В статье авторы пытаются выяснить социальную природу и итог откочёвки приволжских калмыков из Европы в Азию.
Ключевые слова: калмык, Россия, Эмба, Калмыцкое ханство, Балхаш.
Пеньковый недоуздок Белого царя
Послушайте, послушайте, послушайте,
Вам не снился тележный свист?
Нынче ночью на заре жидкой
Тридцать тысяч калмыцких кибиток
От Самары проползло на Иргис.
С. А. Есенин «Емельян Пугачев»
Все известные истории кочевые миграции двигались с Востока на Запад, т. е. по ходу Солнца, или как говорили монголы в «вечерние страны» до Последнего моря. «Торгоутский побег» уникален тем, что, во-первых, это было последнее в истории великое по своим масштабам кочевье, во-вторых, калмыцкие номады нарушили многовековой обычай двигаться по ходу солнца «барунар» (направо) и пошли навстречу Солнцу, символически надеясь обрести там счастье.
Мысль о переселении в Джунгарию, на историческую родину, периодически возникала в сознании калмыцких ханов. Аюка-хан в своё время дважды планировал откочёвку из России, но каждый раз его удерживали изменившиеся обстоятельства [Пальмов 1992, стр. 32]. Шакур-лама, прибыв на Волгу между 1718 и 1720 гг. объявил Аюке-хану призыв Далай-ламы вернуться вместе с подданными «к своему однозаконному, которому, ни есть правителю». Но ссора детей Чакдоржапа (старшего сына Аюки), затем его смерть, наконец смерть самого Аюки помешали осуществлению этого плана [Батмаев 1993, стр. 173]. Жена хан Аюки — Дармабала, будучи племянницей Цеван Рабтана, при жизни мужу и после его смерти, не раз предлагала калмыкам откочевать на родину. Еще сильнее откочевочные настроения возродились после уничтожения Джунгарского ханства и прибытия оттуда около 40 тысяч беженцев. С другой стороны, с 1760-х годов усилилось давление центральных русских властей, которые ограничивали власть калмыцкой знати, пытались обратить калмыков в православие. Кроме того, на Волгу стали массово переселяться русские и немецкие крестьяне, что приводило к столкновениям с кочевниками, уменьшению пастбищных территорий, а местные власти потакали крестьянам и, наоборот, ужесточали требования к калмыкам.
Российское государство сжимало степное пространство пограничными укрепленными линиями. Начало им положила «Царицынская линия, соединившая в 1718–1720-х гг. Дон и Волгу в месте наибольшего их сближения. В 1739 г. по реке Яику от г. Гурьева до Верхне-Уральска через Калмыковую крепость, Яицкий городок, Оренбург и Орскую крепость была заложена Оренбургская (Нижняя и Верхняя Яицкие) линия, которая отсекла от Великой степи её европейскую половину. В том же году её продолжила по р. Уй через Троицк до крепости Звериноголовская Уйская (Верхняя и Нижняя) линия. В её продолжение в 1752–1754 гг. через Петропавловск на р. Ишим до Омска была устроена Тоболо-Ишимская линия» [Гуревич 1973].
В 1760 г. Цинская империя создала на территориях Джунгарии и Восточного Туркестана непосредственно выходившую к Иртышской линии провинцию с символическим названием Синьцзян (Новая линия). Таким образом, китайцы, двигаясь навстречу к русским, замкнули Великую степь с востока. Места для существования кочевой цивилизации, за которой сохранилась только срединная, самая бесплодная часть евразийского степного пояса, практически не оставалось.
