Правовые особенности ответственности за подстрекательство в законодательстве зарубежных стран



Классическим образцом уголовного законодательства континентальной системы права является Уголовное Уложение ФРГ, чья история и теоретическая основа во многом влияют на предписания уголовно-правовых актов иных стран (Австрии, Франции, Испании и др.), хотя и не предопределяют их содержание настолько, что можно было бы говорить о тождестве правовых конструкций. Влияние это проявляется, скорее, в принципах и основных подходах к определению основания ответственности подстрекателей, нежели в деталях нормативных предписаний большинства стран Европы^[1].

Согласно немецкому праву, при совершении несколькими лицами одного преступления различаются ситуации соисполнительства и собственно соучастия[2]. Для соисполнительства характерно совместное совершение одного преступления несколькими исполнителями (непосредственными или опосредованными). При этом главная черта исполнителей, на основе понимания которой и происходит отграничение их от соучастников, — «господство над деянием» [9]. Соучастники же (подстрекатели и пособники) принципиально отличаются именно отсутствием такового господства, они — не главные участники, но дополнительные, «участники на обочине», ответственность которых базируется на акцессорных принципах.

В решении вопроса об отграничении исполнителя от соучастника немецкая доктрина создала несколько авторитетных теорий, в разное время определявших господствующие на практике подходы и решения.

Так, А. Фейербах последовательно отстаивал идею классификации соучастников на основе объективных критериев, признавая исполнителем лишь того, чьи преступные намерения объектировались в опасных действиях, причиняющих последствие, описанное в законе. Однако такой подход, как отмечалось и в нашей литературе [6, с.5], по существу не проводил различия между подстрекательством и посредственным исполнительством: подстрекателя и посредственного исполнителя А. Фейербах в равной мере считал интеллектуальными авторами преступления. На близких позициях, правда, с противоположным выводом, стоял Ф. Лист. Он писал, что подстрекательство может быть рассматриваемо с двух сторон: с одной стороны, это действие по причинению вреда, при котором влияние непосредственного физического исполнителя является лишь «звеном в цепи причины и следствия». Но такой подход фактически нивелирует факт свободы воли самого физического исполнителя. Если же абсолютизировать свободу воли физического исполнителя, то есть высокая вероятность оставить вне правовой оценки действия подстрекателя, уравняв их со множеством иных объективных и субъективных факторов, которые сподвигли исполнителя к причинению вреда. Выход из ситуации Ф. Лист усматривал в признании подстрекательства не причинением вреда, а созданием условий для причинения вреда, выводя таким образом подстрекателя из области исполнительства, признавая его соучастником на несамостоятельной, акцессорной природе [5, с.237–238]. На этой основе создавалось учение о «рестриктивном (узком) понятии исполнителя» (Белинг, Франк, Гиппель, Вегнер), согласно которому исполнителем должен считаться тот, кто предпринимает «типизированное законом действие по исполнению состава преступления», кто, следовательно, осуществляет названные в законе признаки состава преступления (что очевидно выводило из понятия исполнителя ситуации посредственного причинения). Подстрекательство при таком подходе рассматривается как внешнее по отношению к составу преступления (то есть лежащие вне состава преступления) события причинения или способствования. Нормы об ответственности соучастников (подстрекателя и пособника) являются, в соответствии с этой точкой зрения, основаниями расширения наказуемости, которые расширяют понятие деликта, сформулированное в Особенной части.

В противоположность объективным развивалась группа субъективных теорий соучастия, согласно которым исполнителем следует считать того, кто признает деяние своим вне зависимости от содержания действий[3]. В основе крайне-субъективной теории соучастия лежит так называемое «экстенсивное» (широкое) понятие исполнителя (Э. Шмидт, Э. Мецгер, В. Бури), которое связывает исполнительство с причиной осуществления состава преступления, так что подстрекательство и пособничество — потомучто они также вызывают осуществление состава преступления — реальновыступают в качестве форм исполнительства, которые лишь в силу позитивного предписания закона наказываются мягче [6, с.7–8].

