Проза фронтового поколения представляет собой неоднородное литературное направление, в котором выделяется, во-первых, лейтенантская проза (произведения Г. Бакланова, Ю. Бондарева, В. Быкова и других писателей, написанные на рубеже 1950-х – 1960-х гг.) и продолжающая ее «вектор развития» проза второй половины 1960-х – середины 1980-х гг., во-вторых, проза, находящаяся на границе направления. Последняя сочетает традиции лейтенантской прозы и литературы соцреализма. Это книги С. Баруздина (роман «Повторение пройденного», повести «Само собой …Из жизни Алексея Горскова», «Последняя пуля», рассказ «Тишина над полем») и С. Никитина (повесть «Падучая звезда», рассказ «18 ноября»).
Проза фронтового поколения художественно освоила надындивидуальные державные и антивоенные традиции. В качестве сопутствующих традиций подключаются фольклорная традиция, традиция древнерусской литературы, а также романтическая традиция. Они носят амбивалентный характер и призваны усилить как державные, так и антивоенные идеи.
В данной статье рассматриваются пути усиления с помощью романтических включений державных идей. Несмотря на то, что все произведения пронизаны антивоенным пафосом, в случае перенесения внимания с изображения «окопной правды» на предельно героизированные ситуации, призванные идеализировать поступок персонажа, рассмотреть его готовность к подвигу, на первый план выходит романтическая традиция.
В произведениях С. Никитина и С. Баруздина введение романтического описания является средством воспевания погибшего героя и совершенного им поступка, что сближает романтическую традицию с державной. В повести С. Никитина «Падучая звезда» Митя Ивлев бежит в атаку, «охлестывая сапогами венчики ромашек». Автор избегает введения в ткань произведения слова «смерть»: «Через несколько шагов он упадет, раскинув руки, на истерзанную грудь земли, чтобы не подняться с нее никогда…» [7, с.119]. В повести явно прослеживается влияние неоконченного стихотворения А.С. Пушкина «Под каким созвездием…» (1825). Вторая строфа стихотворения включена в повесть в качестве эпиграфа: «Уродился юноша / Под звездой безвестною, / Под звездой падучею, / Миг один блеснувшею / В тишине небес». Эпиграф задает тон восприятия всего произведения. Книгу С. Никитина (точнее, ее «военную» часть) можно рассматривать как прозаический вариант стихотворения А.С. Пушкина. Название произведения «Падучая звезда» является метафорой, указывающей на «миг один блеснувшую» жизнь главного героя Мити Ивлева.
В рассказе С. Баруздина «Тишина над полем» на могиле солдата расцветает любимый им с детства цветок. В повести «Само собой… Из жизни Алексея Горскова» описанию погребения Ивася сопутствует романтический пейзаж (героям кажется, что деревья поют над могилой погибшего). Следует отметить, что в повести С. Баруздина «Само собой… Из жизни Алексея Горскова» взаимосвязь романтической и державной традиции выражена наиболее ярко. В книге четко прослеживается ряд оппозиций: свой – враг, герой – трус, хорошо – плохо. Все погибшие за освобождение родины солдаты и офицеры – положительные персонажи, тогда как струсивший в бою Дей-Неженко с первых минут знакомства вызывает у Горскова чувство неприязни. Над могилами павших товарищей звучат торжественные клятвы, дается последний салют. Погибших солдат и командиров провозглашают героями. Персонажей С. Баруздина отличает приверженность к лозунгам и ораторской речи (в отличие от них герои Ю.В. Бондарева, Г.Я. Бакланова, В.В. Быкова избегают «красивых» слов, которые воспринимаются ими как свидетельство фальши в человеке).
К романтической традиции можно отнести включение в художественные тексты образов, восходящих к военно-приключенческой литературе о революции и гражданской войне, а также романтико-героический образ Испании и образ русского испанца, появившиеся в сознании советского человека после начала гражданской войны в Испании (1936–1939).
С. Наровчатов в предисловии к сборнику стихов Павла Когана писал, что поколение, к которому принадлежит поэт, «видело романтику в огненных сполохах гражданской войны» [5]. Образы, возникшие в произведениях о революции и гражданской войне, стали восприниматься как символы времени. Например, образ-символ знаменосца, красного знамени (М. Голодный «Песня о Щорсе», К. Симонов «Парень из нашего города», произведения А. Фадеева, Д. Фурманова, А. Серафимовича, А. Гайдара), матроса (М. Голодный «Партизан Железняк», 1936), горниста (трубача) или барабанщика (В. Луговской «Курсантская венгерка», 1939, М. Голодный «Монолог Фурманова», 1929, А. Гайдар «Военная тайна», 1935 и другие).