Цебек-Дорджи, один из главных инициаторов ухода, говорил: «Смотрите, ваши права ограничиваются во всех отношениях. Русские чиновники обращаются с вами ужасно, а правительство хочет сделать из вас землепашцев. Вот покрылись казачьими станицами берега Яика и Волги, вот и северные окраины ваших степей заселены немцами; еще немного времени — и будут заняты Дон, Терек и Кума, а вас стеснят на безводных пространствах и погубят ваши стада, единственный источник вашего существования. Уже приказано представить в заложники сына Убаши, и определено, чтобы 300 человек из лучших калмыков жили в столице. Вам, очевидно, ваше положение, и в будущем остается одно из двух — или нести на себе тяжелое бремя рабства, или удалиться из России и таким образом, положить конец всем бедствиям» [Пальмов 1992, с. 92–95].
Кроме того, известный историкам источник гласил: «Некая «Ульзина жёнка» в разговоре с казаком Анчиком Хашкиным говорила, что калмыкам ныне жить приходится раззорително и весма тяжело. Понеже наших мужей берут немалым числом в государеву службу, да и все наши улусы то ж за Волгу переправляют, как и ныне, будучи орда за Волгою на нагорной стороне множество скота повалилось, да и все мы приходим в разорение и убожество и когда де мой муж был не в походе, а находился при улусах, лучше бы нам идти от того изнурения в Зюнгарию» [Дорджиева 2002, с. 73].
Еще одним инициаторов «Торгоутского побега» был джунгарский нойон Шеаренг. Участвую в восстании Амурсаны против Китая, этот изощреннй интриган вовремя изъявил покорность Цинам и получил полное прощение, а затем изменил китайцам, и предательски убив их крупного военачальника Танкалу, сбежал в пределы России [Бичурин 1991, с. 68]. Шеаренг был личностью неординарной: неоднократно проявлял удивительную способность приспосабливаться к обстоятельствам и находить выход из, казалось, совершенно проигранных ситуаций. В тоже время он был не способен долго терпеть нас собой чью-либо власть и поэтому постоянно с успехом интриговал против джунгарских владык, китайских и русских чиновников и калмыцких ханов. К тому же Шеаренг природный торгут и был не менее родовит, чем Дондук-Даши и Убаши.
По мнению же Колесника В. И., «все началось с двух событий, которые произошли в один и тот же год — 1758 год. Этими событиями стали, во-первых, окончательное уничтожение Цинской империей Джунгарского ханства и прибытие на Волгу первых групп, бегством спасшихся от маньчжурской резни, джунгарских ойратов. Во-вторых, дарование Российской империей наместнику Калмыцкого ханства Дондук-Даши титула хана и назначение на должность наместника ханства его старшего сына и наследника Убаши» [Колесник 2003, c. 167]. Гибель Джунгарского ханства способствовала появлению у правителей волжских калмыков идеи об его восстановлении, а для этого необходимо было покинуть пределы Российский империи и соответственно изменить последней. Провозглашение 30 апреля 1758 г. в урочище Солёное займище ниже Чёрного Яра Дондук-Даши ханом с одновременной передачей должности наместника ханства его сыну Убаши предопределило относительное безболезненное наследование верховной власти в Калмыцком ханстве. Позже, когда Убаши формально уже возглавлял заговорщиком, Н. А. Бекетов, характеризуя в своем представлении в Коллегию иностранных дел распределение среди них ролей, отметил: «…сам (Убаши) собою ничего не значит, кроме своего имени, на шот которого сии бездельники (Цебек-Дорджи, Шеаренг, Бамбар и др.) подобны сему всякие плутни и затевают, сваливая беззаконие своё на его шею» [Дорджиева 2002, с. 86]. Это указывает на то, что авантюра с откочёвкой была инициирована не Убаши.
О причастности Бамбара и Ондона к инициированию побега свидетельствует следующий факт: «Переводчик А. П. Воронин выкрал у астраханского бодокчея Цой-Лоузанг-гецуля письмо его родной сестры Джулджин, бывшей замужем за мелким джунгарским владельцем, который кочевал вместе с владельцами, так называемых табун-отоковых калмыков, внуками Доржи Назарова Бамбаром и Ондоном. Джулджин сообщила слухи, распространяющиеся в Бамбаровом улусе, о намерении калмыков откочевать в Джунгарию и просила, если брату что-либо известно на этот счёт, уведомить и наставить её» [Батмаев 1993, с. 356].
