В статье рассматривается функционирование категории Времени в поэтике члена групп «Чинари» и ОБЭРИУ Александра Введенского. Анализ художественных текстов, составляющий основную часть работы, проводится в связи с существующими исследованиями на данную тему.

Ключевые слова: Александр Введенский, русская литература XX века, ОБЭРИУ, Чинари, авангард, анализ художественного текста, поэтика художественного текста

Творчество Александра Введенского представляет интерес с точки зрения своей цельности и гомогенности в идейно-тематическом плане. В дошедших до нас 48 художественных текстах поэта прослеживается строгая концепция, в русле которой Введенский работал на протяжении всей жизни. Основную тематику, которая его занимала, поэт определяет с помощью специфической триады: Время, Смерть, Бог [5]. Именно три эти трансцендентных по своей природе категории Введенский рассматривал и пытался познать с помощью разработанного им метода, определяемого Я. С. Друскиным (Я. С. Друскин — литератор, философ, искусствовед, член групп «Чинари» и ОБЭРИУ) как «звезда бессмыслицы» [2]. «Звезда бессмыслицы» работает в первую очередь на «объяснение мира», которое является основной творческой задачей Введенского. Творческий метод поэта, равно как и взаимосвязь трех «сверхразумных бессмыслиц» (именно так позиционировал Введенский основные категории своей поэтической и мировоззренческой системы) [5] — темы, требующие отдельных доскональных исследований. В данной статье мы коснемся лишь первой из «сверхразумных бессмыслиц» — а именно времени — и посмотрим, как данная тема анализируется в наиболее прецедентных текстах зрелого периода творчества писателя.

Стоит отметить, что отношение к категории времени было неоднозначным у всех авангардистов в целом, равно как и у участников групп «Чинари» и «ОБЭРИУ», членом которых был Введенский. Авангард, создавая «искусство будущего», противопоставляет его прошлому и тем самым фактически имплицирует категорию настоящего, сводя схему исторического времени к бинарной оппозиции «прошлое — будущее» [3]. Отсюда — хаотичный характер временных соотношений в поэзии Введенского, и здесь же коренятся проблемы, связанные с «объяснением мира», так как невозможно понять мир, не познав характер основополагающих онтологических категорий.

Своеобразие характера категории времени ярко иллюстрируется с помощью программного текста «Елка у Ивановых» [1, с. 240–261], в ремарках которого постоянно встречаем методично появляющиеся упоминания о точном времени, показываемом «на часах слева от двери». Эти ремарки даются в начале и конце каждой картины: «9 ч. вечера» и «12 ч. вечера» обрамляют картину первую, «9 ч. вечера» и «12 ч. ночи» — вторую, и. т. д. Данные указания изображают, судя по всему, прошедшее («Действие происходит в 90-х годах» [1, с. 240]) время, которое в целом движется линейно. Интересной деталью является то, что при постоянной смене мест действия (Ванная — Лес — Река — Участок — Сумасшедший дом — Коридор — Комната с гробом — Зал суда — Гостинная), «часы слева от двери» остаются теми же самыми, о чем упоминается при переносе действия из ванной в лес: «На тех же часах слева от двери те же 9 ч. вечера» [1, с. 243].

Совсем другое описание, связанное со временем, появляется в ремарке, открывающей девятую, финальную картину пьесы: «Картина девятая, как и все предыдущие изображает события, которые происходили за шесть лет до моего рождения, или за сорок лет до нас. Это самое меньшее» [1, с. 258]. В данной ремарке словно происходит разрушение восприятия времени, и связано это может быть с событиями, описываемыми в девятой картине, а именно со сценами смерти всех главных (условно, поскольку именно их Введенский выносит в список действующих лиц) персонажей пьесы. Конечно, можно вспомнить, что одну героиню — Варю Петрову — писатель почему-то щадит, но мы склонны полагать, что данная деталь возникает в тексте по причине банального недосмотра. Таким образом, именно в финальной картине происходит единственное событие пьесы, обладающее тотальным характером, имеющее смысл и противостоящее абсурду, происходящему на протяжении всего предыдущего действия. Смерть, как единственно важное событие «Елки у Ивановых», нарушает последовательность событий: «Володя Комаров (мальчик 25 лет. Стреляет над ее ухом себе в висок). Мама не плачь. Засмейся. Вот я и застрелился» [1, с. 260].

