Ключевые слова: Давид Самойлов, поэт, поэтический дар, призвание, фронтовая лирика, война, жизнь, стих, творчество.
Мое знакомство с творчеством Давида Самойлова произошло совершенно случайно. Наверное, как и в жизни, такие случайные знакомства часто оборачиваются чем-то особенным. Константин Райкин, тогда еще тоже совершенно мне незнакомый, читал на канале Культура отрывок из «Цыгановых» Самойлова. Сцена щедрого застолья с обилием всевозможных блюд, несколько минут Райкин, упиваясь, захлебываясь восторгом, ритмично и в рифму перечислял всевозможные яства: борщ с благородными парчовыми переливами золотистого и красного, яичницу, как восьмиглазый филин, горчичные блины, под которые грех не выпить... Это было настолько здорово, мощно, ярко, убедительно! Оказывается, когда привычных бытовых явлений и предметов касается талант поэта, вещи эти преображаются, открывают свои тайны, и ты словно видишь их впервые. Когда я уже целенаправленно стал читать Самойлова, испытал это особенное чувство, говоря современным языком — эффект присутствия. О чем бы он ни писал — о Пестеле и Пушкине, о «старике Державине», о лошадях и птицах, деревьях, яблоках, дождях — все было живым, внятным и почти осязаемым.
Теперь мне кажется несправедливым, что имя Давида Самойлова не известно так же хорошо, как имена поэтов золотого и серебряного века. Или имена поэтов-шестидесятников.
В этом году отмечается 100 лет со дня рождения Давида Самойлова. И 30 лет, как его не стало. С самых ранних лет он знал о своем предназначении поэта. Им и остался до последнего вздоха, когда его сердце остановилось за кулисами Таллинского театра сразу же после выступления.
Меня поразил тот факт, что стихи о войне 1940–50 годов были опубликованы только после смерти Самойлова. Оказывается, поэт критически относился к этому периоду. А ведь многие сходятся во мнении, что фронтовая лирика Самойлова, наряду с творчеством Слуцкого, Гудзенко, — самое честное и точное, что было написано о войне. Поэзия Самойлова объяснила мне, что такое война, гораздо понятнее, чем учебники или даже семейные истории про воевавшего прапрадеда.
Может быть, потому, что Самойлов сам фронтовик? И не просто фронтовик. Настоящий герой, награжденный медалями и орденами, в том числе орденом Красного знамени. Обладатель легендарной и самой почетной среди солдат медали «За отвагу»: во время атаки он ворвался во вражеский окоп и в ближнем бою врукопашную уничтожил трех немецких солдат. Маленького роста, с плохим зрением, интеллигентный мальчик из семьи московских врачей — и вдруг такая мощь духа. Самойлов был неоднократно ранен, и всегда, не долечившись, рвался на фронт, не желая сидеть в тылу. Хотя мог получить и бронь, и отправиться в эвакуацию.
Зная все эти факты, читаешь Самойлова уже совсем по-другому. В его фронтовой лирике не встретишь пафоса, плакатного героизма или театрального трагизма. Мне вспомнились слова другого фронтовика, балкарского поэта Кайсына Кулиева: «Боль не криклива никогда, Печаль не терпит жалоб длинных, Безмолвна и суха беда, Как горлышки пустых кувшинов» [1]. Беда и боль поколения Самойлова, затаившиеся в обыденных деталях, суетных сюжетах:
И уже ничем не излечим
Пропитавший нервы непокой.
«Кто идет?» — спросонья мы кричим
И наганы шарим под щекой. [2]
Вот она война как есть. Которая закончилась только календарно. Но никогда уже не закончится в искалеченной психике солдата с посттравматическим синдромом:
А это я на полустанке
В своей замурзанной ушанке,
Где звездочка не уставная,
А вырезанная из банки. [2]
И эта вырезанная из банки звездочка рассказывает нам о войне гораздо больше, чем сводки военной периодики. И, может, в этом и есть истинное призвание Самойлова.
Призвание… В этом слове скрыта какая-то неизбежность. Кто-то призвал тебя. Возможно, как Родина призывает своих сыновей на войну, так и кто-то Всевышний призывает поэтов на службу. И Самойлов, как верный и доблестный солдат, следовал ей всю свою жизнь.