Наконец, в качестве своеобразного компромисса между объективными и субъективными теориями можно считать авторитетную в наши дни финальную теорию или теорию господства над деянием. Р. Маурах так раскрывает смысл этого признака: «Господство над деянием есть охватываемое умыслом, руководство течением события, соответствующего составу преступления, которое дает действующему возможность сознательно управлять финально развивающимся составом преступления» [10]. Поддерживает его К. Роксин, отмечая, что исполнитель, в отличие от иных, над деянием господствует, то есть управляет им по своей воле или по своей воле дает развиться ходу событий, тем самым, как центральная фигура, определяет ход событий [1, с.263–264]. В противоположность исполнительству, говорят сторонники этой теории, любая форма соучастия (подстрекательство и пособничество) характеризуется тем, что в ней отсутствует господство над деянием со стороны участвующего. Подстрекатель виновно участвует в «чужом преступлении», а следовательно, соучастие зависимо, акцессорно от исполнителя.

Сама акцессорность в немецком праве за последнее столетие весьма существенно эволюционировала. Долгое время (по меньшей мере, до 1943 года) в германском праве, как признает М. И. Ковалев, господствовал принцип крайней (строгой) акцессорности, в соответствии с которым деятельность подстрекателя признавалась наказуемой только в том случае, если исполнитель действовал виновно. В настоящее время в основе соучастия –«лимитированная» (минимальная) акцессорность, согласно которой для наказуемости соучастия (подстрекательства и пособничества) достаточно, если главное деяние является противоправным и соответствующим составу преступления безотносительно к тому, является ли оно в то же время виновным [2, с.24–25].

Смена акцентов в трактовке акцессорности внесла свои коррективы и в представления о социальных основаниях наказуемости подстрекательства. Если при соблюдении условий строгой акцессорности опасность подстрекательства, а следовательно, и основания ответственности за него, виделись в том, что подстрекатель формирует вину исполнителя, а следовательно и виновен перед исполнителем, то исключение признака виновности из числа обязательных характеристик деяния исполнителя привело к изменению представлений об основаниях наказуемости подстрекательства. Сегодня господствующее в немецкой доктрине мнение исходит из того, что «неправомерность соучастия выводится из посягательства на или создание опасности для правового блага, защищаемого составом соответствующей уголовно-правовой нормы. Подобно тому, как вклады сообщников вменяются в вину соисполнителю, подстрекатели и пособники вынуждены считаться с тем, что действия исполнителя будут вменены им. Поэтому они подлежат уголовной ответственности за осуществленное посягательство на правоохраняемое благо или создание опасности для него» [7, с.529].

Согласно положениям § 26 УК ФРГ «Подстрекательство», тот, кто умышленно подстрекал другого к умышленному противоправному деянию, наказывается как подстрекатель наравне с исполнителем [11]. Слово «наравне» в данном случае не означает собственно равенства наказаний. В § 29 УК ФРГ определено: «каждый соучастник, независимо от вины другого, наказывается в соответствии со своей виной». В этих нормативных предписаниях отражена и сама акцессорность, и ее лимитированный характер, и независимость наказаний участвующих в преступлении лиц. Хотя, по мнению Г. Фристера, «равенство» следует толковать буквально: подстрекатель наказывается так, как если бы он сам принимал решение о совершении преступления. По его мнению, в нормативной дефиниции отражена традиция понимать подстрекателя как «идейного автора» преступления, как «порождение причины решения исполнителя совершить преступление» [7, с.601].

Подстрекательство, как и любое иное деяние, обладает своими объективными и субъективными признаками [12]. С объективной стороны оно характеризуется самыми различными действиями, свидетельствующими о наличии акта коммуникации между подстрекателем и предполагаемым исполнителем. А. Э. Жалинский в цитированной уже работе приводит весьма широкий перечень таковых: от злоупотребления репутацией до применения насилия. Однако Г. Фристер справедливо указывает, что толкование этого перечня действий должно быть ограничительным с тем, чтобы с одной стороны, не распространить действие уголовного закона на неопасные и неосторожные ситуации подстрекательства, а с другой стороны, чтобы не допустить признания подстрекателями тех, чьи действия (например, требования, угрозы, насилие) фактически подавляли волю физических исполнителей, что дает основание для признания таких «подстрекателей» исполнителями деликта.

