Автобиография А. Т. Болотова в контексте русской мемуарной литературы XVIII в.

Возникновение автобиографического жанра в России связывается с особенностями послепетровской эпохи и просветительской деятельностью Екатерины II. Первые образцы автобиографической литературы еще следовали канонам летописи; позже сухая хроника превратилась в «документ о себе». Мемуары XVIII века (исследователи говорят о 41 произведении автобиографического характера, что свидетельствует о популярности жанра) были ориентированы исключительно на семью и потомков. Публичное издание и тиражирование произведения было не принято и неизменно осуждалось. Резкое неприятие публичного разговора о себе было в некоторой степени связано с нормами христианской морали. Так, Ю. Зарецкий отмечает, что «прямая соотнесенность «разговора о самом себе» с грехом, обозначенная Фомой (теолог утверждал, что «порочен тот…кто без достаточных оснований себя восхваляет, а также и с оными; порочен также тот, кто прегрешения свои выставляет напоказ, словно похваляясь ими…» [1, c. 186]), и его формула запретности такого разговора при некоторых возможных исключениях достаточно определенно выражают отношение к автобиографизму средневековой культуры» [1, c. 187]. Первыми и единственными на тот момент читателями выступали ближайшие родственники автора. Появление автобиографий этого периода оправдывалось мемуаристами, в первую очередь, желанием принести пользу отечеству и нацеленностью на воспитание подрастающего поколения, поэтому произведения предназначались для детей, внуков и т. д. Потомки должны были не только сохранить письменную историю своего рода, но и постараться построить свою жизнь по представленному образцу.

Андрей Тимофеевич Болотов (1738–1833 гг.) оставил потомкам после себя много ценных сведений, однако главным трудом его жизни являются Записки под названием «Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков». Детство и отрочество Андрея Тимофеевича типичны для дворянских детей XVIII века: Болотов родился в семье офицера и по существующей традиции был сразу зачислен в полк. Отметим, что с самого детства в его характере преобладали две ярко выраженные черты: любознательность и крайняя осторожность. Благодаря природной тяге к знаниям, Болотов почти самостоятельно проучился в пансионе. Однако, учение урывками не устраивало Болотова: он начинает читать и переводить немецкие и французские книги (энциклопедические, экономические, а также популярные тогда романы), все, которые только мог приобрести. Позже А. Т. Болотов приохотился к книгам по садоводству и т. п. Осторожность уберегла его от участия в государственном перевороте, куда пытался вовлечь Болотова его давний знакомый по армейской службе Григорий Орлов, и от членства в масонской ложе Н. И. Новикова. В своей деревенской жизни А. Т. Болотов также избегал конфликтов, но своего не упускал, достаточно обратиться к описанию межевых споров с соседями-помещиками. После выхода в отставку Болотов переезжает в свое имение Дворяниново и начинает заниматься сельским хозяйством. Ощущая потребность поделиться накопленными в процессе работы знаниями и не удовлетворясь перепиской с Вольным экономическим обществом, Болотов начинает издавать собственный журнал — «Сельский житель», позже, вместе с Н. И. Новиковым (Болотов при этом выступал в качестве автора статей, переводчика, иногда даже переписывал материалы набело; Новиков же взял на себя все издательские обязанности), — «Экономический магазин». В свободное от основной работы время Болотов занимается возведением пейзажного парка в Богородицке, куда он был назначен управляющим. Также Болотов активно переводит произведения зарубежной литературы; им были написаны пьесы для домашнего театра, пользовавшиеся популярностью у местных жителей, а также загадки для детей, нравоучительные сочинения («Чувствования христианина, при начале и конце каждого дня в неделе, относящиеся к самому себе и к Богу», «Путеводитель к истинному человеческому счастью», «Детская философия» и др.).

