Лексический аспект создания образа Владимира Бельтова в романе «Кто виноват?» | Статья в сборнике международной научной конференции

Отправьте статью сегодня! Журнал выйдет 30 ноября, печатный экземпляр отправим 4 декабря.

Опубликовать статью в журнале

Библиографическое описание:

Поленова, О. И. Лексический аспект создания образа Владимира Бельтова в романе «Кто виноват?» / О. И. Поленова. — Текст : непосредственный // Современная филология : материалы II Междунар. науч. конф. (г. Уфа, январь 2013 г.). — Уфа : Лето, 2013. — С. 23-25. — URL: https://moluch.ru/conf/phil/archive/78/3198/ (дата обращения: 16.11.2024).

«<...> и в лице его как-то странно соединялись добродушный взгляд с насмешливыми губами, выражение порядочного человека
с выражением баловня, следы скорбных дум
с следами страстей, которые, кажется, не обуздывались».

Герцен А. И. «Кто виноват?»


В своей статье Исайя Берлин, знакомя читателей с биографией А. И. Герцена, отмечает основные моменты его мировоззрения — «идея о сложности и неразрешимости главных человеческих проблем и, вследствие этого, абсурдности попыток их разрешения с помощью политических или социологических средств <…>» [3]. В связи с тем, что «<…> независимость [Герцена. — О. П.] от партии или учения и привычка высказывать самостоятельные и временами вызывающие замешательство суждения» [3] является одной из главных идей статьи, мы не станем говорить о времени создания произведения, а обратимся к проблемам человека в романе «Кто виноват?», к проблеме создания образа человека, вторгающегося в мир других людей, «виновного» в их дисгармонии.

Как отмечает Фреде Виктория в «Истории коллективного разочарования: дружба, нравственность и религиозность в дружеском кругу А. И. Герцена» [6], А. И. Герцен испытал и восторг, и сомнение, и разорванность, и метания, что, в конечном итоге, позволило ему провозгласить своим лозунгом следующие слова: «КАЖДЫЙ ОТВЕЧАЕТ ЗА СЕБЯ» [2]. Это проблемы, с которыми может столкнуться человек. Все они нашли свое отражение в романе «Кто виноват?». В романе каждый герой сталкивается с рядом проблем, ломающих его судьбу, при этом в ответе будет он сам за свои же поступки.

В конфликте Бельтова с Круциферским часто усматривают политический конфликт, но в данной работе мы рассмотрим семейный мир, столкнувшийся с противоречивой личностью «образованнейшего человека Владимира Бельтова» [2].

А. И. Герцен не раз говорит, что о существовании «Любоньки и скромного, милого Круциферского» можно легко забыть, потому что и «рассказывать об этих четырех годах [их семейной жизни. — О. П.] нечего» [2]. Их мир не меняется, они не хотят его менять, их гармоничные отношения друг с другом и с окружающим миром стабильны. В их мире нет ничего резкого: даже лексика, подобранная автором для описания их жизни, не носит в себя агрессивного или отрицательного характера — «Яша ухватил за перчатку и вытягивал часы» [2] (предложение могло бы быть построено по-другому: «Яша ухватил за перчатку и выхватил часы»). Даже детская радость показана не резкой, импульсивной, какой она часто бывает, а размеренной, соответствующей миру родителей.

Немаловажно и то, что для Семена Ивановича Крупова «семья Круциферского — была его семья; он туда шел пожить сердцем <…>, отдохнуть, глядя на их счастье — [курсив мой. — О. П.]» [2]. Жизнью Любоньки и Дмитрия можно было восхищаться, другим людям приятно созерцать их счастье, любому будет уютно быть рядом с ними, они настоящие.

В своей работе «Художественное пространство в прозе Гоголя» [5] Ю. М. Лотман называет такой тип пространства, какой присущ Круциферским, «домашним»: для него характерен уют, радушие, гостеприимство, доброжелательность, в нем ничего не происходит. Именно гостеприимство станет для семьи учителя той причиной, которая станет «лазейкой» для вторжения чужого внешнего пространства в мир внутреннего спокойствия.

О том, что Владимир Бельтов поражает не только семью Круциферских своим неожиданным приездом, но и весь город, свидетельствуют следующий отрывок текста:

«Не прошло и месяца после водворения Бельтова в NN, как он успел уже приобрести ненависть всего помещичьего круга, что не мешало, впрочем, и чиновникам, с своей стороны, его ненавидеть» [2].