Определенную роль, судя по всему, сыграла и агитация высшего ламаистского духовенства Тибета (калмыки никогда не порывали связей с этнической родиной и, особенно с высшими иерархами Лхасы, поскольку хан признавался народом, если он получал сей титул от Далай-ламы, чего, кстати, не удалось сделать Дондук-Даши). «Взятый Убаши при уходе и бежавший по пути коллежский комиссар М. С. Везелев показывал, что уход их предпринят «не по одному с российской стороны к ним неудовольствию, а более по подзыву боготворимого ими Далай-ламы», который еще во времена Дондук-Даши прислал на Волгу «позывную грамоту» [Батмаев 1993, с. 354]. Исходя из этого, мы можем сделать вывод, что другим инициатором исхода волжских калмыков был главный лама Лоузанг-Джалчин. «Подозрение на Лоузанг-Джалчина, как одного из первых инициаторов ухода, падает еще и потому, что, по показаниям астраханского татарина Мустафы Абдулова, по приходе в Джунгарию лама стал доказывать, «Якобы по ево старанию и склонению калмыцкий народ побег ис протекции российской в китайскую сторону зделал, да и по ево предводительству тамошних мест достиг, желая в воздаяние за то получить себе главное в сем народе начальство» [Батмаев 1993, с. 354].
Кризис Калмыцкого ханства, усиление настроений к перекочёвке, желание калмыцкой знати избавиться от «пеньковых недоуздков России» были на руку Китаю. Еще А. С. Пушкин писал: «Русские приставы пользуясь их (калмыков) простотою и отдаленностью от средоточия правления, начали их угнетать. Жалобы сего смирного и доброго народа не доходили до высшего начальства: выведенные из терпения, они решились оставить Россию и тайно снеслись с китайским правительством». К тому же бегство целого народа из России, стало бы ударом по её международному престижу, а благожелательный приём беглецов способствовал бы улучшению репутации Китая. Китайцы никак не могли игнорировать такой подарок, плывущий к ним в руки.
Все эти факторы были той почвой, на которой зрело решение об откочёвке в Джунгарию. Наместник ханства Убаши, его главный соперник в борьбе за власть над калмыками Цебек-Доржи, стремившийся к независимости джунгарский нойон Шеаренг, глава буддийской церкви в Калмыцком ханстве лама Лоузанг-Джалчин преследовали разные цели, но единственный способ их достижения видели в освобождении от власти Российской империи и возвращении в Джунгарию. Всем вместе им не трудно было убедить простой народ следовать за ними, в надежде найти лучшую долю на своей этнической родине
Навстречу Солнцу
Самая детальная в новейшей историографии периодизация последнего великого торгутского кочевья дана в монографии Е. В. Дорджиевой, которая выделила в нём пять этапов: 1) 5–20 января 1771 г. — начальный этап: движение калмыков к Яику, удачная переправа через реку; 2) 21 января — 18 февраля: поспешное кочевание по степям казахов Младшего и Среднего жуза к Эмбе; 3) 18 февраля — 1 апреля: привал на Эмбе, первые столкновения с казахами; 4) 1 апреля — 10 июня: сложный переход к озеру Балхаш. Обмен посланцами с Нурали-ханом; 5) 10 июня — начало августа — завершающий этап: движение от Балхаша к китайским границам [Дорджиева 2002, с. 90].
