Прямая речь – «дословное воспроизведение чужого высказывания, сопровождаемое комментирующей репликой говорящего («словами автора»). Прямая речь ориентирует не только на передачу предметного содержания чужого высказывания, но и на буквальное воспроизведение его формы со всеми характерными грамматическими, лексическими, интонационными, стилистическими особенностями последней – так, как она была воспринята говорящим» (5, с. 404).
Рассмотрение реализации функции экспрессивности в прямой речи должно происходить с учетом ее трехчленной структуры. В данном случае за основу берется описание структуры прямой речи, представленное Ф.Б. Аманалиевой (1).
Структура конструкций с прямой речью:
1. Глагол, вводящий прямую речь.
2. Дополнительный элемент - «добавочный вводящий компонент», который содержит информацию, помогающую осознать цель использования экспрессивной образной единицы (ОЕ) в прямой речи.
3. Прямая речь.
Каждый элемент структуры может быть значим для усиления экспрессивности, поэтому исследование экспрессивности ОЕ, функционирующих в прямой речи, должно включать несколько этапов: анализ вводящего глагола (часто «ориентирующего» на экспрессивность речи), учет дополнительного элемента (содержащего информацию, необходимую для верного понимания семантики ОЕ и цели ее использования), и рассмотрение самой прямой речи, в пространстве которой «существует» ОЕ.
Анализ производился на материале повествования в рассказах В. П. Астафьева «Последний поклон».
В качестве вводящего глагола (см. работы Л.Г. Бабенко, О.А. Маркасовой), ориентирующего на экспрессивность высказывания, может выступать:
1) глагол говорения, описывающий эмоциональное состояние говорящего. Это может быть как ОЕ (греметь – громко кричать, рычать - ругаться), так и необразная единица (кричать, орать, запричитать);
2) глагол движения, описывающий состояние героя опосредованно (через движения, мимику, жесты): улыбнуться, вздрогнуть и др.
В качестве дополнительного элемента может выступать:
1) уточняющее слово, относящееся к глаголу говорения (сказать с укором);
2) слова, не относящиеся непосредственно к вводящему глаголу, но служащие средством создания экспрессивности, «подготавливающие» к восприятию экспрессивной ОЕ (дрожащими руками обирала… грязь и высказывалась).
В пространстве прямой речи экспрессивность может быть создана с помощью экспрессивных ОЕ, а усилена с помощью различных контекстуальных приемов (повтор однокоренных слов, нанизывание глаголов (градация), внутренней рифмы), грамматической формы лексемы, идиоматичной конструкцией (форма пословицы, поговорки, загадки) и т.д. Например:
а) повтор экспрессивной ОЕ: Н-ну, прорвы! Н-ну, прорвы! Ужели не видите, что ерш жабрами зеват? Только бы слопать поскореича. А ну как брюхо схватит …? («Конь с розовой гривой»);
б) использование пословичной формы, придающей высказыванию краткость, образность: Нечего куски выглядывать! – гремела она (бабушка – Т.Д.) – Нечего этих пролетарьев объедать, у них самих в кармане – вошь на аркане («Конь с розовой гривой»);
в) создание рифмы за счет присутствия в контексте одноструктурных образований: Купило притупило!- вмешалась в разговор бабушка. – Соломы с заимки подвезем и обойдемся («Запах сена»). Или: Ну как ты тут, чудечко на блюдечке? («Конь с розовой гривой») и др. приемы.
Анализировать каждый элемент конструкции с прямой речью в отрыве друг от друга возможно лишь в том случае, когда слова автора не содержат информации, усиливающей экспрессивность ОЕ. Поэтому рассмотрим способы усиления экспрессивности ОЕ с учетом (где необходимо) каждого элемента структуры.
При анализе экспрессивных ОЕ в прямой речи с учетом ее трехчленной структуры был сделан вывод о том, что контекст может быть построен по принципу соответствия и несоответствия внеконтекстуальной семантике ОЕ.