Сами действия по подстрекательству должны быть, кроме того, содержательно определенными и умышленными (в этом положения немецкой и российской доктрины совпадают). Главное, чтобы подстрекательство находилось, по выражению Г. Фристера, в «психической причинно-следственной связи» с решением исполнителя совершить преступление: «подстрекательское действия является необходимым, но не всегда достаточным условием для того, чтобы исполнитель принял решение совершить деяние: важно лишь то, что такое решение без подстрекательства не было бы принято» [7, с.602].

Исходя из этой посылки решаются и частные, но от этого не менее значимые вопросы судебной практики:

‒ если решение о совершении деяния исполнитель принял до и вне действия подстрекателя, если подстрекательство не повлияло на решимость исполнителя, виновный в таком подстрекательстве может нести ответственность только за покушение на подстрекательство (такая конструкция объясняется традиционным положением немецкого права о ненаказуемости приготовления к преступлению по общему правилу)^[4];

‒ в результате подстрекательских действия исполнитель должен хотя бы начать покушение на правоохраняемое благо, отсутствие такового покушения, то есть отсутствие исполнителя преступления, в силу акцессорности соучастия предполагает ответственность лишь за покушение на подстрекательство;

‒ в силу требований определенности подстрекательства совершение исполнителем иного преступления, чем вызывал в нем подстрекатель, исключает по началам акцессорности ответственность за соучастие в совершенном преступлении, но требует ответственности за покушение на подстрекательство.

Подстрекательство в немецком праве — институт Общей части уголовного закона. Вместе с тем, Особенная часть (как и в значительном числе законов иных стран) содержит описание конкретных составов, объективная сторона которых близка подстрекательству. Среди них особое место занимает § 111, который устанавливает правило о том, что публичные призывы к совершению преступных деяний наказывается как подстрекательство с учетом положений § 26; однако если такой призыв не дает результата, то содеянное наказывается лишением свободы на срок до пяти лет или денежным штрафом. Представляет интерес также § 130а об ответственности за распространение материалов, содержащих указания по совершению преступлений, § 140 — о наказании за вознаграждение, поощрение или одобрение совершения преступлений, § 240, устанавливающий преступность принуждения кого-либо к любому, в том числе и к преступному деянию, § 357 с наказанием за подстрекательство начальником своего подчиненного к совершению противоправного деяния по службе и др.

Основные идеи ответственности за подстрекательство, заложенные в немецком праве, получили свое особое воплощение и интерпретацию в уголовном праве Франции. Согласно УК Франции [13], ответственность соучастников базируется на следующих основных положениях: а) никто не подлежит уголовной ответственности иначе, как свое собственное деяние (ст. 121–1); б) исполнителем преступного деяния является лицо, которое совершает инкриминируемое деяние или покушается на совершение преступления или, в случаях, предусмотренных законом, проступка (ст. 121–4); в) соучастник преступного деяния наказывается как исполнитель (ст. 121–6); г) соучастником преступления или проступка является лицо, которое сознательно своей помощью или содействием облегчило подготовку или завершение; соучастником равно является лицо, которое посредством подарков, обещаний, угроз, требований, злоупотребления властью или полномочиями спровоцировало преступное деяние или дало указание на его совершение (ст. 121–7).

Как и в немецкой доктрине, во французской признается, что соучастники, в отличие от исполнителей и соисполнителей, не выполняют преступное деяние, описанное в статье Особенной части уголовного закона, но лишь акцессорно присоединяются к совершению этого преступного деяния. Как пишет Ж. Прадель, французское право признает «единство преступного деяния и множественность его участников», следовательно, «в едином преступлении соучастие — лишь акцессорный элемент» [14].

Требования акцессорности соучастия предполагают, что основное деяние исполнителя должно быть реально совершено или хотя бы должно начать совершаться. Соучастие на этапе приготовления или в ситуации, когда исполнитель добровольно отказывается от доведения начатых преступных деяниях до конца, не рассматривается как преступное и не влечет ответственности (напомним, что наше право оценивает эту ситуацию как приготовление к преступлению). Французские юристы, свидетельствует Н. Е. Крылова, в данном случае говорят о ненаказуемом покушении на соучастии (не путать с соучастием в покушении на преступлении). Кроме того, главное деяние должно обладать признаком уголовной противоправности (ибо ненаказуемо как подстрекательство склонение к непреступным действиям, соответствующее поведение, однако, может влечь ответственность как самостоятельный деликт, например, склонение к проституции)[5].