4 января 1771 г. нойоны Бамбар и Шеаренг, получив задание отогнать у яицких казаков скот, блокировать крепости и форпосты Оренбургской укрепленной линии и тем самым обеспечить беспрепятственную переправу улусов через реку, выступили с 10-тысячным войском из урочища Белту в Рын-песках к Яику. Одновременно крупные отряды под предводительством других нойонов, были разосланы по степи, поднимать улусы на откочёвку к Яику. Не соглашавшихся отходить от Волги было приказано гнать силой. В частности, Бага-Цохуровские нойоны Кирип и Асхакал должны были увлечь за наместником Ики-Цохуровские улусы своих родственников Асархо и Маши, которые кочевали между Царицыном и Чёрным Яром. Отряд в 500 сабель был послан к Ветлянке, чтобы забрать супругу наместника. 5 января, по лунному календарю в первый день месяца зайца, в «белый», т. е. благоприятный день, началось организованное общее движение улусов на восток. В авангарде двигались со своим 10-тысячным войском нойоны Бамбар и Шеаренг, которым было поручено уничтожить оборону казаков по Яицкой укрепленной линии и обеспечить свободную переправу через Яик. Северный фланг прикрывали нойоны Кирип и Аксахал с 5-тысячным войском, южный Моомут-Убаши и Эиеген-Убаши, тоже с 5-тысячным войском. В арьергарде двигались наместник и Цебек-Доржи с 20-тысячным войском [Батмаев 1993, с. 360]. Калмыки начали движение от Волги на пространстве от Николаевской слободы, что напротив Камышина, до Красного Яра, что напротив Астрахани, т. е. по меньшей мере, фронтом в 500 км. Общее число откочевавших кибиток составило около 47000, или 212000 человек [Колесник 2003, с. 241]. Яик они форсировали в самом нижнем его течении на участке протяженностью примерно в 200 км. Расстояние от западной оконечности Рын-песков, где Убуши собирал войска, до Яика составляет по прямой 350 км. Этот путь калмыки прошли за 14 дней, делая ежедневные переходы в 25 км. Принимая во внимание, что калмыки гнали скот, численность которого, по некоторым подсчетам, достигала 500 00 голов, это был необычайно высокий темп движения [Колесник 2003, с. 204]. Это беспрецедентное в своей стремительности зимнее кочевание свидетельствует, во-первых, о глубокой продуманности замысла, во-вторых, о решимости исполнить его любой ценой. Заговорщики полностью использовали фактор внезапности. Российские должностные лица спохватились не сразу и на первых порах просто не понимали, что происходит.
18 февраля калмыки остановились на Эмбе и стали ждать таяния снегов, двигаться дальше не имело смысла, и не было сил. Быстрый переход от Волги к Эмбе был тяжелым испытанием. Начал падать скот, хотя он и отличался особыми качествами: крайней неприхотливостью и выносливостью. Спокойный отдых на Эмбе продолжался почти месяц: 15 марта калмыки подверглись первому нападению казахов. «На одно из окраинных калмыцких кочевий внезапно налетел Айчувак, брат Нурали-хана, мужчин перебил, женщин и детей общим числом 130 человек взял в плен и немалое количество скота отогнал. В период с 18 по 23 марта имели место новые нападения, но уже ожидавшие калмыки успешно отразили казахов. После двух поражений те уже не отваживались на открытые столкновения. Но их отряды находились поблизости от калмыцких улусов, нападая на зазевавшихся. В этой связи И. А. Рейнсдорп отметил: «Калмыки, будучи в российских армиях в употреблении и военному действию обучившись, гораздо против них, киргиз-кайсаков преуспели». Тем не менее, дальнейшее пребывание на Эмбе становилось опасным» [Колесник 2003, с. 207].
В первых числах апреля калмыки снова отправились в путь и 10–15 апреля перешли Мугоджарские горы. Выступивший из Орской крепости 12 апреля в погоню за калмыками генерал-майор фон Траубенберг, 13 апреля получил от Нурали-хана известие о том, что калмыки миновали Мугоджарские горы, и что казахи дважды, при Мугоджарах и на р. Ужим, атаковали калмыков и, захватив большое число пленных обоего пола, обратили их в бегство. 150 км калмыки преодолели всего за 10 дней, выдержав при этом два сражения, т. е. двигались достаточно быстро.