Представление о революции и гражданской войне у героя складывается из суммы перечисленных образов. Например, главным действующим лицом в поэме Коли Терентьева становится красный комиссар (В. Росляков «Один из нас»). У Алексея Ялового (Л. Якименко «Судьба Алексея Ялового») вызывает возмущение описание революции в «Конармии» И.Э. Бабеля. Герой пишет свой рассказ о Первой конной армии, в котором в соответствии с традиционной схемой произведений соцреализма призывно звучит труба, комбриг Чугунов под развевающимися красными знаменами несется в атаку и геройски погибает в бою. Произведение Ялового заканчивается пафосными словами: «Пройдет путник, поклонится. Взбежит девушка по крутой тропке, положит букет полевых цветов. ‹…› Пионеры в красных галстуках, со знаменем и горном опустятся на одно колено». Финал рассказа Ялового явно перекликается с финалом сказки о Мальчише-Кибальчише, включенным А. Гайдаром в «Военную тайну»: «Плывут пароходы – привет Мальчишу! / Пролетают летчики – привет Мальчишу! / Пробегут паровозы – привет Мальчишу! / А пройдут пионеры – салют Мальчишу!»
Образ знаменосца характерен для прозы Б. Васильева («В списках не значился»), С. Баруздина («Само собой… Из жизни Алексея Горскова»). Само упоминание о выносе из боя знамени не является признаком романтической традиции. В военной прозе присутствует ряд примеров, когда описание выноса из окружения знамён, документов сопряжено с раскрытием темы судьбы человека в тоталитарном государстве. В данном случае важен ракурс повествования. В традициях военно-приключенческой литературы о гражданской войне раненый (умирающий от ран) боец (командир) не просто выносит (хранит) на себе знамя воинской части, но и получает священное право от лица знамени отдавать приказы.
В произведении С. Баруздина в бою выживает только вынесший знамя боец: «…почти возле их военного городка встретился ему на пути красноармеец. Гимнастерка потертая, и все потерто, в грязи, пыли, голова забинтованная.
– Браток, а санчасть у вас далеко?
– Не знаю, – растерялся Алеша. – А ты? Вы – откуда?
– Ладно, – сказал красноармеец, – найду. У меня, браток, знамя под этой гимнастеркой. Всех – начисто. А я – живой. Иди, иди, ты – необстрелянный. А я найду и дойду. Бывай, браток!» [2, с. 48].
В повести Б. Васильева «В списках не значился» знаменосец не только становится избранным, но и распоряжается судьбами окружающих. Умирающий от ран Семишный говорит Николаю: «Имею право на смерть вас посылать. ‹…› Знамя полка на мне, лейтенант. Его именем приказывал тебе» [3, с. 328–334].
Писатели фронтового поколения активно включают в произведения образ красного комиссара. Как верно отметил П. Топер, в военной прозе слово «комиссар» связывалось с Октябрьской революцией и гражданской войной [9, с. 526]. Однако включение этого образа может преследовать разные цели. В повести В. Рослякова «Один из нас» образ комиссара времен гражданской войны становится лейтмотивным. Для героев произведения комиссар является олицетворением мужества и справедливости. Коля Терентьев пишет поэму о красном комиссаре, который «очень красиво умирал за свободу и революцию» во время «очень складной и очень красивой гражданской войны». Фашист, указывая на раненного в грудь Колю, произносит: «Комиссар!» (не случайно П. Топер [9, с. 489] сравнивает описание расстрела Коли с сюжетом «Баллады о ленинизме» И. Сельвинского). Красным комиссаром Терентьев остается в памяти мирных жителей.
В повести Г.Я. Бакланова «Мертвые сраму не имут» Ушаков подчеркнуто называет «комиссаром» замполита дивизиона Васича. По мнению героя, «в слове “комиссар” было со времен революции нечто такое, что не вмещалось в теперешнее слово “замполит”» [1, с. 281]. В тексте сохраняется романтическая окрашенность слова «комиссар», несмотря на то, что употребляется оно для характеристики Ушакова (прирожденного воина, восходящего к героям произведений Н.С. Гумилева).
Значимое место в концепциях мира и человека, раскрываемых военной прозой конца 1950-х – середины 1980-х гг., занимает тема гражданской войны в Испаниии участия в ней советских граждан. Следует отметить, что романтико-поэтический образ Испании, которая первой приняла вызов, вступила в неравный бой с фашизмом, сформировался у главного героя военной прозы во многом благодаря отражению испанских событий в печатных изданиях и литературе. Например, большой популярностью в СССР пользовались корреспонденции и «Испанский дневник» М. Кольцова (1938), репортажи И. Эренбурга, сложившиеся впоследствии в книгу «Испанский закал», очерки О. Савича, стихи М. Светлова. Помимо отечественных источников, в СССР были известны произведения Э. Хемингуэя, который также воевал в Испании против фашизма[1].
Испания становится символом борьбы за свободу, испанцы, а также советские граждане, сражающиеся против фашистского режима в Испании, – олицетворением героизма не только для писателей фронтового поколения, но и для большинства писателей-современников и писателей-сверстников.
О значении «испанских событий» в жизни поколения, формировании системы ценностей можно сказать словами повести Л. Якименко «Куда вы, белые лебеди?»: «Я говорю Испания. И сейчас это слово как память детства, юности. Оно у нас в крови. Рыцари и романтики, такими они виделись нам тогда…» [11, с. 219].
