Государство как понятие, социальное явление и порядок

Статья посвящена проблеме определения понятия государства, цели и функций его как особой формы объединения людей, а также вопросу применимости слова «государство» к тому социальному феномену, которое оно призвано обозначать.

Ключевые слова: государство, государственность, понятие государства, сущность государства, образ государства, древнее право, законы Ману, политические учения.

Разногласие относительно определения понятия «государство», его функций и целей в политической и правовой науках существует на протяжение многих столетий. Достаточно вспомнить, как Блаженный Августин критиковал определение Цицерона, согласно которому « государство (res publica) есть устроение народа (constitutio populi), являющегося соединением толпы (coetus multitudinis), связанной согласием права и общением пользы (iuris consensu et utilitatis commione sociatus)» [6]. Августин отвечал, что в государстве, где нет единой веры в истинного Бога, не может быть права, поскольку такое право не будет отражать никакой правды, справедливости. «Что есть государство без правды, как не большая разбойничья шайка?» (remota itaque iustitia quid sunt regna nisi magna latrocinia?) [7] , спрашивает Августин, отвергая тем самым определение Цицерона и утверждая, что не любым правом должно быть связано «соединение толпы», а только правом, основанным на «божественной правде». Подобных примеров из истории политической мысли, разумеется, можно привести множество.

Подойти к этой проблеме можно по меньшей мере с двух сторон. Можно подойти к государству как к понятию, то есть объекту умозрительному, а можно как к объекту очевидной, видимой действительности. Если применять только первый подход, то едва ли рассуждение будет полным и основанным на достаточно прочных основаниях, поскольку понятие, являясь объектом мира умозрительного, идеального, не может быть подвергнуто изучению с той точностью, с которой физики подвергают изучению различные тела и явления природы ^[1] . К тому же в этом случае не удастся с достаточной ясностью рассмотреть то множество вещей, в которых находит своё «овеществление» данное понятие, и увидеть, как единое отражается во многом. В свою очередь, рассуждение, построенное исключительно на втором подходе, также не может претендовать на полноту и прочность основания, поскольку не позволит объединить множество разрозненных объектов видимой действительности в нечто единое, в чем это множество находило бы свое отражение. Таким образом, применяя только один из подходов, мы не сможем увидеть дуализм умозрительного и видимого, не сможем уразуметь соотношения слова и объекта. Поскольку, говоря о государстве, мы имеем дело как со словом, так и с множеством объектов материального мира, которые это слово призвано обозначать, представляется недопустимым рассмотреть вопрос с одной стороны, оставив совершенно без внимания вторую.

По этой причине наш подход будет являть собой своеобразную комбинацию этих двух, а именно: мы попытаемся, с одной стороны, отталкиваясь от обстоятельств очевидной действительности, понять, что из себя представляет «видимое государство», с другой стороны, обратимся непосредственно к слову и попытаемся установить, отражает ли оно в полной мере этот видимый социальный феномен и его признаки. Если же придем к выводу, что не отражает, то попытаемся представить то слово, которое, на наш взгляд, будет удовлетворять этим требованиям.

Уже в начале нашего исследования мы сразу сталкиваемся с затруднением. Дело в том, что в видимой действительности никакого «государства» как чего-то целого мы не наблюдаем, потому что всё, что мы наблюдаем, — это совокупность людей, которые вступают друг с другом во взаимодействие, живя на определенной территории, руководствуясь определенными правилами, нарушение которых наказывается. Не ошибемся, если скажем, что государство — это в первую очередь одна из форм объединения людей, однако форм объединения людей с такими признаками существует немало.

Второе затруднение заключается в том, что одно и то же социальное явление в разных языках называется разными словами, имеющими совершенно различный смысл и происхождение.