Вопрос о вине при соучастии существенно отличается во французском праве и от немецкого, и от российского. Соучастие в целом должно быть сознательным участием в совершении главного преступного деяния. Вопрос же о форме вины в этом главном деянии специально не оговаривается, что дает основание признавать возможным соучастие и в умышленных, и в неосторожных деяниях [15]. Как указывает Н. Е. Крылова, со ссылкой на французскую судебную практику, пассажир, подстрекающий водителя к быстрой езде, в результате чего тот совершает наезд на пешехода, считается соучастником, поскольку Кассационный Суд Франции убежден: положения закона о соучастии носят общий характер и применяются ко всем преступлениям, в том числе и неумышленным [16].

Законодательные формулировки французского кодекса позволяют констатировать, что подстрекательство (в отличие от пособничества, кстати) наказуемо во всех случаях, когда речь идет об уголовно-правовом деликте, вне зависимости от категории этого деликта: будь то преступление, проступок или нарушение, что отражает в целом традиционные представления о сравнительно более высокой степени опасности подстрекательства по сравнению с пособничеством.

Такой подход сочетается с исчерпывающим и ограничительным нормативным описанием действий, составляющих подстрекательство. Причем действующий закон ограничил круг подстрекательских действий по сравнению с предшествующим законом. Уголовный кодекс Франции 1810 годак подстрекателям относил всех лиц, которые «подарками, обещаниями, угрозами, злоупотреблением влияния или властью, преступными кознями или ухищрениями подстрекнули к этому деянию или дали наставление, как его совершить» [17]. Сегодня действия по подстрекательству сведены к двум: провокация и дача указаний.

Провокация как форма подстрекательства требует специальных средств: подарки, деньги, требования и пр., должна быть обращена непосредственно к исполнителю преступного деяния, и должна быть результативной[6]. В отсутствие этих условий деяние не может рассматриваться по правилам ст. 121–7 УК Франции.

Дача указаний заключается в предоставлении сведений, необходимых исполнителю для совершения деяния. В отличие от провокации здесь отсутствует элемент принуждения и злоупотребления, это, если можно так выразиться, более мягкая форма подстрекательства, в гораздо меньшей степени оказывающая влияние на волю исполнителя. Поэтому главное условие ответственности здесь заключается в том, чтобы указание или инструкции подстрекателя были в реальности использованы при совершении преступления [3].

Как видим, подстрекательство описано в законе таким образом, что ставит крайне непростые вопросы отграничения его, с одной стороны, от случаев подавления воли исполнителя путем угроз или злоупотребления властью, а с другой стороны, — от «простого» предоставления сведений, не рассчитанного на склонение к совершению преступления. Эти задачи решаются посредством формирования судебной практики и в доктрине уголовного права. Учитывая эти обстоятельства, следует согласиться со справедливым замечанием Р. Леже в оценке французского закона в части регламентации соучастия. Он пишет: «можно только удивляться тому, что после разработок итальянской и немецкой доктрины новый французский Уголовный кодекс остается относительно лаконичным в определении различных возможных форм участия в совершении преступлении» [4, с.417].

Признавая, что изложенное в рамках настоящей публикации не может претендовать на всесторонний, полный и исчерпывающий анализ вопросов ответственности за подстрекательство в законодательстве стран романо-германской правовой семьи, тем не менее, полагаем допустимым на его основе сформулировать несколько общих выводов:

‒ необходимость ответственности лиц, оказывающих подстрекательские функции, убедительно доказанная историческим опытом и отражающая насущную социальную потребность в предупреждении преступлений и обеспечении справедливости, реализована в законодательстве всех без исключения стран, вне зависимости от их правовых традиций, при этом общая схема нормативного воплощения ответственности подстрекателей непосредственно связана с конструкцией соучастия и решением вопросов о наказуемости предварительной преступной деятельности;