В повести Г. Бакланова «Южнее главного удара» капитан Беличенко вспоминает, как в школе со своими товарищами мечтал бежать в Испанию. В повести Б. Васильева «В списках не значился» имя генерала окружено «таинственными слухами об испанских событиях».
Герои повести В. Рослякова «Один из нас» испытывают разочарование при знакомстве с испанцем Антонио и участником боев за Мадрид сербом Самаржичем, так как неприметный внешний вид новых знакомых не соответствовал сформировавшимся представлениям о защитниках Мадрида. Образ испанца как «безрассудно-храброго», но в то же время «неопытного» борца за свободу и равенство складывается у героев В. Рослякова непосредственно после прочтения книги М. Кольцова «Испанский дневник» (1938), которую критик Д. Заславский назвал «героической поэмой», сочетающей лирику с революционной романтикой [4].
К. Симонов в книге «Глазами человека моего поколения» раскрыл роль репортажей М. Кольцова в формировании представлений о сражающейся Испании, выразил отношение к репрессированному журналисту не только со стороны «своего», но и всех поколений, переживших 1930-е годы: «Кольцов был для нас в какой-то мере символом всего того, что советские люди делали в Испании. ‹…› Мы все читали «Испанский дневник» Кольцова. Читали с гораздо большим интересом, чем что бы то ни было, кем бы то ни было написанное об Испании».
Однозначно говорить о знакомстве героев повести В. Рослякова с репортажами М. Кольцова позволяет следующая аллюзия: «Я только что прочитал дневники писателя, сражавшегося в Испании. Меня особенно поразило одно место. Писатель находился с бойцами в обороне, среди каких-то развалин. Они лежали под артиллерийским обстрелом, и один снаряд разорвался совсем рядом. Когда писатель пришел в сознание и открыл глаза, перед ним все было красным. Красное небо, красные развалины. Весь мир красный. Это на стекла очков брызнула чья-то кровь…» [8, с. 32]. В «Испанском дневнике» М. Кольцова читаем следующие строки: «Вдруг что-то ударило по ушам и глазам. ‹…› Кровь застлала глаза, весь мир, солнце. Но это чужая кровь на стеклах очков».
В повести С. Баруздина «Само собой… Из жизни Алексея Горскова» упоминание о войне в Испании становится средством романтизации образа советского военачальника. Горскову поручают нарисовать портрет погибшего в бою с немцами командира полка. Художник знает, что командир воевал в Испании, поэтому мысленно возвращается к событиям прошлого и создает рисунок, на котором военачальник изображен молодым на фоне разрушенного Мадрида. Следует отметить, что эта деталь в контексте произведения значима не только как признак романтической манеры, но и как вариант реализации идеи о роли Советского Союза в деле освобождения народов мира (мысль о великом предназначении страны стать защитницей угнетенных народов является центральной в державной традиции на протяжении всего развития русской литературы).
Таким образом, в прозе фронтового поколения романтическая традиция «подкрепляет» державную, во-первых, в случае описания героической гибели в бою (воин жертвует своей жизнью ради родного государства), во-вторых, в случае включения образов-символов времен революции и гражданской войны (знаменосец, горнист, красный комиссар), в-третьих, с помощью упоминаний об участии советских граждан в сражениях за освобождение Испании.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Бакланов, Г. Мертвые сраму не имут // Бакланов, Г. Собр. соч. в 4 т. Т. 1. М.: Художественная литература, 1983.
2. Баруздин, С. Само собой… Из жизни Алексея Горскова // Баруздин, С. Повести и рассказы. М., 1991.
3. Васильев, Б. В списках не значился // Васильев, Б. Избр. произв. в 2 т. Т.1. М.: Художественная литература, 1988.
4. Заславский, Д. Михаил Кольцов, каким он был // Кольцов, М. Восторг и ярость. М.: Правда, 1990.
5. Коган, П. Стихи, воспоминания о поэте, письма. М., 1966.
6. Кольцов, М. Испанский дневник // Кольцов, М. Избр. произв. в 3 т. Т 3. М.: Художественная литература, 1957.
7. Никитин С. Падучая звезда // Никитин С. Повести и рассказы. М.: Художественная литература, 1989.
8. Росляков, В.Один из нас // Росляков, В. Избр. произв. в 2 т. Т. 1. М.: Современник, 1983.
9. Топер, П. Ради жизни на земле. Литература и война. Традиции. Решения. Герои. М.: Советский писатель, 1985.
10. Юрьева, Л.М. Национально-революционная война в Испании и мировая литература. М.: Наука, 1973.
11. Якименко, Л. Куда вы, белые лебеди? // Якименко, Л. Судьба Алексея Ялового. М.: Современник, 1976.
[1] Проблеме изображения темы войны в Испании в мировой литературе посвящена монография Л.М. Юрьевой: Юрьева Л.М. Национально-революционная война в Испании и мировая литература. М.: Наука, 1973.
