В статье автор раскрывает природу смеха в произведениях Н. В. Гоголя, устанавливает связь между психологией смеха и текстом, проводит параллели юмора в литературе и в искусстве.
Ключевые слова: Н. В. Гоголь, «Мертвые души», «Ревизор», «Шинель», юмор, ирония, психология смеха, юмор в литературе, комическое и трагическое, литература 19 века.
Если вам когда-нибудь доведется побывать в Третьяковской галерее, обязательно зайдите в пятнадцатый зал и подойдите к тем, одиноко висящим картинам Федотова. Я обещаю, что выйдете вы оттуда с улыбкой, но с легкой ноткой грусти внутри. Скорее всего, чем смешнее будут казаться работы художника, тем больше вы будете задумываться над людьми, что вас окружают, над их пошлостью, умственной ограниченностью.
Павел Андреевич Федотов — самый настоящий «Гоголь русской живописи». [2] И совсем не обязательно быть знатоком искусства, чтобы увидеть тесную связь между авторами. Их сходство начинается с общей идеи. Они раскрывают ее с помощью схожих художественных приемов создания типов, характеров. На страницах книг и на полотнах мы видим те же сатирические, порой доведенные до гротеска образы, тот же интерес к быту, к деталям.
Визуальная информация анализируется и воспринимается нами быстрее. Поэтому я предлагаю рассмотреть природу смеха в произведениях Н. В. Гоголя, используя работы Федотова. Учитывая то, что авторы эти жили в одно время и даже умерли в один год, я уверена, что именно изобразительное искусство может здесь сыграть ключевую роль, представ в виде некоего мостика между литературой и художественным творчеством, что в итоге поможет понять комизм автора.
Почему и зачем мы смеемся? Очевидно, что повлиять на наше эмоциональное состояние может любой смешной объект, но здесь мы не обойдемся и без субъекта, который над этим объектом будет смеяться. Значит, для запуска этой «реакции» необходимы две основные составляющие. В нашем случае это- текст и читатель. Бергсон писал, что смех наступает всегда, когда для этого есть причина. Так ли это? Я становилась свидетелем массы случаев, когда не все смеялись над забавным случаем: в то время как кого-то забавляла маленькая девочка, говорившая на своем (детском) языке, другие равнодушно проходили мимо, даже не взглянув в ее сторону. Это значит, что само понятие комизма относительно, оно не подчиняется законам, и никто не сможет подобрать универсальную формулу смеха.
Но какие поводы для смеха нам предлагает Гоголь? Ведь даже, несмотря на различие во взглядах, смех невозможен, когда мы наблюдаем истинное страдание человека, его мучения. Невозможен смех и над человеческими пороками, ведь любой должен понимать, к чему эти самые пороки могут привести. Неужели после этого мы можем смеяться над теми произведениями Гоголя, которые показывают недостатки общества? Неужели сам автор имеет право называть эти произведения «комедия»?
Но такого рода вопросы не решают проблему, а только поднимают ее. И чтобы найти верный ответ, обратимся к психологии человека, к причинам возбуждения смеха и произведениям Николая Васильевича Гоголя.
Все комическое связано с человеком. Над природой мы смеяться не можем. Где вы видели смешные поля, луга и реки? Животные как таковые тоже не могут быть смешными. Но здесь очень интересное психологическое явление: если животное напоминает нам своим поведением и движениями человека, это может вызвать смех.
Герои в произведениях Гоголя никогда не изображаются в образе животных, а только уподобляются им. Похожи на своих хозяев и животные на полотнах Федотова. Белый пудель на картине «Завтрак аристократа» пострижен «под льва». Как и хозяин, он хочет следовать моде, казаться лучше, чем есть. А на самом деле это обычный, даже пугливый пес. Но самое интересное здесь заключается в том, что работает этот прием в обе стороны: животные тоже могут очеловечиваться , причем как на картинах, так и в литературе: Гоголь описывает, как псы Коробочки заливаются разными голосами, устраивают целое представление. «Полетели прямо навстречу гостям и стали с ними здороваться» собаки Ноздрева. «Штук десять из них положили свои лапы Ноздреву на плечи». [3] А Обругай даже лижет Чичикова в губы. Очеловечивание животных иногда доведено до абсурда, что усиливает впечатление комического.