‒ нормативное обособление подстрекателей (а равно пособников и в ряде случаев и организаторов) в качестве соучастников всегда и везде определяется пониманием феномена исполнителя и границ его деяния, между тем такое обособление имеет практическое значение только в том случае, если закон предусматривает нормирование ответственности соучастников (снижение им наказания); поскольку правила обязательного сокращения наказания подстрекателю (и пособнику) постепенно уходят в прошлое (они сохраняются только в некоторых странах, например, в ФРГ, в Аргентине^[7]), в законодательстве ряда стран официального определения подстрекательства не содержится либо действия, образующие подстрекательство и пособничество охватываются одним понятием «соучастники» — в Испании), но устанавливается общее правило о том, что подстрекатели наказываются либо «как исполнители» (Франция), либо «в соответствии с их личной виной» (ФРГ);

‒ законодательное определение оснований уголовной ответственности подстрекателей распадается на две составляющие в зависимости от того идет ли речь о результативном или неудачном подстрекательстве; в первом случае ответственность подстрекателей устанавливается рамками института соучастия и носит по преимуществу акцессорный характер (ФРГ, Франция), хотя в некоторых странах она имеет основание, независимое от наличия действия исполнителя (Китай); в оценке неудавшегося соучастия подходы зарубежных стран разнятся: в некоторых из них сконструированы самостоятельные предписания в Особенной части уголовного законодательства (Испания), в других такие действия охватываются понятием покушения на преступление (ФРГ, Швейцария);

‒ оценивая положения российского уголовного законодательства в контексте результатов сравнительного анализа, можно установить, что в целом, Россия сохраняет основные начала регулирования ответственности за подстрекательство, свойственные континентальному праву, но вместе с тем, закономерно отражает в своем праве и общие направления его эволюции: основания ответственности подстрекателей носят акцессорный характер; неудавшееся подстрекательство оценивается как приготовление, но наказуемо только в отношении некоторых опасных преступлений, относящихся к категории тяжких или особо тяжких; отдельные виды неконкретизированного подстрекательства создают самостоятельное основание ответственности по нормам Особенной части уголовного закона.

Литература:

1. Жалинский А. Э. Современное немецкое уголовное право. — М.: ТК Велби, Проспект, 2004.
2. Ковалев М. И. Соучастие в преступлении. В 2 ч. Ч. 1. Понятие соучастия. — Свердловск: Б.И., 1960.
3. Крылов Н. Е. Уголовное право Франции: учебное пособие для бакалавриата и магистратуры. — М.: Юрайт, 2017.
4. Леже Р. Великие правовые системы современности: сравнительно-правовой подход / пер. А. В. Грядова. — М.: ВолтерсКлувер, 2010.
5. Лист Ф. Учебник уголовного права. Общая часть / предисл. М. Духовского. — М.: Тов-во тип. А. И. Мамонтова, 1903.
6. Слободкин Ю. М. Соучастие по уголовному праву ФРГ: критический анализ: автореф. дис.... канд. юрид. наук. — М., 1972.
7. Фристер Г. Уголовное право Германии. Общая часть. — 5-е изд. — М.: Инфотропик Медиа, 2013.
8. Уголовный кодекс Испании / под ред. и с предисл. Н. Ф. Кузнецовой Ф. М. Решетникова. — М.: Зерцало, 1998.
9. Roxin C. Strafrecht. Allgemeiner Teil. Band II. Besondere Erscheinungsformender Straftat. — München: C. N. Beck, 2003. — S. 9, 14.
10. Maurach R. Deutsches Strafrecht Allgemeiner Teil 2. — Stuttgart, 1958. — S. 492.
11. Уголовный кодекс ФРГ / пер. с нем. и предисл. А. В. Серебренниковой. — М.: Зерцало-М., 2001.
12. См.: Уголовное право зарубежных государств. Общая часть / под ред. и с предисл. И. Д. Козочкина. — М.: ИМПЭ им. А. С. Грибоедова, 2001. — С. 397.
13. Уголовный кодекс Франции /науч. ред. Л. В. Головко; пер. и предисл. Н. Е. Крыдловой. — СПб.: Юридический центр Пресс, 2002.
14. Pradel J. Droitpenal. T. 1. — Paris, 1997. — P. 473 (цит. по: Уголовное право зарубежных государств. Общая часть / под ред. и с предисл. И. Д. Козочкина. — М.: ИМПЭ им. А. С. Грибоедова, 2001. — С. 329).
15. См.: Основные начала российского и французского права: учебник / под ред. Г. А. Есакова, Н.Мазека, Ф. Мелэн-Сукраманьена. — М.: Проспект, 2012. — С. 143 и сл.; Сальваж Ф. Уголовное право Франции. Общая часть. Учебное пособие / науч. ред. пер.: Петрова Г. О.; пер.: Шлепнева Д. Н. — Нижний Новгород, Гренобль: Изд-во Нижегор. ун-та, Пресс Юниверситер де Гренобль, 2002.
16. Уголовное право зарубежных государств. Общая часть / под ред. и с предисл. И. Д. Козочкина. — М.: ИМПЭ им. А. С. Грибоедова, 2001. — С. 336.
17. См.: Французское Уголовное Уложение // Материалы для пересмотра нашего уголовного законодательства. В 2 т. Т. 1. Уголовные Уложения Венгрии, Германии, Бельгии и Франции и проект Общей части Итальянского Уголовного Уложения. — СПб.: Тип. Правительств. Сената, 1880. — С. 368.