Понятие «государство» в русском языке этимологически связано со словом «государь», а то, в свою очередь, с древнерусским словом «господарь», означавшим изначально просто «хозяин» в частно-правовом смысле. Например, наиболее ранним свидетельством употребления этого слова является Берестяная грамота № 247, датируемая XI веком:

«<…> господарь въ нетѧжѣ недѣе <…> [8]»

Здесь это слово употребляется применительно к хозяину имущества, который (предположительно) не желает предъявлять иска о краже [2, c. 239]. В качестве титула правителя мы встречаем его только в XIVв. в документах русской канцелярии польского короля Казимира III в 1350г. в договоре, предметом которого был статус Галицкой Руси — « господарь роускоѣ землѣ » . Примечательно, что в одном из документов 1349г. на латинском языке тот же титул звучит как dominus terre Russie, и здесь нельзя не вспомнить, что и латинское dominus также изначально не употреблялось в качестве титула, а означало лишь «хозяин» в частно-правовом смысле . Что же касается слова «государство» (господарство), то наиболее ранние его употребления мы находим в грамотах киевского митрополита Ионы (XVв.), например, в послании к киевскому удельному князю Александру Владимировичу: « …еже въ тогдашняя времена было господарство отъ того православнаго самодержца всея русскыя земля Владимера на Кiеве…» [4, c. 578].

На языки романо-германской группы слово «государство» обычно переводится как State, Staat, Estado, Etat и т. д., но эти последние имеют совершенно иное происхождение и восходят к латинскому status, «положение дел, состояние». На тот же английский язык точнее было бы перевести «государство» как «dominion», учитывая этимологию . Считаем, что в русском слове «государство» мы найдем скорее больше информации об отдельном лице в рамках объединения людей и отношении других членов этого объединения к нему, нежели о том, чтó из себя представляет само это объединение людей, каковы его основные черты, функции и цели. Гораздо больше нам об этом скажет романо-германское State-Status.

Одно из наиболее ранних упоминаний понятия State в его «политическом» значении встречается в трактате Никколо Макиавелли «Il Principe» (на рус. «Государь»), в первой главе которого мы находим «…tutti gli stati sono o repubbliche o principati…» (ит. «все государства суть либо республики, либо монархии»). Как уже было отмечено ранее, этимология здесь приводит нас к латинскому status, которое означает некое состояние, положение политических дел.

Слово «государство», как мы уже заметили, по своему смыслу неразрывно связано с понятиями «власть», «владение». Предполагаем, что в сегодняшней России у большинства людей именно такие ассоциации и вызывает слово «государство»: власть, органы власти, держава ^[2] и т. д. В то же время для понимания явления государственности как особой формы объединения людей недостаточно понимания того, что в рамках государства существует какая-то власть. Она, бесспорно, существует, притом это власть совершенно особого рода, и главная особенность этой власти заключается в том, что она единственная имеет право на применение легитимного насилия, а именно — наказания ^[3] . Переход от произвольной личной расправы и кровной мести к передаче права осуществлять эту расправу особым субъектам, занимающим определенное авторитетное положение в обществе, является важным фактором политогенеза. Есть основания полагать, что без этого люди были просто не в состоянии поддерживать существование крупного сообщества, достаточно стабильного для того, чтобы его члены друг друга не уничтожили. Мы находим этот переход от личной мести к применению урегулированного правом принципа талиона практически во всех древних обществах: в Древнем Шумере ^[4] , Вавилоне, в праве Древней Иудеи, Греции, Рима, у древних ирландцев, в древнерусском праве и во многих других.

В том числе именно этот процесс, наличие которого мы можем обнаружить в истории практически всех известных нам государств, наталкивает на мысль, что в государстве власть, в частности, карательная власть, существует не ради этой самой кары, насилия или принуждения, а ради чего-то другого. Для того, чтобы ответить на вопрос, ради чего же тогда существует эта власть, обратимся к уже неоднократно упомянутому State-Status, которое являет собой особое состояние человеческого сообщества, сообщества представителей вида homo sapiens . Это особое сonstitutio такого сообщества , то есть его «устроение».

В рамках такого устроения жизнь людей приведена в соответствие с определенными правилами, которые выражаются в правовых нормах, обычаях, традициях, в религиозных догматах, в правилах культа, но главным образом, конечно, в правовых нормах, поскольку это те нормы, несоблюдение которых не допускается и нарушение которых влечет за собой наказание со стороны носителей государственной власти. Пребывающий в государстве человек является частью упорядоченного сообщества, в котором существуют известные правила. Способность выработать систему этих правил и установить подобный порядок позволила человеку создать так называемую антропосферу, то есть особую среду, отделяющую человека от дикой среды и позволяющую ему вести образ жизни, отличный от образа жизни дикого животного, которым homo sapiens по своей природе и является. Представляется излишним в рамках настоящей статьи приводить множество исторических фактов, особенно фактов военной истории, описаний социальных и психологических экспериментов, весьма недвусмысленно демонстрирующих, чтó бывает с человеком, когда он «выпадает» из установленного порядка, перестаёт быть им стесняем и получает полную свободу действий без угрозы понести за них ответственность.