Человеком-животным предстает перед нами Собакевич: «Когда Чичиков взглянул искоса на Собакевича, он ему показался весьма похожим на средней величины медведя». Его зовут Михаилом Семеновичем, он неуклюж. Ну прямо-таки самый настоящий косолапый медведь! Но настоящий зверь в лесу, который охотится, ест и спит, не вызвал бы у нас смеха. А вот такой медведь забавляет. Более того, его дом — точная копия медвежьей берлоги: «В углу стояло пузатое ореховое бюро на пренелепых четырех ногах — совершенный медведь». И мы видим уже не помещика, а Медведюшку-Батюшку, обросшего коричневой шерстью, который вот-вот угостит нас медом и лесной малиной. Удивляться можно лишь его фамилии: почему именно Собакевич? Вполне вероятно, что Гоголь опять играет — внешне медведь действительно похож на большую, лохматую собаку. …
В «Ревизоре» Хлестаков представляет, как он является к своим соседям: «К ним, если приедет какой-нибудь гусь-помещик, так и валит, медведь, прямо в гостиную». В который раз уже Гоголь использует образ медведя, этим показывает неуклюжесть, неповоротливость. Хвастаясь, Хлестаков говорит: «А там уж чиновник для письма, этакая крыса, пером только — тр-тр... пошел писать». Городничий о Хлестакове: «Как наденет фрачишку — ну точно муха с подрезанными крыльями». [3]
Во всех этих случаях человек низводится до степени животного, что и вызывает у читателя не только нужное автору ассоциативное восприятие, но и смех.
Федотов уделяет особое значение детали. Исключительным в его работах является отражение вещью характера своего хозяина, его индивидуальных черт. Корочка сухого черного хлеба лежит перед молодым светским хлыщом в окружении богатой, вычурной мебели. Такой контраст смешит зрителя, вещь здесь играет главную роль.
Но существует также прием изображения человека как вещи, что комично так же, как и изображение его в облике животного. При таком сравнении очень точно определяется характер: «Это было то лицо, которое называют в общежитии «кувшинным рылом».
Реальный мир у Гоголя благодаря такому использованию вещи становится совершенно невероятным, ведь не только люди похожи на вещи, но и вещи на людей. Это звучит странно, но вспомним, например, шарманку Ноздрева. Она не может успокоиться и свистит даже тогда, когда не играют другие. Или вот, часы в доме Коробочки напоминают шипение змей, но потом мы понимаем, что им просто «пришла охота бить». Можно сразу заметить, что такого рода приемы у автора могут переноситься с субъекта на объект и наоборот. Происходит смешение реального и иллюзорного мира, и над этим смешением мы смеемся. Попробуйте понаблюдать за собой во время чтения книги или просмотра картины. Понаблюдайте за психологическим откликом своего организма на то смешное, что вы ему предлагаете. Так, можно понять, что реагируем мы и тогда, когда вещь похожа на определенного человека, когда она отражает его сущность на материальном уровне. «Водружено было несколько чучел на длинных шестах с растопыренными руками; на одном из них был одет чепец самой хозяйки» [3]Стоит только это прочесть, как перед нами ясно вырисовывается образ деревянного чучела-Коробочки.
Мы рассмотрели человека с внешней стороны, а ведь есть еще его деятельность. И если, думая над вещью, мы старались мыслить глубоко и подмечать психологические нюансы, то сейчас нарочно рассмотрим профессии лишь со стороны внешней. Акакий Акакиевич Башмачкин- переписчик, он видит смысл жизни в переписывании, это целиком поглощает его. Только с этой стороны его и видит читатель. Так было задумано, ведь задача- представить читателю деятельность, которая не требует умственного напряжения.
Акакий Акакиевич для нас и жалок и смешон. Его деятельность изображается сатирически. Поставим себя на место писателя и поймем, что если внимание обращено только на внешние формы деятельности, комизм возникнет сам собой.
Профессия повара особенно популярна в юмористической литературе. Еда для человека- не объект смеха, но вот процесс ее приготовления, осуществляемый (опять же) человеком, очень подходит для комедии. В Шинели описано, как готовит хозяйка: «Дверь была отворена, потому что хозяйка, готовя какую-то рыбу, напустила столько дыму в кухне, что нельзя было видеть даже самих тараканов» Всем понятно, что и без дыма тараканов увидеть сложно. Гоголь доводит ситуацию до абсурда и достигает цели — читатель смеется.
Но вот портной Петрович показан нам с комической стороны как личность, над его трудом мы не смеемся. Он смешон, когда сидит на столе, показывая большой палец ноги. Смешон, когда не может вдеть нитку в иголку, ведь еще вчера «осадился сивухой». Значит, труд творческий смешным быть не может. Вы будете смеяться над художником или музыкантом?