Исследователи отмечают, что авторитет художественной литературы в XVIII веке был еще невысок. Писательство в качестве профессии еще не сложилось, и занятие литературным творчеством продолжало восприниматься с предубеждением некоторыми людьми «старой закалки». Писательство «для себя», в отличие от публичного выступления с произведением, не осуждалось, однако одним из главных критериев оценки значимости художественного произведения и оправданием появления в печати была степень его общественной полезности: «Как только произведение выходит в свет, к нему начинают предъявляться общие для эпохи требования. В условиях, когда литературная деятельность являлась монополией государства, естественно, таким критерием стала государственная, общественная полезность» [2, c. 106]. Мемуарная литература не была исключением. Поскольку появление записок в печати в XVIII веке было явлением довольно редким, то, как отмечает А. Г. Тартаковский, авторы ощущали необходимость объяснить столь смелый поступок. Обычно стремление поделиться воспоминаниями оправдывалось авторами либо непосредственной полезностью, либо назидательными достоинствами произведения. Таким образом, записки выполняли чисто утилитарную функцию — помочь воспитать достойного человека, предоставив образец жизнестроительства. Поскольку возникновение мемуарной литературы связывается с эпохой Нового времени и осознанием человеком собственной индивидуальности, то желание оставить о себе память становится вполне естественным и вписывается в новое мироощущение. Необходимость осознать свое место в историческом процессе осознавалась как долг перед родом: отсюда такое пристальное внимание к семейной хронике (сожаление из-за отсутствия необходимых сведений, подробное описание собственной жизни как с бытовой, так и с общественной стороны). В любом случае, записки служили своеобразным памятником их автору наряду с фамильными реликвиями, портретными галереями и т. п. и определяли его роль в исторической эпохе [3].

А. Т. Болотов известен не только как аграрий-новатор, но и как автор наиболее обширных мемуаров XVIII века, что позволяет ученым видеть в них ценное историческое свидетельство. Их фактическая сторона, безусловно, интересна, однако Болотов больше внимания уделяет не сухой констатации фактов, а собственным размышлениям и переживаниям. Таким образом, на первый план в Записках выступает личность автора в ее взаимодействии с обществом.