Слово «водворение», столь неожиданно введенное рассказчиком в текст, дает нам основания полагать, что герой активно вникал в жизнь города, так же активно, как и в семью Любоньки.

А указанное автором взаимное нерасположение Бельтова и высокопоставленных лиц лишний раз доказывает нам противоречивость его натуры.

Семья никогда никого не принимала, кроме Семена Ивановича, и вдруг их посещает совсем не знакомый человек. Бельтов располагает людей к себе, но при этом «хозяева немного сконфузились» [2], первое время им не о чем говорить. Но радость Бельтова и его желание общаться с образованным человеком берут свое, общение становится легким и открытым. Но это получилось потому, что Бельтову не было скучно, ведь он всегда «заботится о том, чтобы ему не было скучно» [4]. Когда Дубасовский приглашает его к себе на обед, Бельтов думает: «Скука будет смертная… А делать нечего, надобно ехать, а то обидится» [2]. Таким образом, Бельтов так же, как и Печорин, делает всё, чтобы сделать свою жизнь нескучной.

Бельтов по этой же причине хотел «вызвать Любовь Александровну на какой-то теплый ответ» [2]. Ему интересно проводить вечера в кругу Круциферских, ему нравится бросать взгляд на Любовь Александровну, заставляя её мучиться. Он, подобно Печорину, убежден, что его избранница его любит: «Скажу больше: вы не остались равнодушны ко мне; вероятно, иной вечер и вы меня ждали, я видел радость в ваших глазах при моем появлении — <…>» [2].

Владимир врывается в гармоничное течение жизни Круциферских и одерживает победу. Он легко может контролировать ситуацию, которую сам же создает: констатируя факт того, что Любовь скучает без него в его отсутствие, он вынуждает её признать, что она к нему не равнодушна, а потом и вовсе ставит её перед фактом, что можно любить одновременно нескольких людей:

— Вы не справедливы, — отвечала Круциферская дрожащим голосом, — я никогда не скрывала моей дружбы к вам, я не имела в этом нужды.

— Так отчего же, скажите, — возразил Бельтов, схватив её за руку и крепко её сжимая, — <…> я не имел силы прийти к ней [к женщине. — О. П.] и взять её за руку, и смотреть в глаза, и говорить… и говорить… и склонить свою усталую голову на её грудь.

— Оттого, — отвечала Круциферская с какой-то отчаянной энергией, — оттого, что эта женщина принадлежит другому и любит его.. да! да! любит его от души.

Бельтов бросил её руку.

— Представьте себе, что я именно этого ответа и не ждал, а теперь мне кажется, что другого и сделать нельзя. Однако позвольте, разве непременно вы должны отвернуться от одного сочувствия другому, как будто любви у человека дается известная мера? [2]

С появлением Владимира Бельтова в жизни Любови Круциферской её гармоничные отношения с жизнью исчезли, исчезли тишина и спокойствие. Это автор подчеркивает даже лексическими средствами: этот диалог с Бельтовым подчеркивается лексемами, связанными с резким и импульсивным поведением — «схватив (за руку)», «крепко сжимая», «с какой-то отчаянной энергией», «бросил». Он привнес в мир Любови Круциферской динамику жизни, стихию действия, к которой она не была готова. Она боится признаться себе в том, что любит Бельтова. Именно поэтому она говорит: «эта женщина принадлежит другому и любит его.. да! да! любит его от души», тем самым саму себя убеждая в том, что также, с прежней силой любит своего мужа. Она пытается противостоять Бельтову, но он намного активнее и продуманнее ведёт диалог, чем она.

Создание образа Бельтова во многом обеспечивается также рядами противопоставлений, которые приводит автор при обращении к своему герою. Этому способствует парадигма антонимическая парадигма, вводимая практически при каждом обращении к образу героя.

Приведём следующие примеры.

Когда Бельтов приезжает в город, он сразу же поражается своим ощущениям:

«Что значит эта тишина, — думал Бельтов, — глубокую думу или глубокое бездумье, грусть или просто лень? Не поймешь. И отчего мне эта тишина так тягостна <…>? Я люблю тишину. Здесь не то. <…>» И Бельтов невольно переносился в шумные кипящие народом улицы других городков <…>» [2]

В этом отрывке противопоставляются постоянные вкусы героя с сиюминутными: обычно он ценит тишину, но сейчас тишина кажется ему ненужной, и он хочет шумного города. Противопоставляются концепты «тишина» и «шум».