Казахские нападения затрудняли движение калмыков. 18 апреля Убаши-хан отправил Нурали-хану трёх послов, среди которых был известный Шарап Цой Даржаев. Послы передали казахам предложение разменяться пленными и письмо своего господина, в котором говорилось о том, что со стороны России торгутам сплошное разорение, и вспомнили они свой закон и отечество, и решили вернуться домой. Казахи и калмыки при жизни Дондук-Даши были в миру, хотя и бывали взаимные обиды, но всегда находили мирный исход. Нурали ответил в том смысле, что калмыки изменили России, а казахи ей верны и потому будут преследовать калмыков хоть шесть месяцев, пока всех их не изведут. Кроме того он брал на себя обязанность «преступление твоё упросить, и верьте мне, что вам за то ничего не воспоследует» [Пальмов 1992, с. 100]. Ответа от Убаши не последовало. На самом деле Нурали и его подданные казахи не могли упустить такой случай, подаренный судьбой: отомстить калмыкам за все их прошлые обиды, поступок сам по себе подлый и не делает чести степным батырам.
13 мая фон Траубенберг принял решение прекратить преследование Убаши. Напрасно Нурали-хан просил его не отказываться от преследования или, в крайнем случае, оставить в его распоряжении хотя бы две-три пушки и хотя бы 1000 человек, обязуясь содержать их за свой счёт. 16 мая фон Траубенберг отдал приказ двигаться на север к Усть-Уйской крепости [Колесник 2003, с. 210]. А все дело было в том, что Убаши проявил военную хитрость у р. Терсаккани. «Получается, что Убаши, чувствуя дыхание преследователей и понимая, что бессмысленно соревноваться с ними в скорости, придумал на берегу р. Терсаккани блестящий манёвр. Он резко повернул не на юго-восток и даже не на юг, а на юго-запад, т. е. назад, прошёл через горы и вышел там, где его никто не ожидал. Ойраты еще раз доказали, что, даже будучи в меньшинстве и преследуемыми, в евразийских степях они оставались хозяевами положения [Колесник 2003, с. 213].
Вскоре после того как калмыкам удалось оторваться от казахов Младшего жуза Нурали-хан и кавалерии фон Траубенберга, казахи Среднего жуза султана Аблая обнаружили их в границах своих кочевий у р. Ширин-Ширик, где произошло первое действительно крупное сражение. Казахи не смогли разгромить калмыков, но нанесли им значительный урон. Однако остановить Убаши казахам не удалось. Калмыки повернули на восток, и, пройдя 600 км за 30 дней дошли до Моинты. Но здесь объединенным силам всех трёх казахских жузов удалось окружить калмыков. На этот раз численное преимущество было на стороне казахов. Убаши вновь проявил решительность и военную хитрость: он вступил в переговоры и добился трёх дней перемирия, которые использовал для передислокации сил и подготовки прорыва. Всех, кто не в состоянии был участвовать в стремительном прорыве, безжалостно бросили на берегу Моинты. Калмыки вырвались из окружения и вновь изменили направление движения: пошли на юг вдоль западного берега озера Балхаш по окраине Голодной степи. Убаши выбрал самый тяжёлый для перехода маршрут, имея уверенность, что у его преследователей не хватит мужества на его преодоление. Прорыв полностью удался: калмыки оторвались от казахов, и те прекратили преследование.
Выйдя из пустыни, калмыки нарвались на поджидавших их киргизов (китайцы называли их буруты), «…И дождались, взяв добычу, которая в несколько раз превышала всё то, что было похищено у Тургутов Хасаками… Они преследовали Тургутов до самых Тумухских передовых линий, занимаемых китайскими отводными караулами, которые стали спасением для Тургутов, ибо Буруты в присутствии Китайцев не смели безпокоить Тургутов» [Колесник 2003, с. 215]. В «Записках о монгольских кочевьях» отмечено: «После неимоверных страданий, понесенных торгоутами в течение их восьмимесячного странствия от России до Чжунгарии, от голода, холода и в особенности от нападений Киргизов и Бурутов в степях, залегающих по юго-западную сторону от озера Балхаш, жалкие остатки их прибыли в Или, обманувшись в своих ожиданиях сделаться хозяевами этого края, они вынуждены были вступить в подданство Китая [Колесник 2003, с.215].