Отсутствие фикции является одним из ключевых требований при написании мемуаров, и мемуаристы XVIII века (в XIX веке необходимость подобного объяснения перестала осознаваться автором. Обратим внимание на литературную ситуацию в России XVIII века: переводные «галантные» и «плутовские» романы были чрезвычайно популярны и в немалой степени влияли на модели поведения в обществе. Часто герои были представителями среднего сословия, что позволяло читателю отождествлять себя с ними. Отсюда — интерес к частной жизни, которая тоже может быть наполнена разнообразными «приключениями») обычно акцентируют на этом внимание: «Намерение мое состоит в том, чтоб писать сущую правду для собственнаго в настоящее и будущее время приведения на память прошедших моих лет приключений; писать так, как пишутся дневные записки. Следовательно писать небылицы или выдумки было б тож самое, чтоб обманывать самого себя» [4, c. 3]. Подобное объяснение можно встретить и у А. Т. Болотова: «…мне не достанется другого делать, как пересказывать вам только то, что действительно со мной случилось и вы сами того верно не похотели б, чтоб я для украшения моего сочинения, или для придания ему более приятности стал выдумывать небылицы, или затевать и прибавлять что-нибудь лишнее к бывшим действительно приключениям» [5, c. 4]. Установка на правдоподобность позволяла поставить мемуарную литературу в один ряд с документом: «Если бы я историю мою наполнил важнейшими и достойнейшими любопытства описаниями, то не имела бы она исторической истинности» [4, c. 65]. Поскольку мемуарная литература рассматривается исследователями в качестве одного из видов исторического свидетельства, хотя ее ценность периодически подвергается сомнениям, (подробнее: [6, c. 231–243]), то возникает вопрос о степени превалирования субъективного начала в авторской оценке «вспоминаемых» событий. И. О. Шайтанов, например, так определяет специфику мемуаров: «Мы ожидаем от мемуаров фактической точности, но факт — это не только дата, событие, но и впечатление. Быть может, именно впечатление есть суверенная область мемуаров — наиболее личного документа эпохи» [7]. Подобное определение вполне подходит к Запискам А. Т. Болотова. Его воспоминания, как и большая часть мемуарной литературы XVIII века, изначально не были предназначены для печати; по существующей традиции их аудитория ограничивалась рамками рода: «…писал сие…для удовольствования любопытства моих детей, и тех из моих родственников и будущих потомков, которые похотят обо мне иметь сведение…» [5, c. 2]. А. Г. Тартаковский отмечает, что «общественно-современное назначение мемуаров представлялось неприемлемым прежде всего с точки зрения принятой тогда системы культурных ценностей, будучи глубоко чуждым нормам этики и литературного поведения XVIII в». [8, c. 95]. Болотов, пенявший своим предкам за нерадивость, ответственно подошел к написанию воспоминаний: их базу составили дневниковые записи, которые он вел всю свою жизнь, что исключает сомнения в достоверности изложенных событий (поскольку ведение дневника предполагает максимальную честность автора наедине с самим собой). Позднее — в 1789–1816 гг. — дневники были переработаны в Записки (по Запискам Болотова выходит, что писать мемуары он начал немного раньше: «Между тем, достопамятно, что в первых числах сего месяца получил я охоту описать всю мою жизнь, наипаче начать продолжать давно уже учиненное том начало, к которому делу и приступил я 7-го числа сего месяца» [9, c. 198]. Таким образом, начало Запискам было положено 7 декабря 1787 года по старому стилю. По Запискам можно также установить, что к январю 1789 г. у Болотова были написаны первые 2 тома, при этом первый, сгоревший на пожаре, Болотов намеревался написать заново; 8 декабря 1789 г. была закончена и третья часть, написанная по уверениям автора, за 13 дней. О впечатлениях от книги Болотов пишет воображаемому «приятелю»: «Книжки будут прекрасныя! Настасья только и говорит, что не только-де нам, но и иным любопытны. Я пишу их прямо на-бело на самой белой бумаге и украшаю начальныя слова каждаго письма, вместо виньеток, рисуночками пером-тушью, имеющими отношение к материям, в письме содержащимся» [9, c. 696]. Тезис Тартаковского о том, что в любом произведении мемуарного жанра изначально присутствует ориентация на публику, подтверждается словами Болотова). Необходимо помнить о том, что Записки писались Болотовым довольно длительное время (около 27 лет) и целенаправленно были оформлены по определенной системе. Обратим внимание на выдержанность единого стиля на протяжении всех частей мемуаров, тщательно продуманную структуру (Болотов оформил свои воспоминания в виде «писем» к некоему вымышленному приятелю, что оправдывало доверительный тон повествования. По мнению М. А. Крючковой, письмо «позволяло передать естественный ход событий, внести в повествование момент субъективности восприятия времени, разбить информацию на некие цельные блоки. Форма письма в данном случае оказалась более адекватной задачам мемуарного творчества, способствовала освобождению мемуаристики от традиций летописного жанра» [3, c. 25]). Вот как описывает процесс работы Болотова над своими мемуарами А. Г. Тартаковский: «По мере подготовки на основе чернового дневника отдельных частей своей «Жизни» он давал читать их детям, но при этом некоторые чересчур откровенные описания темных сторон быта, неблагоприятные, по его мнению, в воспитательном смысле, намеренно не переносил из дневника в беловой текст воспоминаний или всячески их смягчал и приукрашивал» [8, c. 83]. Черновые записи неоднократно переписывались набело самим автором; впоследствии сын А. Т. Болотова, Павел, украсил их рядом рисунков и виньеток. Всего рукопись составила 29 томиков. О скрупулезности «отделки» мемуарного текста Болотовым писал еще М. Семевский в предисловии к изданию Записок в «Русской старине»: «Почерк его четок, ясен, красив, — на каждой странице одинаковое число строк, чуть не одинаковое число букв…» [11, c. V] и т. д.

Записки преследовали двоякую цель: с одной стороны, как и было заявлено в предисловии, — Болотов хотел оставить о себе память (стремление к увековечиванию (будь то создание памятников, фамильных галерей или просто хранение памятной вещи) вообще было характерно для XVIII века. М. А. Крючкова связывает это с особым восприятием времени, которое «нужно укротить, вывести из текучего состояния, опредметить» [3, c. 18]) потомкам (мемориальная функция); с другой стороны — Записки должны были послужить образцом жизнестроительства (дидактическая функция). Болотов, добившийся признания и уважения благодаря своим обширным знаниям, имел все основания полагать, что он мог послужить примером для подражания. В целом, дидактическая направленность литературы была характерна для XVIII века: В. П. Степанов отмечает такие пользовавшиеся популярностью среди читателей произведения, как «„Письма“ госпожи Ламбер; приписывавшаяся Фенелону и переведенная В. К. Тредиаковским „Истинная политика…“, „Совершенное воспитание…“ аббата Бельгарда в переводе С. С. Волчкова» [2, c. 109]. Также нельзя не отметить влияние идей Ж.-Ж. Руссо и педагогической деятельности И. И. Бецкого.