Принцип соответствия в данном случае заключается в том, что узуальное значение экспрессивной ОЕ (ее значение вне контекста) полностью соответствует ее контекстуальному значению, все значимые элементы структуры контекста «подтверждают» это. Например: Выдохлась, умолкла докторша, заткнула граненый длинный флакон, прислонила его к печной трубе, укутала мои ноги старой пуховой шалью, будто теплой опарой облепила, да еще сверху полушубок накинула и вытерла слезы с моего лица щипучей от спирта ладонью: «Спи, пташка малая, господь с тобой и анделы во изголовье» («Фотография, на которой меня нет»). Экспрессивная ОЕ пташка малая имеет положительную семантику, которая подтверждается, усиливается другими элементами контекста. Во-первых, нет вводного слова, а есть последовательность действий бабушки, заботящейся о внуке (5 глаголов движения в одном предложении), событие описано с точки зрения восприятия больного ребенка, чувствующего заботу, уход (укутала мои ноги старой пуховой шалью, будто теплой опарой облепила). Во-вторых, прямая речь содержит фольклорный элемент (птаха малая – позитивный образ) и имеет форму молитвы. То есть сама синтаксическая форма прямой речи создает позитивное настроение, влияет на восприятие экспрессивной ОЕ. Например: «Бабушка взглянула из сенок и, хлопнув себя по фартуку, запела еще протяжней и умильней, чем пела мне: «Да ягодницы-то наши являются! Да пташки вы, канарейки милые! – И громко восхитилась, зная, как радостно ее такое восхищение малым труженицам» («Соевые конфеты»). Снова окружение экспрессивной ОЕ соответствует ее положительной семантике: вместо глагола говорения – глагол запела, дополнительные элементы подчеркивают умиление бабушки перед ягодницами (протяжней, умильней). Усилению экспрессивности в данном случае способствует анафора («единоначалие» предложений прямой речи), фольклорный образ птицы и уточнение ее вида (птаха – канарейка), восклицательные предложения.
Иногда экспрессивная ОЕ является средством передачи резко отрицательного отношения к кому-либо. Например: «Ты, шалавый! Ты, гнида легавая!» - по-уркагански, грозно прошипел сквозь зубы Кандыба … («Без приюта»). Экспрессивные ОЕ (шалавый, гнида легавая) имеют резко негативную окраску. Элементы контекста соответствуют этому и усиливают экспрессивность ОЕ за счет вводного слова, являющегося образным и экспрессивным (шипеть – выражать недовольство, злобу), за счет дополнительных элементов (по-уркагански, грозно, сквозь зубы), подготавливающих к восприятию нецензурной лексики, за счет повтора указательных местоимений (невежливая форма обращения: Ты... Ты), за счет субстантивации прилагательного (шалавый), за счет повтора «неприятных» звуков р, ш, с-з.
Принцип несоответствия заключается в несоответствии узуального и контекстуального значений экспрессивной ОЕ, то есть элементы контекста придают ОЕ иное значение. Например, в контексте может происходить утрата экспрессивности: « Да я отколупнула корочку, пососала и дотащилась вот, слава богу. А что? Я – ломовой конь. Режь, режь! (хлеб) Ждет ребенок!» («Ангел-хранитель»). Использование языковой метафоры (ЯМ) ломовой конь (о человеке) в представленном контексте теряет свою экспрессивность, так как находится в «нейтральном» контексте (нет элементов, указывающих на присутствие какой-либо эмоции, предложение не содержит восклицательного знака). Такой вывод можно сделать, только обратившись к идейному уровню произведения: в данном случае речь идет о бабушке героя, которая живет заботой о других, для которой труд, работа – норма жизни, поэтому эта героиня не станет эмоционально характеризовать свою трудовую деятельность. ЯМ ломовой конь (о человеке) в данном случае соответствует выражению главное не я, я все вытерплю, поэтому героиня в своем высказывании не останавливается на этой изначально экспрессивной ОЕ, не делает ее центром высказывания, а сразу переходит к глаголам (Режь!), повторяющимся дважды и «перетягивающим» эмоциональность на себя. ОЕ в данном контексте – яркая психологическая деталь, характеризующая мироощущение бабушки героя: в своей речи она сама отходит на задний план, на переднем же оказывается забота, искреннее беспокойство о детях.
