В 1917 году в Оксфорде выходит исследование в двух томах Н. Яринцовой (N. Jarintzov Яринцева Надежда Алексеевна) «Русские поэты и поэзия: классическая и современная» [1]. Полной информацией об авторе мы не располагаем. Есть данные, почерпнутые из ее писем Н.А. Морозову в Москву, о том, что она некоторое время жила в Лондоне. Яринцевой находилась там с сыном, который собирался поступать в Кембридж. Н.А. Морозову эмигрантка предлагала перевести лекцию (астрономия), в письмах упоминала о своих переводческих принципах. Исследовательница переписывалась с прозаиком и драматургом Иваном Леонтьевичем Леонтьевым (псевд. Щеглов) (1855 –1911).
Книга Яринцевой – попытка предложить новый взгляд на перевод с русского языка на английский. Во введении к изданию описываются сложности перевода, разница в метрических системах двух языков. Яринцева пропагандирует вольный перевод, не дословный. В книге указано большое количество английских рецензентов переводов русской исследовательницы, споры с которыми (во введении) иллюстрируют разницу в подходах к переводу английских переводчиков и русского интерпретатора. В конце книги прилагается краткий комментарий к переводам. Свою книгу исследовательница заблаговременно называет не академическим изданием, а «экспериментальным».
Несмотря на главную цель автора – заявить о своих переводческих принципах, обширное место в книге уделено жизнеописанию русских поэтов. Биографические статьи написаны Яринцевой обстоятельно, с привлечением эпистолярного наследия, критических заметок о русских поэтах, историко-литературных материалов, опубликованных на русском и английском языках (Галахов, Белинский, Беринг, Кропоткин). По характеру изложения труд можно сравнить с «биографическим романом» о русских писателях Валишевского. Книгу польского автора Яринцева приводит как «один из самых значительных» трудов, хотя не во всем соглашается с исследователем (см. ниже).
В первом томе книги, включающей в себя девять глав о поэтах-классиках, Жуковскому посвящена отдельная глава. Стоит отметить, что заметка о Жуковском является популярным биографическим очерком. Впервые в английском литературоведении с такой скрупулезностью и обстоятельностью поэтапно описывается жизнь русского поэта: девяносто процентов объемной статьи о Жуковском посвященыего биографии, общественной позиции, мировоззрению и личности. Исследовательница приводит цитаты из писем и прозаических сочинений поэта, пользуется материалами биографов Жуковского. Так, отдельные эпизоды из жизни русского поэта описаны на основе воспоминаний А. П. Зонтаг.
Также впервые в англоязычном литературоведении биография русского поэта рассматривается сквозь призму британского сознания: история жизни Жуковского привлекает британцев своей необычностью. Экспрессивно, причем убедительно, Яринцева показывает, что некоторые факты жизни Жуковского не нашли бы места в Великобритании. Это связано с ментальными различиями двух стран и непониманием иностранных реалий. Два биографических уровня (личный и общественный): обстоятельства рождения поэта, отношение к матери «турчонка» в доме Бунина, и служба при дворе – могут вызвать недоумение у британских читателей и привести их к мысли о «недостатке культуры или понимания морали» в России.
Связь барина и пленной турчанки, рождение Жуковского, доброта, щедрость и строгость по отношению к Сальхе (Saha!) в доме Буниных «раскрывают психологию старой России». Яринцева отчасти права: неоднократно исследователи называли рождение Жуковского «страницей романа» (Валишевский, Ньюмарч). А для английских читателей жизнь русского поэта может показаться, по меньшей мере, удивительной.
Поясним подробнее. В Великобритании отношения лордов и вилланов являются выражением официозности и церемонности, автономия личности в Англии проявляется во всём: здесь незыблемая субординация между лордом и его крепостным – доказательство наличия в английской культуре двух полярных миров, которые хоть и сосуществуют вместе, но лишь условно. В любой стране прислуга есть прислуга, и воля хозяина для нее закон, поэтому без внебрачных детей не обходилось и в Англии. Однако такие отношения порицались и заканчивались изгнанием «распутницы» из дома эсквайра. Крепостничество в старой Англии напоминает скорее рабство с домашними лакеями, гувернантками, слугами, официантами.
В России обходились без подобной напыщенности. Русские помещики понимали, что крепостные – это помощники (по дому, на земле) и защитники, и относились к ним с сердечностью и даже любовью. «Зависимый» - не декоративный элемент, не марионетка в руках кукловода – но частица «душевного тепла». Мы не ставим себе задачей создать иллюзию гуттаперчевой гибкости русских помещиков по отношению к своим крепостным, однако доля «душевного тепла» и даже любви – несомненно, присутствует.
Эта близость и вызывает у англичан недоумение, так как о таком отношении к крепостным, сравнимом разве что с обращением заводчиков с племенными овцами и породистыми лошадьми, они не догадывались.