Записки А. Т. Болотова неоднократно издавались на протяжении XIX-XX вв. С некоторыми отрывками из мемуаров впервые познакомил читателя журнал «Сын отечества» (1839 г.). Однако представленные выдержки из автобиографии не отражали всех особенностей Записок, личности автора не было «видно». Несколько позднее (1850–1851 гг.) к мемуарам Болотова обратились «Отечественные записки», а потом (1858 г, 1860 г.) «Библиотека для чтения». Этими журналами было издано около 1/5 всей автобиографии А. Т. Болотова. Единственной успешной публикацией мемуаров можно назвать издание М. Семевского (1870–1873 гг.) — здесь представлен полный текст воспоминаний с минимальными правками, не искажающими общую картину. В XX веке издатели снова обращаются к мемуаристике Болотова (издательство Academia в 1931 г., издательство «Современник», 1986 г., издательство «Терра», 1993 г. и ряд других). Отметим, что Записки Болотова интересовали издателей и исследователей преимущественно с исторической точки зрения и не рассматривались в качестве полноценного художественного произведения. В настоящее время также нет полного переиздания мемуаров Болотова с необходимыми комментариями. Творческое наследие А. Т. Болотова огромно (С. Венгеров насчитывает 350 томов) и нуждается в систематизации и глубоком изучении не только историками, но и литературоведами, поскольку язык мемуарного произведения Болотова разительно отличается от языка художественной литературы XVIII века.

Литература:

1.                  Зарецкий Ю. П. Смертный грех гордыни и ренессансная автобиография // Средние века. 1992. Вып. 55. С. 185–194.

2.                  Степанов В. П. К вопросу о репутации литературы в середине XVIII в. В кн.: XVIII век. Сборник 14. Русская литература XVIII — начала XIX века в общественно-культурном контексте. Л.: «Наука», 1983. С. 105–120.

3.                  Крючкова М. А. Русская мемуаристика второй половины XVIII в. как социокультурное явление. Вестн. моск. ун-та. Сер. 8, История. 1994. № 1. С. 17–28.

4.                  Добрынин Г. И. Истинное повествование или Жизнь Гавриила Добрынина, им самим писанная в Могилеве и в Витебске. 1752–1823. В трех частях. Санкт-Петербург. Печатня В. И. Головина, 1872. 380 с.

5.                  Записки Андрея Тимофеевича Болотова. Том первый. Части I–VII // Русская старина. Ежемесячное историческое издание. Приложение. Санкт-Петербург: Печатня В. И. Головина, 1870. 1017 с.

6.                  Зарецкий Ю. П. Стратегии понимания прошлого: Теория, история, историография. М.: Новое литературное обозрение, 2011. 384 с.

7.                  Круглый стол: Мемуары на сломе эпох [Электронный ресурс] // Журнальный зал: сайт. — URL: http://magazines.russ.ru/voplit/2000/1/krugly.html (дата обращения 04.09.2012).

8.                  Тартаковский А. Г. Русская мемуаристика XVIII — первой половины XIX в. М.: Наука, 1991. 288 с.

9.                  Записки Андрея Тимофеевича Болотова. Том четвертый. Части XXII–XXIХ. Санкт-Петербург: Типография В. С. Балашева, 1873. 1330 с.

10.              Крючкова М. А. Русская мемуаристика второй половины XVIII в. как социокультурное явление. Вестн. моск. ун-та. Сер. 8, История. 1994. № 1. С. 17–28.

11.              Семевский М. И. Предисловие // В кн.: Записки Андрея Тимофеевича Болотова. Том первый. Части I-VII // Русская старина. Ежемесячное историческое издание. Приложение. Санкт-Петербург: Печатня В. И. Головина, 1870. С. III–X.