последовательность своего рассказа?
Известно, что в результате соединения разнородного материала, касающегося одних и тех же событий, в летописных сводах могут получиться по недосмотру их составителей повторные изложения одной и той же информации. Это служит важным показателем того, что в данном случае произошло соединение двух источников. В летописи такие повторения встречаются особенно часто. Известно, что при соединении двух или более летописей в одну, материал каждой из них как бы «расшивался» по годовым статьям и соединялся в пределах каждой статьи отдельно. А так как материалы летописей часто сходны по содержанию, и отбор событий заносимых в летописи довольно определенный, то летописцу приходилось соединять в единый текст два или более рассказов об одном и том же событии. Если в изложении какого-либо события встречались противоречия, летописец вполне мог принять их за два разных события и соединить их в одной статье. В результате получается целая серия текстовых дублировок.
Исследователь текста Лаврентьевской летописи Я. С. Лурье в свое время отмечал: «Исследователи, и особенно Г. М. Прохоров, справедливо отметили наличие ряда «огрехов» в том месте рукописи, где рассказывается о событиях первой половины XIII в., в частности о нашествии Батыя…» [4, с.31].
И. Н. Данилевский также отмечает сложный состав рассказа о нашествии Батыя в Лаврентьевской летописи: «Наряду с оригинальными известиями сообщение о нашествии содержит множество заимствований из предшествующих летописных текстов, комментирующих и дополняющих его… Обращают на себя внимание некоторые текстуальные повторы, встречающиеся внутри самого «лаврентьевского» повествования: несомненно, повторяемые фрагменты и обороты были принципиально важны для «авторской» характеристики происшедшего» [2, с. 158].
По словам М. Д Приселкова, текст Лаврентьевской летописи в пределах 1193-1239 гг. является едва ли не труднейшей для анализа частью летописи. По мнению исследователя, данный фрагмент летописи носит сводный характер и основывается на двух летописных источниках: ростовском («свод Константина и его сыновей) и владимирском («свод великого князя Юрия Всеволодовича»). Данный вывод может быть подкреплен тем, что в одном месте своего рассказа летописец дал указание на себя лично, определив себя как ростовца, а под 1227 г. мы читаем явное извлечение из Владимирского свода Юрия (о поставлении епископа во Владимир) [6, с. 133] .
Во всех случаях, когда летописцу приходилось выбирать между ростовским изложением и изложением владимирским, он чаще передавал ростовскую версию. Однако, в одном случае сводчик отступил от этого правила и дал слитный рассказ по обоим источникам - в описании Батыева нашествия под 1237 г. [6, с. 136-142, 144-145].
М. Д Приселков указывал на то, что при внимательном прочтении текста Лаврентьевской летописи за этот год в глаза бросается алогичность некоторых сообщений автора. Так при описании гибели епископа Митрофана и женской половины княжеского дома Юрия летописец сообщает, что все они затворились от татар в главной церкви Владимира и были «запалены огнем», что, однако, не мешает епископу «помолиться» (приводится текст молитвы) и после этого автор летописи вновь говорит о страшной кончине всех этих лиц в огне: «…А епископъ Митрофанъ и княгиня Юрева съ дчерью и съ снохами и со внучаты и прочая княгини и множество много бояръ и всего народа людии затворишася в церкви… и тако огнемъ без милости запалени быша и помолися боголюбивый епископъ Митрофанъ… вся сущая ту люди… огнемъ скончашася…» [7, стб. 463].
Утверждение о том, что текст Лаврентьевской летописи о монгольском нашествии носит компилятивный характер, мы можем найти и в работе Д.С Лихачева: «Дублирование рассказа об одном и том же событии не всегда легко бывает узнать – не только летописцу, но и современному исследователю. События могут быть сами по себе сходны, рассказываться с различными подробностями, по-разному оцениваться: все это крайне затрудняет их отождествление…Есть, однако, события, которые по самой своей природе не могут повторяться: смерть, рождение, крещение и пр. Поэтому, если в летописи дважды записана смерть того или иного лица, рождение, посажение на стол в своем княжестве и некоторое другие - это верный признак соединения разных источников» [3, с. 397]. Также Д. С. Лихачев отмечает, что при внимательном прочтении рассказа Лаврентьевской летописи о взятии Владимира Батыем, видно, что в рассказе этом дважды умирает князь Юрий Всеволодович. Сказав однажды «…и ту убиенъ был князь Юрий», летописец через несколько строк вновь помещают ту же информацию: «И ту оубьенъ быс князь великий Юрий». Без сомнения, что ростовский источник называет Юрия князем, а владимирский - великим князем. Следовательно, и некоторые другие события взятия Владимира не повторялись дважды, а были дважды записаны. Причем иногда дублировки получаются в летописании не оттого, что в ней оказались соединены два рассказа об одном и том же событии, а потому, что текст летописи был перебит вставкой и составитель летописи, сделав эту вставку, возобновил переписку своего основного источника, повторив уже переписанный им текст. «Дублировки очень типичны для летописания, и пользование дублировками – одна из самых важных особенностей его изучения. При этом не так сложно обнаружить дублировку, как её объяснить, а объяснение происхождения дублировок может быть очень разнообразно» [3, с. 397].