Но вернемся к статье Яринцевой. Исследовательница описывает подробности первых лет жизни Жуковского. Новых фактов здесь мало, и в них наблюдается домысливание недостающего биографического материала автором. Так, по-своему интерпретирует исследовательница рассказ Зонтаг о проказе Жуковского-художника[2, c. 96]. Впервые в англоязычном литературоведении затрагивается вопрос об отношениях Сальхи и Жуковского, хотя и в присущей Яринцевой субъективной манере. Автор считает, что «еще в раннем детстве Жуковский, до того как узнал подробности своего рождения, испытывал инстинктивную привязанность к скромной и красивой девушке Сальхе» [1, c. 32].
Благодаря «подходящей почве» (своим взглядам, сфере деятельности), Жуковский был приглашен в качестве преподавателя царских особ. Здесь Яринцева придерживается собственного мнения о «культурных особенностях» России и задает риторический вопрос: «Незаконнорожденный сын – сын неизвестной пленной турчанки – наставник наследника престола и близкий друг царской семьи?..», на который отвечает утвердительно: «Да. Потому что он [Жуковский] был образованный человек, имел великий поэтический талант, искренние идеалистические порывы и щедрую романтическую натуру. Именно эти обстоятельства имели значение, и никакие другие; остальные были лишь случайными событиями» [1, c. 30-31]. Раскрывая истинную русскую национальную ментальность, Н. Яринцева добавляет, что «Жуковский был убежденный монархист и строгий христианин; если бы эти две черты отсутствовали, тогда ничто другое не принималось бы во внимание» [1, c. 31].
Прокомментируем и эту ситуацию. Для англичанина подобное положение дел кажется немыслимым. Аристократическое происхождение в Англии всегда имело значение, а для незаконнорожденных существовало одно слово – «Bastard» («незаконнорожденный ребенок», «шельмец», «гибрид»). Англия со своей чопорностью не прощала смешения крови, потому и выгоняли беременных служанок из дома. «Приемыш», скажем, в семье пэра, забота о нем как о родном сыне, возможно, и могли иметь место, но было бы событием из ряда вон выходящим, либо тщательно скрываемым. О карьере внебрачных детей и речи быть не могло.
Рецептивная ситуация усугубляется еще и тем, что Жуковский являлся поэтом. В Англии поэт – изначально придворная должность. В средние века это были менестрели и трубадуры, позднее – поэты-квакеры и поэты-лауреаты. Почетный титул обязывал их откликаться памятными стихами на события в жизни королевской семьи и государства в утонченном духе английской аристократической культуры; часто поэты стремились лишь к внешней красоте стихов. Придворные певцы должны были иметь актерский дар, умение подражать, изображать, декламировать и рассказывать, но их поэзия со временем превращалась в лесть. Обычные люди не относились к придворным поэтам серьезно, за бездарные стихи их подвергали издевательствам, насмешкам, критиковали. Их называли рифмоплетами, а позднее – «любимыми домашними животными сентиментальных леди в очках» и не понимали их попыток выразить мелкие чувства сильными средствами. Сами королевские поэты (а скорее, шуты) предавались праздному веселью, развлекались. Однако, недолюбливая своих «господ», поэты знали свое место: любое прошение рассматривалось как измена: виновный немедленно отправлялся в тюрьму. Тем удивительнее для англичан положение и поведение Жуковского – яростного монархиста, защитника декабристов, оказавшего либеральное влияние на царя. По замечанию Яринцевой, «карьера Жуковского никогда не нашла бы места в Англии, даже не пришла бы англичанам на ум».
Яринцева уделяет внимание полемике, которая образовалась в России вокруг Жуковского. Исследовательница говорит о разногласиях, которые возникали у современников русского поэта по поводу его должности, связанные уже не с обстоятельствами его рождения, а со сменой поприща литератора на наставника. Яринцева приводит, как она сама считает, пушкинскую эпиграмму и встает на защиту Жуковского.
По ее мнению, называть Жуковского «изменником» неправильно. Сомнения Жуковского о своей пригодности к царской службе подтверждают его искренние порывы. Именно радушный прием и атмосфера, царящие в семье монарха, привели Жуковского к окончательному решению стать наставником. По мнению исследовательницы, несмотря на высокий пост, «этот человек оставался верен себе и своему долгу, являлся истинным и преданным другом царской семьи», выполнял свою миссию с надлежащим поэту рвением. Жуковский снискал расположение царской семьи, стал настоящим другом Александру II. Н. Яринцева уточняет: «Когда Александр II стал учеником Жуковского, изящные разговоры естественным образом привели поэта к ощущению близости к царской семье» [1, p. 44]. Однако он никогда не чувствовал себя близким двору, не касался мира интриг и амбиций; часто действовал не так, как положено придворному. «Несмотря на то, что Николай I перед коронацией был единственным членом царской семьи, который не был с Жуковским в дружеских отношениях, молодой поэт не стеснялся просить за декабристов в самом начале правления монарха» [1, p. 44]. Позднее Жуковский помог освободиться из тюрьмы Т. Шевченко, постарался сократить пребывание Лермонтова в ссылке на Кавказе и смягчить трудности ссылки Пушкина; он освободил своих слуг и, скорее всего, первым заронил в сознание своего ученика идею об освобождении крепостных. «Известно, что гуманность отличала поведение Жуковского и в частной, и в общественной жизни» [1, p. 44]. В доказательство своих слов автор приводит многочисленные цитаты из писем и прозаических трудов Жуковского, свидетельствующие о воспитании цесаревича в духе либерализма.