Железный намордник китайских мандаринов
Выйдя к китайским пограничным постам, в двух шагах от цели своего великого кочевья, торгоуты встретили китайских чиновников, которые задали им вопрос о целях прибытия калмыков к границам бывшей Джунгарии. «Убаши затруднился с ответом и попросил время для совета со своими приближёнными. Совещание продолжалось семь дней. Убаши не знал, что делать и что сказать китайским мандаринам. Приволжские калмыки вышли к Или на пределе своих возможностей. Народ был обескровлен, измотан и лишен всего своего достояния — лишь у знати оставались кибитки, остальные ночевали в шалашах или под открытым небом. Только вера в близкое достижение великой цели помогала им держаться. Теперь этой веры не стало» [Колесник 2003, с. 217]. Всего до Джунгарии дошли 75 000 калмыков, а погибло в бою, попало в плен, и умерло от голода и холода 136000 [Колесник 2003, с. 241].
После того как Убаши-хан и его нойоны на аудиенции у военного губернатора Или объявили о том, что единственной причиной и целью возвращения торгоутов является желание вступить в подданство Китайской империи, они были вызваны в Жэхэ, летнюю резиденцию императора. В их честь был устроен торжественный и пышный приём, всем были поднесены богатые подарки, а Убаши-хан преподнёс императору две богато инкрустированные сабли в знак того, что «теперь он на веки вечные стал рабом Поднебесной империи, и теперь ему не надо изнурять себя войнами» [Санчиров 1983, с. 65]. Сам Убаши и его знать получили различные китайские титулы. Торгоуты прибывшие в Джунгарию были расселены китайской администрацией в удалённые от границ районы Восточного Туркестана. При расселении калмыков в различных отдалённых географических районах Цинские власти старались изолировать их друг от друга. В результате калмыки, представлявшие единый этнос под предводительство Убаши, были разделены на группы, разбросанные по всей территории Синьцзяна. Хан Убаши и его нойоны фактически лишились власти над подвластными им калмыками. Китайские мандарины запретили им собирать налоги с них в свою пользу. Вместо этого калмыцкой знати выплачивалось жалованье, что де-факто превратило их в государственных чиновников. Правительство Китая создало довольно гибкую систему управления, которая позволяла использовать военные силы калмыцких князей для упрочения и поддержания господства маньчжуров в Китае. Калмыки в Цинской империи имели особый статус: всё взрослое население несло военную службу. Прежнее деление на улусы и аймаки было ликвидировано, вместо этого из калмыков было образованы особые административные единицы — джасакства, которые представляли собой территориальные владения, принадлежавшие вместе с проживавшим на них населением небольшим группам знати. При этом каждый джасак в военное время должен был выставить эскадрон всадников в 150 человек. Джасакства были собраны в более крупные объединения — хошуны. Хошун представлял из себя военную единицу, во главе которой стоял хошунный правитель. Достигшие Китая калмыки выразили своё отношение к произошедшему с ними в песне, где есть такие слова: «Мы сменили пеньковый недоуздок Белого царя на железный намордник китайских мандаринов». А своё отношение к Убаши-хану — в песне «Маниг ягтха гисмби?» («Куда нам деться?»), где есть такие строки: «Неужели он считал прежних руководителей недальновидными, неужели воды Волги, Уласты и Нарн так плохи для водопоя?» А в песне, как известно, душа народа
Заключение
Подытожим наши изыскания. Известный калмыцкий историк В. И. Колесник, пишет: «Независимо от общей оценки последствий и исторического значения миграции торгоутов под предводительством Убаши невозможно не признать выдающийся характер самого перехода с берегов Волги к берегам Или. Это было действительно Великое кочевье: больше миграций кочевников такого масштаба не было. Кроме того, не было, или, по крайней мере, в исторических источниках не сохранились следы таких необычайно быстрых даже для номадов миграций. Далее, история не знает кочевий настолько согласованных, с заранее выверенными задачами и планом маршрута, включавшим конечную точку маршрута и действия на опережение противника. Наконец, калмыки проявили удивительные и беспримерные даже для степных кочевников выносливость, мужество, самоотверженность. Невозможно также, чтобы ими предводительствовал недалёкий и слабовольный правитель, каким зачастую представляется в исторической литературе Убаши» [Колесник 2003, с. 216].