Агрессивность и тяга к разрушению — неотъемлемые свойства человеческого существа, приобретенные в течение сотен тысяч лет эволюции. Считаем, что главная функция государства как State-Status заключается не в «господарстве», не во властвовании, принуждении или насилии. Главная функция государства как особой формы объединения людей заключается в установлении Порядка, препятствующего наступлению Хаоса, в котором природная человеческая деструктивность не встречает на своем пути никаких преград. Мы утверждаем, что «Государство» как State-Status — это не противоположность «Свободы», как думали и думают представители многих революционно-настроенных политических кружков и течений. «Государство» — это Порядок, противоположностью которого является Хаос. Власть и насилие — это не цели государства и, разумеется, не в них находит отражение его сущность. Это — средства, с помощью которых достигается состояние порядка.

Именно такой образ государства как Порядка весьма точно описан в древнем памятнике индийского права — Манавадхармашастре, известном как Законы Ману. В главе седьмой читаем: «Из страха перед ним (Наказанием — прим. автора) все живые существа — недвижущиеся и движущиеся — служат пользе и не уклоняются от исполнения дхармы» [Законы Ману. VII, 15], причем «служат пользе» ( санскр. bhogaya kalpante ) согласно мнению некоторых комментаторов не является верным переводом, а верным будет являться «позволяют, чтобы ими пользовались».

Также следует вспомнить и другую статью, которая гласит «Если бы царь не налагал неустанно Наказание на заслуживающих его, более сильные изжарили бы слабых, как рыбу на вертеле…» [Законы Ману. VII, 20] и далее перечисляются прочие беды, которые произойдут, если людей не будет сдерживать наказание. Небезынтересным является то, что царь в таком случае выступает не просто в качестве судьи или правителя. Он, будучи представителем варны кшатриев (воинов), обязан выполнять главную добродетель (дхарму) кшатрия, а именно — он является стражем, охранителем. Причем, то, что охраняет царь посредством управления и наложения наказаний ^[5] , превосходит по важности любой другой объект, охраняемый любым другим воином, потому что царь охраняет всеобщий Порядок. Его задача — ставить преграды на пути к разложению общества и возращению его в звериное состояние, где сильные «изжаривают слабых на вертеле», где невозможны жертвоприношения богам, неизбежно размывание границ между варнами, в результате чего никто не сможет выполнять свою дхарму, а это приведет, по мнению составителей Законов Ману к неизбежному разрушению Вселенной. В главе I ст.87 читаем «Для сохранения это Вселенной он (бог Брахма — прим. автора) , пресветлый, для рожденных от уст, рук, бедер и ступней ^[6] установил особые занятия». Без этих особых групп, каждая из которых выполняет свой круг действий для поддержания порядка, ни государство, ни даже Вселенная, по мнению составителей законов Ману, существовать не могут и без них мир будет неминуемо ввергнут в бездну беспорядочного насилия, разрушения и хаоса.

В Законах Ману весьма отчетливо показано государство, олицетворяющее собой порядок, и правитель такого государства показан как страж порядка, а не угнетатель народа, тиран, «душитель свободы» или нечто в этом роде ^[7] . Между прочим, также стоит отметить, что под дхармой понималась не только «добродетель» или надлежащее поведение, но и Вселенский закон, порядок Вселенной, наподобие греческого Логоса, что не может опять-таки не наталкивать на мысли об определенных особенностях мировоззрения и правосознания людей, для которых эти слова являлись частью родного им языка.