В главе уделено внимание и творчеству первого русского романтика. Меланхолия в произведениях Жуковского объясняется тремя основными причинами: положением матери в семье, любовью к племяннице и общим литературным вкусом эпохи, состояние которого позволяет Яринцевой утверждать, что, несмотря на обширный поэтический фон (творчество великих поэтов, писателей, критиков при жизни Жуковского), русский поэт из-за своих убеждений (в основном политических) остался вне передовых взглядов «молодого поколения» литераторов.
Интересны, по мнению автора, разногласия по поводу национальности творчества Жуковского. Яринцева сравнивает мнения трех критиков: Белинского, Беринга, Валишевского – и предлагает свою трактовку проблемы. Слова Белинского о ненациональности поэзии Жуковского, Валишевского – об однообразности, скудости сюжетов и «отсутствии оригинальности» отвергаются Яринцевой. Ей ближе слова Беринга об основании Жуковским национальной поэзии, благодаря иностранным моделям; Беринга она дополняет: «"Мы...не имели своих средних веков: Жуковский дал нам их" – это четкое высказывание Белинского. Но Жуковский также является одним из первых авторов, который, с великой скрупулезностью, собрал все виды первоисточников нашего фольклора; и, хотя басни Крылова были полностью русскими (даже если и заимствованными из иностранных источников), они оставались баснями. Жуковский был первым, кто ввел в русскую поэзию романтические, фантастические поэтические аккорды национального колорита посредством элегантной баллады и элегии» [1, p. 41].
Яринцева, высоко оценивая книгу Валишевского, не может согласиться с польским исследователем по поводу трактовок жизни и творчества русского романтика. Их полемика переходит в спор: «Господин Валишевский называет Жуковского "великим поэтом, который не сделал ничего выдающегося, но который был чем-то большим, чем гений, – добрым, щедрым и помогающим другом". Не могу не назвать этот вердикт незаслуженной недооценкой. Несомненно, я предпочитаю русскую литературу такой, какая она есть, – с гением Жуковского, Пушкина, Лермонтова, Крылова, Кольцова, Достоевского, Толстого и т. д., возвышающихся над нацией; что бы это было, если бы все владельцы небесного факела оказались лучше, чем гении, – щедрые и помогающие друзья! Безусловно, в России миллионы последних; и простодушно хлопать (по-свойски, по-братски) Жуковского по спине с такой похвалой, по моему мнению, несправедливо. Каждый поэт, прежде всего, интересует нас постольку, поскольку он достигает гения; даже если он наделяется только искрой, это его собственная гениальная искра, он может разжигать ответные огни в сердцах людей, и за это мы его ценим» [1, p. 42].
Для перевода Яринцева выбрала три произведения русского поэта, напечатанные после биографической статьи: «Певец во стане русских воинов», «Светлана», «Жаворонок».
О «Певце во стане русских воинов» исследовательница высказывается положительно. По ее мнению, «это произведение искреннего воодушевления», его появление не могло быть вызвано «расчетливой предусмотрительностью карьериста». Россия была охвачена патриотическим порывом. Яринцева видит и поэтическое значение произведения. По ее мнению, стихотворение русского поэта является точкой отсчета субъективной поэзии в России и прокладывает путь для Пушкина. Классические элементы, «щиты и стрелы», Яринцева не одобряет.
Источником перевода «Светланы» Яринцева называет “Eve of St. Agnes” Китса. Однако балладу исследовательница находит истинно русской. Яринцева раскрывает значение имени главной героини, уделяет внимание гаданиям, объясняет переводческие трудности стихотворения.
«Жаворонок» привлек Яринцеву противоположностью произведениям Шелли и Вордсворта. Красивых размышлений в нем нет, но есть образ самого жаворонка, «заставляющий вспомнить эти 12 строк, когда слышишь пение первого жаворонка весной».
Следует отметить, что исследовательница намеренно или нет выбирает произведения Жуковского на перевод по определенной схеме: патриотическая, любовная и пейзажная лирика.
Несмотря на то, что исследовательнице свойственно романное описание жизни и творчества Жуковского, а в работе много «эмоциональных приукрашиваний» и домысливаний, она является комплексной работой о Жуковском – попыткой проследить «глазами англичанина» жизнь и творчество поэта, первой глобальной переводческой работой.
Литература
1. Jarintzov N. (Mme). Russian Poets and Poems. Oxford: Blackwell. 1917.
2. Речь идет о проказе Жуковского, который срисовал Богородицу с иконы мелом на полу девичьей. См. подробнее: А.П. Зонтаг. Несколько слов о детстве В.А. Жуковского. В кн.: В.А. Жуковский в воспоминаниях современников. Москва. 1999.