Однако, дублировки встречаются не только в летописных сочинениях. Так, например, в «Житии князя Федора Ярославского», составителем которого являлся монах Спасо-Ярославского монастыря Антоний, соединены различные источники. В частности, Антоний пользовался предшествующим анонимным «Житием Федора ярославского» и «Повестью об убиении Батыя», приписываемой Пахомию Сербу. Из этих источников он взял сведения о завоевании Руси полчищами Батыя, но соединил их неумело. В результате поход монголов на Северо-Восточную Русь описывается Антонием дважды: сначала по версии «Повести об убиении Батыя», а затем по анонимному житию [8, с. 231].
Мы считаем, что ярким примером текстового наложения в рассказе о нашествии Батыя является и двойное упоминание в статье 6745 г. о событиях на р. Сить. Еще до начала осады Владимира монголами летописец говорит о том, что дружина князя Юрия уже встала станом на р. Сить и готова к сражению (конец декабря или начало февраля). Однако, возвращаясь к событиям на реке уже в конце статьи, битву датирует 4 марта. Получается, что монголы ведут себя по меньшей мере странно. Они не обращают никакого внимания на то, что Юрий собирает полки и направляют войска на захват Суздальской земли. Юрий тоже не предпринимает никаких действий и почти месяц чего-то ждет на Сити.
Н. Г. Бережков, отмечая тенденцию информационного наложения в тексте Лаврентьевской летописи, говорит: «Переход от одного года к следующему отмечен в самом тексте статьи, в сообщении о том, что татары взяли четырнадцать городов «в одинъ месяцъ февраль, кончевающюся сорокъ пятому лету», - отмечен, впрочем, не вполне точно, так как вслед за этим сообщением рассказывается о том, что происходило в том же феврале (получение Юрием известия о взятии Владимира, движение татар против Юрия), и лишь затем о событии начала марта (битва на р. Сить). В этой неточности отразился составной характер повествования» [1, с. 110].
Еще одним доказательством того, что рассказ лаврентьевской летописи слит из двух источников является применение летописцем таких фраз: «но то оставим», «но ныне не предреченая взидем». Это означает, что автор периодически прекращал выписку из одного источника и обращался к другому, «оставляя» первый. «В данном случае эти тщательные указания сводчика 1239 г. при условии двух его источников помогают исследователю сразу же получить в изучаемом тексте бесспорные куски того и другого изложения – и ростовского Летописца и Владимирского свода – о горестном переживании 1237 г.» [6, с. 92].
Следует отметить ещё один момент, который может служить доказательством компилятивного характера текста Лаврентьевской летописи. По внелетописным литературным памятникам известно, что ростовский автор ведет свое изложение в «агиографической манере», применяя длинные молитвенные речи и поучения, привнося в текст художественность. Так в тексте Лаврентьевской летописи очевидно ростовскому автору принадлежит текст, посвященный молитве князя Василька: «…Господи Исусе Христе помогавыи ми многажды избави мя от сихъ плотоядецъ и пакы помолився Господу Вседержителю…» [7, стб. 466]. Владимирский же повествователь избегает божественных тем в тексте, а ведет рассказ сухо и четко: «…Тое же зимы поиде Всеволодъ сын Юрьевъ внукъ Всеволожъ противу Татаровъ и соступиша у Коломны и бысть сеча велика и оубиша у Всеволода воеводу Еремея Глебовича и иных мужи много убиша оу Всеволода…» [7, стб. 460].
Сливая в одно два повествования о походе Батыя, ростовский сводчик в основу положил, естественно, ростовское изложение, делая из владимирского лишь отдельные вставки. Однако, в одном месте видно, что и ростовское изложение передано не полностью. По замечанию М. Д. Приселкова, это произошло не по вине ростовского сводчика, а относится к дефекту последующей переписки этого текста свода 1239 г. [6, с. 93]. Если обратиться к последовательности описания взятия Владимира монголами и гибели его защитников, то мы увидим, что когда летописец дошел до момента взятия монголами города, князья Всеволод и Мстислав, сыновья Юрия, и все люди побежали в Печерний город. Здесь, неожиданно оборвав рассказ, автор переходит к описанию гибели епископа и женской половины княжеского дома в главной церкви Владимира. Но известно, что главная церковь Владимира находилась в кремле города, который называется Печерним. Следовательно, прежде чем поджечь эту церковь, монголам надо было взять Печерний город, о взятии которого летописец, однако, не упоминает. Странно и то, что рассказ забывает об участи молодых князей, защитников Владимира. Однако, ниже мы читаем, что к Юрию на р. Сить пришла весть о гибели его столицы, семьи, населения в таких выражениях: «Володимеръ взят и церковь зборъная и епископъ и княгиня с детьми о со снохами и со внучаты огнем скончашася а старшая сына Всеволода с братомъ вне града убита люди избыты и к тобе идутъ» [7, стб. 464]. Значит, в рассказе выше этого места было сообщено об окончательном взятии Владимира, т. е. взятии Печернего города и о том, что Всеволод и Мстислав погибли где-то вне города.