Или, например, в следующем контексте экспрессивные ОЕ с негативной семантикой (ругательства) служат способом передачи беспокойства за того человека, которого ругают. Например: Бабушка порола меня до тех пор, пока не сломался прут. Отбросив переломившуюся прошлогоднюю талинку, от которой и больно-то нисколько не было, она запричитала, выкашливая перехваченным сердцем: «Да што за наказанье такое? Да за какие грехи на меня навязались, кровопивцы?» («Ночь темная-темная»). ЯМ кровопивец имеет яркую негативную семантику. В контексте изменяется цель использования этой ОЕ: не негативно охарактеризовать героя, а передать беспокойство бабушки, испуг за внука. Элементы контекста актуализируют именно чувство героини, испугавшейся за внука, а не негативное отношение к ребенку. Это риторические вопросы, форма причитания (вводный глагол запричитала), дополнительные элементы (переломившаяся прошлогодняя талинка, от которой и больно-то не было (то есть схватила первое, что попало под руку)), выкашливая + дополнительный распространитель перехваченным сердцем. Таким образом, негативная семантика экспрессивной ОЕ в контексте не реализуется: узуальное и контекстуальное значения ОЕ не соответствуют друг другу.
Или: «Безголовая кляча! – лез в грязь и ругался Санька. – Сколько я его надувал, он все одно надувается! – Санька пробовал подобраться ко мне с одной, с другой стороны – не получалось. Вязко. Наконец приблизился, заорал: Руку давай! Давай! Уйду ведь! Взаправду уйду! Пропадешь тут вместе с новыми штанами» («Монах в новых штанах»). В данном контексте первый вводный глагол (ругался) как будто «теряется» среди глаголов движения. Глаголы, передающие физическое перемещение Саньки, спасающего тонущего друга, занимают большую часть контекста. Кажется, что описываются не действия, а страх, мысли героя о том, что же ему делать в критической ситуации. Не случайно используется безличное предложение (вязко), передающее краткость, быстроту мысли, метание героя и придающее высказыванию экспрессивность. Используемый во втором случае вводный глагол заорал воспринимается уже не в значении ‘закричать со злостью’, а ‘закричал от страха’. Экспрессивная ОЕ, таким образом, воспринимается не как оскорбление друга, а как страх маленького героя, попавшего в экстремальную ситуацию.
Таким образом, способ повествования – немаловажный фактор анализа функций образных единиц в художественном тексте. Анализ окружения ОЕ, функционирующих в прямой речи, позволяет выявить особенности их контекстуальной семантики и отметить случаи расхождения с узуальной семантикой ОЕ.
Литература:
1.Аманалиева Ф.Б. Сопоставление диалогической прямой речи и недиалогической прямой речи в художественном тексте // Текстовый аспект в изучении синтаксических единиц: Межвуз сб. науч. тр. – Ленинград, 1990 – С. 120-127.
2. Астафьев В.П. Собрание сочинений: В 15 т. Т. 4-5. Последний поклон. – Красноярск: ПИК «Офсет», 1997.
3.Бабенко Л.Г. Филологический анализ текста. Основные теории, принципы и аспекты анализа: Учебник для вузов. – М.: Академический проект: Екатеринбург: Деловая книга, 2004. – 464 с.
4.Блинова О.И. Очарованный словом: заметки об идиостиле Виктора Астафьева // Феномен В.П.Астафьева в общественно-культурной и литературной жизни конца 20 в. – Красноярск, 2005. – С. 178-183.
5.Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В.Н. Ярцевой. – М.: Советская энциклопедия, 1990 – 686 с.
6.Юрина Е.А. Образный строй языка. – Томск: Изд-во Том. ун-та, 2005а. – 156 с.