Осмеивает Гоголь и среду ученых: «Не приведи Бог служить по ученой части! Всего боишься: всякий мешается, всякому хочется показать, что он тоже умный человек»,- восклицает Лука Лукич в «Ревизоре». [3]
На картинах Федотова мы видим мелких помещиков, жадных и сварливых помещиц, столичных ремесленников, ворчливых кухарок и горничных. Удивительно, как подход художника к работе перекликается с идеями Гоголя: Федотов с остротой и юмором подмечает самое характерное, типичное, выбирает напряженные моменты, когда намерения и помыслы людей обнажаются.
Почему мы получаем удовольствие при чтении? Просто читатель не такой, как они там. Он лучше, умнее, и этот «умный» смеется над глупым, не осознавая своего собственного положения. Простая психология: когда глупый смеется над умным, он в любом случае чувствует себя умнее объекта своего смеха. Аналогичное свойственно остальным дурным качествам: мы вполне допускаем их для других, но никак не допускаем для себя.
Вот увидите, это удовольствие сразу исчезнет, как только мы сами станем объектом смеха. Городничий обращается к зрителям в «Ревизоре»: «Чему смеетесь — Над собою смеетесь». И вот, никакого комизма в этом уже нет, а объект мгновенно превращается в субъект. Мы понимаем, что всю пьесу смеялись над собой, делая это неосознанно. Письмо Хлестакова тоже кажется нам смешным только до тех пор, пока дело не касается нас самих.
Но если обратиться к психологии, можно убедиться, что смех имеет и глубоко моральный характер: мы видим, что зло подвергается наказанию, от чего испытываем удовлетворение. Кажется, что здесь даже есть элемент злорадства, но это лишь форма проявления чувства справедливости.
Гоголь любил Россию, которую высмеивал. Любил Россию и Федотов. [2]Считается, что его картины едко раскрывают отрицательные стороны купеческой жизни. Но всмотритесь в полотно. Все герои милы, даже симпатичны художнику. Э. Кузнецов в своем исследовании пишет: «К своим персонажам П. Федотов относился так же, как относился к живым, знакомым ему людям — сочувственно терпимо, со снисходительностью хорошо их понимающего человека. Может быть, даже еще теплее, чем к живым: все-таки это были как никак его создания, его дети, и он любил их, как детей… Да, они лицемерят, хитрят, плутуют — но вовсе не злые люди: они смешны, может быть, но не противны. Что же дурного в том, что купец хочет выдать дочь за благородного?» Федотов просто шутит, иронизирует, а благодаря его любви к своему народу и России картины получаются очень теплыми, близкими зрителю. Сколько в них уюта! А ведь уют может создать лишь тот, кто любит. [2]
Только вот любовь эта может стать бременем. В этом состоит трагедия Гоголя и Федотова. Гоголь и сам говорит о несчастной судьбе писателя, показавшего «всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь, всю глубину холодных, раздробленных, повседневных характеров, которыми кишит наша земная, подчас горькая и скучная дорога, и крепкою силою неумолимого резца, дерзнувшего выставить их выпукло и ярко на всенародные очи». Федотов же берет сюжеты своих картин из повседневной жизни, подмечая достойные осмеяния типы и детали. Он вынужден изображать обратную сторону жизни, человеческие пороки и этим смешить. Поэтому гениальность в данном случае становится трагическим роком.
Самое страшное здесь то, что даже если бы они захотели перевести взгляд и изобразить мир без Хлестаковых и Чичиковых Гоголя, без жадных купцов и помещиков Федотова, они не смогли бы уже этого сделать. Авторы могли бы лишь воскликнуть, как воскликнул однажды городничий в «Ревизоре»: ««Ничего не вижу: вижу какие-то свиные рыла вместо лиц, и больше ничего». [3]
Литература:
- Пропп В.Я «Проблемы комизма и смеха Издательство «Лабиринт», М., 1999.
- Павел Федотов 1815–1852. Издательство «ФГБРУК Государственный русский музей»
- Тексты произведений Гоголя «Шинель», «Ревизор», «Мертвые души» издательство Стрекоза, 2017.
- Борев Ю. О комическом. М., «Искусство», 1957.
- Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная смеховая культура средневековья и Ренессанса. М., ИХЛ, 1965.