Какие же последствия имели роковые решения нойонов во главе с наместником Убаши для оставшейся части калмыцкого народа? Во-первых, калмыки лишились своей государственности с её относительной автономией, резко сократилась численность калмыцкого населения; во-вторых, резко снизился их экономический потенциал, т. к. ушли в основном наиболее обеспеченные скотом и имуществом улусы; в-третьих, велики были моральные и культурные потери: была увезена литература оригинального и переводного характера и другие культурные ценности религиозного и светского происхождения. И как тут не вспомнить старинную калмыцкую притчу о безрогой козе, которую поведал Астраханскому губернатору владелец Замьян: «Безрогая коза увидала коз с рогами и, позавидовав их рогам, почувствую у себя того недостатка, употребила своё старание, чтобы и ей сыскать роги, но только та коза желаемых рог не нашла, но ещё, к несчастью, что обыкновенно близ рог тех бывают уши, и те потеряла» [Батмаев 1993, с. 357]. Но как гласит известная поговорка: «Человек предполагает, а господь располагает». Мы не знаем, Судьба так распорядилась, или Бог, но «В конце 1772 г. по настоянию Н. А. Бекетова в Санкт-Петербург были вызваны Яндык, Асархо и Цебек-Убаши. Последний из сыновей Чакдорджапа, Яндык скончался по дороге 15 декабря 1772 г., Асархо и Цебек-Убаши умерли в Санкт-Петербурге в 1774 г. На противоположном краю Евразии, в Синьцзяне в том же 1774 г. скончались Убаши-хан и Бамбар. Чуть раньше, в 1773 г., на берегах Волги закончил свой жизненный путь Замьян. Все они, кроме 18-летнего Цебек-Убаши, принадлежали к одному поколению политиков и, так или иначе, были ответственны за гибель Калмыцкого ханства. И все они ушли из жизни сразу после того, как сошло с исторической сцены последнее из трёх ойратских государств периода Средних веков и раннего Нового времени» [Колесник 2003, с. 227].
Литература:
- Батмаев М. М. Калмыки в XVII-XVIII веках. События, люди, быт. В 2-х кн. Элиста, 1993.
- Гуревич В. П. Вторжение Цинской империи в Центральную Азию во второй половине XVIII века и политика России //История СССР. 1973, № 2, с. 98–114.
- Доджиева Е. В. Исход калмыков в Китайв 1771 г. Ростов-на-Дону, 2002.
- Колесник В. И. Последнее Великое кочевье: переход калмыков из Центральной Азии в Восточную Европу и обратно в XVII и XVIII веках / В.И. Колесник.-М.: Вост.лит., 2003.
- Пальмов Н. Н. Очерк истории калмыцкого народа за время пребывания в пределах России. 2-е изд. Элиста, 1992.
- Санчиров В. П. Приволжские калмыки в Цинской империи в конце XVIII в. //Общественный строй и социально-политическое развитие дореволюционной Калмыкии. Элиста, 1983.
- http://kalmykia-online/ru/history/3016
- http://dic.academic.ru/dic.nsf/vasmer/