«Всё ничего, сегодня идет, как вчера, все очень обыкновенно, а вдруг пройдет страшное, нажито, прожито бездна. Так и было с Бельтовым: он нажил и прожил бездну, но не установился» [2].

Натура героя представляется нам не оформленной до конца, потому что, по словам рассказчика, он ещё не нашел своего места в жизни. Словосочетание «прожил бездну» и глагол «не установился» являются, на мой взгляд, контекстными антонимами, так как несут противоположенные смыслы.

Не менее показательным в отношении антонимической основы сюжета, влекущей за собой создание противоречивого образа Владимира Бельтова, является следующий фрагмент текста:

«Что же делал Бельтов в продолжение этих десяти лет?

Все или почти все.

Что он сделал?

Ничего или почти ничего» [2].

Когда читатель знакомится с этим эпизодом, он, несомненно, понимает, что Бельтов брался за многое, многое начинал, но никак не заканчивал своих начинаний, ничего в итоге не добившись. Перед нами яркое противопоставление стремления ко всему и настоящая жизнь без всего («все — ничего»), своеобразная антонимическая парадигма текста.

Рассмотренные выше примеры создания противоречивого образа Владимира Бельтова также позволяют читателю понимать события жизни героя как противоречивые, поворотные в его судьбе, но подчас неразрешимые.

В своем романе А. И. Герцен старается показать, что не важно, что произошла какая-то ситуация, возникла какая-то проблема, а важно то, возможно ли найти правильный выход из ситуации и подходящее решение проблемы. Можно ли найти виноватых? Как выстоять в неоднозначно оцениваемых жизненных ситуациях? Автор в заключение своего романа наводит читателя на указанную во вступлении мысль: каждый отвечает за себя сам. Помимо этого, А. И. Герцен показывает, что противоречивые, неоднозначные ситуации могут оставаться без решения, то есть иногда решением проблемы бывает уход от её решения. Главная идея произведения — жизнь человека в ситуации неразрешимой проблемы. Роман основывается на богатом опыте писателя: А. И. Герцен создавал произведение тогда, когда сам осознал, что от «разговора с самим собой» об этом он «убежать» не сможет. Именно поэтому о произведении чаще всего пишут именно в сопоставлении с биографией писателя (о чём свидетельствуют рассмотренные работы).

Связи А. И. Герцена с произведением посвящена не одна статья Большой Советской Энциклопедии, в которой так же, как и в рассмотренных статьях, рассматривается стремление Александра Ивановича Герцена постигнуть связь природы и человека и, как следствие, размышления об истоках всего мирского, которые, в основе своей, являются вопросом «Кто виноват?» «в таком положении мироустройства и как его изменить» [1].

В заключение отметим, что, благодаря разным аспектам создания образа Бельтова (лексический аспект, аспект развития сюжета, аспект тех способов взаимодействия Бельтова с разными персонажами и т. д.) перед нами предстает образ человека, который привнес в уже сформировавшийся, готовый мир какие-то свои планы, что-то своё; он намного активнее, чем все лица романа. Поэтому активное начало Бельтова губит мир Круциферских, при этом причиняя страдания себе, поскольку он не может воплотить своё желание в жизнь — он не может быть вместе с Любовью Круциферской. Единственно от этого он страдает. Единственно это является причиной распада внутреннего «я» Бельтова и распада целого мира семьи. Он внес хаос в гармонию, теперь её невозможно восстановить, но вопрос всё равно остается открытым: виноват ли в этом Бельтов или это вина миропорядка.


Литература:

  1. Большая советская энциклопедия. М., 1969–1978.

  2. Герцен А. И. Кто виноват? М., 1989.

  3. Исайя Берлин Александр Герцен. (пер. с англ. И. Казаковой) // НЛО., 2001, № 49.

  4. Лермонтов Ю. М. Стихотворения; Поэмы; Маскарад; Герой нашего времени. — Л., 1988.

  5. Лотман Ю. М. Художественное пространство в прозе Гоголя // Лотман Ю. М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988.

  6. Фреде Виктория История коллективного разочарования: дружба, нравственность и религиозность в дружеском кругу А. И. Герцена — Н. П. Огарева 1830–1840-х гг. (пер. с англ. С. Силаковой) // НЛО., 2001, № 49.


Основные термины (генерируются автоматически): жизнь, автор, владимир, какая-то отчаянная энергия, Любовь, мир, противоречивый образ Владимира, роман, семья, ситуация, тишина, эта.