---

^[1]Континентальной системы права в основном придерживается и законодательство латиноамериканских стран при определении видов соучастников. Вместе с тем, в отличие от уголовного права России и других стран, в уголовном праве латиноамериканских стран в определении видов соучастников имеется особенности, эти особенности заключается в том, что подстрекатели (а равно организаторы и пособники) несут одинаковую ответственность, наряду с лицами, непосредственно совершившими преступление (исполнителями), что в некоторой степени сближает правовое регулирование ответственности соучастников с образцами англо-саксонского права. Все указанные лица именуется авторами (autores). Например, согласно ст. 41 УК Эквадора исполнителями признается не только лица, совершившие преступление прямым и непосредственным образом, но и лица, подающие советы, либо подстрекающие к совершению преступления, а также лица, которые стремились помешать предотвращению преступления или путем физического воздействия или служебного положения принуждали других лиц к совершению преступления. См.: Рейес Дарвин Вилявисенсио. Соучастие по Уголовному праву латиноамериканских стран: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. – М., 2000. – С. 16 и др.

[2] Этим немецкое право отличается от австрийского, в котором такого разделения не предусматривается. Согласно § 12 УК Австрии «не только непосредственный исполнитель совершает наказуемое деяние, но и любой, кто склоняет другое лицо исполнить его или иным образом способствует совершению преступления» (см.: Уголовный кодекс Австрии / пер. А.В. Серебренниковой. – М.: Зерцало-М., 2001). Тем самым утверждается, что подстрекатель совершает именно само преступное деяние, что предполагает принципиально иной взгляд на понятие преступного деяния и его объем, понятие причинения и пр. Широкое понятие исполнителя демонстрирует также ст. 28 УК Испании, согласно положениям которой исполнителем признается не только тот кто лично или посредством использования другого лица как орудия выполнил преступление, но также и тот, кто заставляет других совершить преступление (см.: Уголовный кодекс Испании / под ред. и с предисл. Н.Ф. Кузнецовой Ф.М. Решетникова. – М.: Зерцало, 1998).

[3] Субъективная теория преступления вообще, и соучастия в частности, была весьма авторитетной в Австрии. Так, согласно мнению авторитетного австрийского юриста Ф. Новаковского, при разграничении исполнителя и соучастника следует руководствоваться субъективным критерием – содержанием умысла. Исполнитель действует, выполняет преступление, осуществляя свой преступный умысел. Соучастник участвует в преступлении, сознавая, что он является участником чужого деяния. Он находится под влиянием умысла исполнителя. Исполнитель осуществляет действия, образующие состав преступления, соучастник же выполняет иные действия, лежащие за пределами состава, описанного в норме закона. При этом Новаковский полагает, что преступное деяние выступает не только в форме составов преступления, предусмотренных в Особенной части УК, но и в других различных формах, в том числе в форме соучастия. Все эти формы деятельности образуют понятие преступления в широком смысле слова, и по австрийскому уголовному законодательству все они влекут в принципе одинаковое наказание. По мнению Новаковского, все эти формы осуществления преступления едины в своей сущности – они свидетельствуют о виновности субъекта, т.е. о наличии у него преступного умысла (См.: Лясс Н.В. Проблемы вины и уголовной ответственности в современных буржуазных теориях. – Л.: ЛГУ, 1977. – С. 69; Марущенко В.В. Основания уголовной ответственности по законодательству Австрии: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. – М., 1982).