Итак, многочисленные сюжетные повторы, различие в стилистике текста, фразы, которые обычно употреблялись древними авторами в конце повествования, дают нам право считать, что годовая статья 1237 г. соединена из двух источников. Анализ показывает, что источники эти – один ростовский и другой явно владимирский.
Но, если в определении состава источников рассказа о нашествии монголов на Русь исследователи придерживаются единого мнения, то их мнения расходятся при определении датировки самой компиляции. Так Д. С Лихачев считает, что данный рассказ появился в 60-70-е гг. XIII в. [2, с. 138]. М. Д Приселков же датирует его 1239 г: «…На этом весьма необычном лирическом перечислении уцелевших от татар князей, я полагаю, и оканчивается свод 1239 г., сливший ростовское и владимирское летописания…В своей работе сводчик 1239 г. как бы подводил итог прошлому, окончившемуся татарским нашествием, и открывал новую страницу в истории своего народа – тяжелый период татарской неволи» [6, с. 91]. А. Н. Насонов склоняется к ещё более поздней дате появления текста, а именно к 1281 г: «…именно в это время и могла быть произведена та переработка владимирского текста первых десятилетий XIII в. на ростовском материале, о котором мы говорили выше» [5, с. 197], А. Ю. Бородихин датирует соединение владимирских и ростовских записей в Лаврентьевской летописи 60-ми гг. XIII – началом XIV в [Цит. по 2, с. 137], не исключает позднего времени появления рассказа о нашествии Батыя (1305 г.) и Я. С. Лурье: «Владимирское летописание начала XIII в. несомненно все-таки отразилось в своде 1305 г., но и в соединении с ростовским летописанием» [3, с. 33]. Дж. Феннел высказывает иную точку зрения. По его мнению, текст рассказа о нашествии в Лаврентьевской летописи возник одновременно с описываемыми событиями: «Тон историй, содержащихся в Лаврентьевской летописи, сухой, нерасцвеченный, явно указывает на их современное событиям происхождение» [9, с. 118].
Из всего вышесказанного видно, как ненадежен текст Лаврентьевской летописи. С одной стороны, сказавшееся при составлении этой летописи влияние списков – Владимирского полихрона начала XIV в., и Переяславской летописи XIII в. – имело следствием проникновение в текст Лаврентьевской летописи ряда чтений, изменивших и исправивших первоначальную редакцию ПВЛ; с другой стороны – уже в Ростовском своде XIII в., в основном источнике Лаврентьевской, и его протографе – Владимирском своде 1185 г. могли быть новые чтения сравнительно с чтениями первоначальной редакции ПВЛ. Но, кроме того, не исключена возможность того, что составитель Лаврентьевской и сам внес в свой труд кое-какие домыслы и поправки. Во всяком случае, ряд искажений текста и пропусков должны быть отнесены на счет составителя этой летописи или её переписчиков [10, с. 539].
Итак, текстологический анализ Лаврентьевской летописи показывает, что интересующий нас рассказ о нашествии Батыя в тексте данной летописей носит компилятивный характер. Это подтверждают многочисленные повторы, смена повествовательной манеры и литературного стиля летописца, отдельные словосочетания, приемы и вставки. Таким образом, составной характер летописного рассказа о нашествии Батыя на Русь не позволяет нам полностью доверять данной информации. Как событийный, так и хронологический аспект необходимо тщательно исследовать, анализировать, приводить в логическую систему, что мы и попытаемся сделать в дальнейшем.
Библиографический список:
1. Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. М.: Наука., 1963. 376 с.
2. Данилевский И. Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII – XIV вв.). М.: Аспект Пресс., 2000. 380 с.
3. Лихачев Д. С. Текстология: На материале русской литературы X – XVII вв. Л.: Наука., 1983. 639 с.
4. Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV – XV вв. Л.: Наука., 1976. 283 с.
5. Насонов А. Н. История русского летописания XI – начала XVIII вв. М.: Наука., 1969. 555 с.
6. Приселков М. Д. История русского летописания XI – XV вв. Л.: Изд-во ЛГУ., 1940. 188 с.
7. ПСРЛ. – Т.1: Лаврентьевская летопись и Суздальская летопись по Академическому списку. - М.: Языки русской культуры., 1997. 730 с.
8. Серебрянский Н. Древнерусские княжеские жития. М., 1915.
9. Феннел Жд. Кризис средневековой Руси 1200-1304 гг. М.: Прогресс., 1989. 299 с.
10. Шахматов А. Разыскания о русских летописях. М.: Академический проект; Кучково поле., 2001. 880 с.