В свете вышеизложенных соображений, считаем, что слово «государство» не передаёт смысл обозначаемого им социального феномена. Гораздо более точным было бы слово «устроение» от латинского constitutio или «состояние» от латинского status. Разумеется, употребление слова «государство» является уже сформировавшейся традицией, однако крайне важно, на наш взгляд, отдавать себе отчет в том, что сущностью того социального феномена, который это слово обозначает, является не «господство», не «господарство» и не угнетение каким-то «хозяином» своих подвластных или одним классом другого, а обеспечение порядка, благодаря которому только и может существовать, процветать и развиваться биологический вид homo sapiens. Поскольку именно это мы считаем сущностью государства, мы признаём, что только то объединение людей, которое способствует установлению и сохранению порядка, удержанию человеческого стремления к разрушению и взаимному уничтожению, может называться государством — Status, Constitutio . Это, конечно же, ставит перед нами ряд новых вопросов, например, о соотношении отдельного человека и Государства, прав человека и государственных целей, интересов отдельного лица и интересов сообщества, в рамках которого он существует. Однако этот вопрос выходит за рамки настоящего исследования, потому здесь мы вынуждены оставить его без внимания, но не с целью забыть о нем и других важнейших вопросах, вытекающих из нашего вывода, а исключительно с целью сделать их предметом отдельного, самостоятельного и более подробного исследования.

1. Золтан А. Interslavica. Исследования по межславянским языковым и культурным контактам — М.: «Индрик», 2014.
2. Зализняк А. Древненовгородский диалект — 2-е издание, переработанное с учетом материала находок 1995–2003 гг. — М.: Языки славянской культуры, 2004.
3. Законы Ману. — М.: Изд-во ЭКСМО-ПРЕСС, 2002.
4. Из истории русской культуры. Т.II; Кн.1: Киевская и Московская Русь / Сост. А. Ф. Литвина, Ф. Б. Успенский. — М. Языки славянской культуры, 2002.
5. Коркунов Н. М. Лекции по общей теории права. — М.: РОССПЭН, 2010.
6. Cicero. De re publica. I, 39
7. Aurelius Augustinus. De Civitate Dei. IV, 4
8. НГБ. Том V. Грамота №247.

^[1] Кроме разве что тех случаев, когда слово изучается исключительно как часть языка, например, в рамках этимологических исследований.

^[2] Кстати, слово «держава» обязано своим происхождением греческому κράτος, κρατεῖν «держать, властвовать».

^[3] Многие исследователи предпочитают говорить о «принуждении», однако мы соглашаемся здесь с Н.М.Коркуновым, который в своих знаменитых «Лекциях по общей теории права» подметил, что это слово («принуждение») не вполне применимо к государству, поскольку «принудить» означает «заставить», в то время как действительно «заставить» государство почти никогда и никого не может. Оно может «наказать» , но это не значит «заставить». Принуждение может иметь место разве что в случаях, таких как, например, принудительное изъятие вещи по решению суда в рамках гражданского спора, однако даже здесь «отобрать силой» это не то же, что «заставить отдать». Тот, кто не хочет повиноваться, не будет повиноваться. Государство может наказать человека за убийство, но оно не может заставить его не убивать.

^[4] Уточним, что имеются ввиду Законы царя Ур-Намму, прибл. 2100 г. до Р.Х. В этих законах (и это удивительно) талион уже заменяется денежным штрафом, что является серьезным шагом в правовом и культурном развитии цивилизации. Интересно отметить, что в Кодексе Хаммурапи, даже при том, что вавилоняне испытали влияние Шумера, подобных норм не встречается, а применяется прямой талион.

^[5] Любопытно, что на санскрите эти понятия («управлять» и «налагать наказание») очень близки. В Законах Ману для понятия «искусство управления» используется слово dandaniti, где danda — это «палка». Иными словами, искусство политики у древних ариев было тесно связано с пониманием, как и когда следует применять «палку», наказание.

^[6] То есть для брахманов, кшатриев, вайшьев и шудр.

^[7] Кстати, по тем же Законам Ману, царь, отклонившийся от своей цели, считался нарушителем дхармы и заслуживающим суровой участи, о чем говорит гл. VII ст.111 «Царь, который по неразумению беспечно мучает свою страну, немедленно лишается вместе с родственниками страны и жизни. Как от мучения гибнут жизни людей, так от мучения страны гибнут жизни царей».