^[4] Этот тезис имеет значение и в латиноамериканском законодательстве. Подстрекателем здесь традиционно признается лицо, преднамеренно склонившее другое лицо к совершению уголовно-наказуемого деяния (ст. 46 УК Коста-Рики; ст. 41 УК Панамы, ст. 42 УК Эквадора). Особенностью подстрекательства является то, что подстрекатель внушает другому лицу идею совершения преступления. Подстрекательство возможно лишь к совершению определенного, конкретного преступления. Что касается способов подстрекательства, то как отмечается в правовой литературе латиноамериканских стран, они могут быть самыми различными. Это могут быть убеждения, советы, приказы, угрозы и другие. Важно, чтобы подстрекательство было решающим фактором в определении воли подстрекаемого, и при отсутствии подстрекательства последний не совершил бы уголовно-наказуемого деяния. См.: Рейес Дарвин Вилявисенсио.Соучастие по Уголовному праву латиноамериканских стран: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. – М., 2000. – С. 16 и др.

[5] По этому признаку германской и французское законодательство принципиально отличается от китайского закона, который также в целом выдержан в русле континентальной системы права. В соответствии со ст. 29 УК Китая, лицо, подстрекавшее другое лицо к совершению преступления, должно быть наказано в соответствии с той ролью, которую оно играло в совместном преступлении. При этом, если подстрекаемый не совершил преступления, к которому его подстрекали, то подстрекателю можно назначить более мягкое наказание либо наказание ниже низшего предела. См.: Ахметшин Х.М., Ахметшин Н.Х., Петухов А.А. Современное уголовное законодательство Китая. – М.: ИД «Муравей», 2000. – С. 261; см. также: Цзян Хуэйлинь Основные черты уголовного кодекса Китайской Народной Республики: дис. ... канд .юрид. наук. – М., 1999.

[6] В этом существенное отличие положений законодательства значительного числа стран романо-германской системы от предписаний швейцарского уголовного закона. Согласно ч. 1 ст. 24 УК Швейцарии, наказуемо, в равной степени как и исполнительство, подстрекательство к совершению преступления или проступка. Правила акцессорности в части необходимости наличия главного действия исполнителя здесь те же, что и в Германии и Франции. Однако в ч. 2 ст. 24 УК Швейцарии закреплено следующее исключительное предписание: «тот, кто пытается склонить другое лицо к совершению преступления, наказывается за покушение на преступление». Тем самым, требование наличия главного действия ограничивается только случаями подстрекательства к проступку; неудавшееся подстрекательство к преступлению преследуется как покушение. (Уголовный кодекс Швейцарии / науч.. ред., предисл. и пер. А.В. Серебренниковой. – СПб.: Юридический Центр Пресс, 2002). По особому решает вопрос об ответственности за неудавшееся подстрекательство итальянский законодатель. Не считая возможным назначить за такое деяние наказание, он полагает допустимым применять меры безопасности в отношении лиц, чьи подстрекательские усилия не увенчались успехом (см.: Игнатова М.А. Уголовное право Италии: учеб. пособие для бакалавриата и магистратуры. – М.: Юрайт, 2017. – С. 34).

^[7] В ст. 46 УК Аргентины прямо установлено: «Тем, кто соучаствовал в совершении преступления и тем, кто оказал содействие исполнителям после его совершения, выполнив тем самым свое предварительное обещание об оказании такого содействия, назначается наказание в размере, уменьшенном от трети до половины наказания, предусмотренного в санкции для исполнителей преступления. Если исполнителям назначается лишение свободы в виде пожизненных каторжных работ, то соучастники наказывается каторжными работами на срок от пятнадцати до двадцати лет. Если исполнителям назначается пожизненное тюремное заключение, то соучастники наказываются тюремным заключением на срок от десяти до пятнадцати лет» (см.: Уголовный кодекс Аргентины / науч. ред. и вступит. ст. Ю.В. Голика; пер. Л.Д. Ройзенгурта. – СПб.: Юридический центр Пресс, 2003).