То, что призвание это было порой не только чьим-то щедрым даром, но и мукой, и тяжким трудом, говорят и стихи Самойлова, и его дневники. Тема поэта-пророка, поэта-избранника, поэта-труженика, одержимого поэта встречаются в лирике Самойлова гораздо чаще, чем в творчестве его современников. Писать — одновременно и счастье, и крест. Эта дуальность восприятия поэтического дара, характерная для Самойлова, воплощена в стихотворении на смерть Анны Ахматовой:
Ведь она за свое воплощенье
В снегиря царскосельского сада
Десять раз заплатила сполна.
Ведь за это пройти было надо
Все ступени рая и ада,
Чтоб себя превратить в певуна. [2]
Самойлов часто вступает в диалог со своими предшественниками –Державиным, Пушкиным, Ахматовой. Его аллюзии на знаменитые ахматовские строки «Ах, если б знали, из какого ссора растут стихи, не ведая стыда» оформляются в собственный взгляд на творчество:
Ах, наверное, Анна Андревна,
Вы вовсе не правы.
Не из сора родятся стихи,
А из горькой отравы,
А из горькой и жгучей,
Которая корчит и травит.
И погубит.
И только травинку
Для строчки оставит. [2]
И все же, несмотря на каторжный труд писательства и муки творчества, Самойлов, как одержимый, стремится только к этому.
Современники вспоминают Давида Самойлова шутником, любителем застолий и долгих задушевных бесед, но сам поэт признается: «Во мне есть радость общения. Эта радость передается людям, потому они тянутся ко мне. Но напрасно ждать от меня большего. Радости отношений во мне нет. Ибо отношения требуют обязательств. А каждое обязательство для меня тяжко. Оно вырывает нечто от внутренней свободы, необходимой для писания» [3].
Это вечное противостояние, как его удачно сформулировала Цветаева, «быта и бытия» сопровождает Самойлова всю жизнь. Необходимость зарабатывать на хлеб насущный, обустраивать дом, решать семейные проблемы, привечать ежедневно огромное количество гостей — все это отвлекает Самойлова от его истинно любимого занятия.
Дай выстрадать стихотворенье!
Дай вышагать его!
Потом. Как потрясенное растенье,
Я буду шелестеть листом.
Я только завтра буду мастер,
И только завтра я пойму,
Какое привалило счастье
Глупцу, шуту, бог весть кому… [2]
Давид Самойлов в большей степени, чем другие его современники, интересовался в лирике природой таланта, поэтического дара. Несомненно, это призвание, и отказаться от него нет никакой возможности. И Самойлов, словно пригвожденный к своему дару, порой стоически сносит полное отсутствие вдохновения:
Жду, как заваленный в забое,
Что стих пробьется в жизнь мою.
Бью в это темное, рябое,
В слепое, в каменное бью. [2]
И, не смея присвоить себе одному удачные творения, спрашивает:
Кто двигал нашею рукой,
Когда ложились на бумаге
Полузабытые слова? [2]
«С младенчества я был прозван Дэзиком. А поскольку с таким именем не бывает генералов, резидентов и великих путешественников, бывают только скрипачи, путешественники и поэты, я избрал последнее, как не требующее труда и больших знаний» [4]. Эта дневниковая запись сделана вполне в духе Давида Самойлова. Современники отмечали редкую самоиронию поэта. Всякое отсутствие пафоса, позерства, самолюбования как в жизни, так и в творчестве, скромность, вечные сомнения, достоин ли высокого звания поэта — вот что вызывает симпатию в этом человеке и писателе. Давид Самойлов, как та самая красота в его же стихотворении:
Ведь высший дар себя не узнает.
А красота превыше дарований -
Она себя являет без стараний
И одарять собой не устает.
Литература:
- К. Ш. Кулиев. Собрание сочинений: В 3 т. Том 2. — Нальчик: Эльбрус,
- 1981. Цит. по: http://k-kuliev.ru/poem/sobr2/975–2011–12–12–05–43–09.html
- Самойлов Д. Стихи. Цит по: https://davidsamoilov.ru/?r=1
- Канунникова О. «Как разно устроены люди». Рецензия на книгу: Лидия Чуковская — Давид Самойлов. Переписка. 1971–1990 гг. — М., «Новое литературное обозрение», 2004. // Новый Мир, номер 12, 2005.
- Самойлов Д. Автобиографическое / Самойлов Д. В кругу себя. Цит по: https://davidsamoilov.ru/?r=13&m=22