Нарушая естественный (абсурдный) ход событий, смерть их завершает: после гибели последней героини пьесы «Пузыревой Матери» следует ремарка: «Конец 9 картины, а вместе с ней и действия, а вместе с ним и всей пьесы. На часах слева от двери семь часов вечера» [1, с. 261]. Время остается единственной существующей категорией после смерти — как героев, так и всего мира пьесы. Идея времени как бесконечного потока, «переживающего» мир, характерна не только для творчества Введенского, но и для творчества обэриутов в целом [6]. Акт деления этого нерасчленимого по своей природе потока на промежутки и номинация данных промежутков выступают в качестве защитной реакции человека, оказавшегося в хаотичном и неумолимом течении времени (отсюда постоянные указания на время, показываемое часами, а также на возраст «детей», указываемый перед каждой репликой).

С идеей временного потока связано также фактическое отсутствие категории настоящего, о чем, в частности, пишет Д. И. Хармс: «...только тот звук, который произносится сейчас, является «настоящим». Но ведь и процесс произнесения этого звука обладает некоторой протяженностью. <...> Размышляя так, мы видим, что «настоящего» нет» [5, с. 32]. Творчество Введенского с этой точки зрения становится еще и попыткой остановить время, попыткой вычленить момент, во время которого можно наблюдать беспрерывно «мерцающий» [1, с. 177] во времени и вне времени мир.

В «Серой тетради» [1, с. 170] находим много подсказок, позволяющих сформулировать концепцию времени по Введенскому: «Оно (время) восходит над нами как ноль. Оно все превращает в ноль»; «События не совпадают со временем. Время съело события. От них не осталось косточек»; «Все разлагается на последние смертные части. Время поедает мир» [1, с. 175; 178; 180]. Всепоглощающий характер времени явно указывает на то, что оно, находясь вне материального мира, обладая трансцендентным характером (см. «Время единственное что вне нас не существует. Оно поглощает все существующее вне нас» [1, с. 175]), не является «зеркальным изображением предметов» [1, с. 177]. Время не помогает счету пространства, оно вообще не обладает какими-либо утилитарными функциями. Но самое главное — то, что человек не только не способен познать время, он им даже не обладает: «Те (предшествующие писатели) говорили: жизнь — мгновение в сравнении с вечностью. Я говорю: она вообще мгновение, даже в сравнении с мгновением» [4]. Отсюда — основная проблема, связанная с восприятием времени: невозможно познавать то, к чему нет возможности непосредственно прикоснуться, то, чем человек попросту не обладает.

Но первичный по отношению к вещественному миру характер времени приводит к тому, что непознаваемыми становятся сами предметы материальной действительности, поскольку они являются лишь «слабым зеркальным отображением времени» [1, с. 177]. Предметов — нет, и потому «опредмечивание» времени, связанное с дроблением его на различные промежутки и номинацией данных промежутков, ведет к тому, что истинная природа времени только затуманивается: «Если с часов стереть цифры, если забыть ложные названия, то уже может быть время захочет показать <...> себя во весь рост» [1, с. 177]. Но, так как обывательский человеческий язык является по отношению ко времени ущербным, поскольку не соответствует «времени, ни в каком ни в элементарном ни в сложном его понимании» [1, с. 175], этого не может произойти до тех пор, пока «ложные названия» не исчезнут из человеческого сознания вместе со старым языком. Создание нового метаязыка, который был бы способен преодолеть трансцендентный характер основных категорий, особенно занимало Введенкого. Стоит обратить внимание на то, что «роковой» характер времени препятствует и этой первостепенной задаче поэтического творчества:

Я испытывал слово на огне и на стуже,

но часы затягивались все туже и туже [1, с. 177].

Борьба с монолитным временем изначально бессмысленна, и потому продолжаются поиски момента, мгновения, в котором человек получает возможность познавать действительность. Первую подсказку находим в «Разговорах», записанных Липавским: «Важнее, когда человек избавлен от всего внешнего и остается один на один со временем» [4]. Здесь важно понять, имеется ли ввиду время во всей его полноте либо некий момент времени, которым человек все же обладает.

Для окончательного разрешения вопроса вновь обращаемся к «Серой тетради»: «Отмечу что последние час или два перед смертью могут быть действительно названы часом. Это есть что-то целое, что-то остановившееся, это как бы пространство, мир, комната или сад освободившиеся от времени. Их можно пощупать» [1, с. 177–178]. В этом отрывке — ответ на все вопросы, связанные с природой времени и всеми теми факторами, ввиду которых время затрудняет познание. В поэтике Введенского вдруг появляются мотивы, схожие с основными положениями философии К. Ясперса, в частности с понятием «пограничной ситуации» [8, с. 171–261]. Как и в пограничной ситуации у Ясперса, у Введенского человек именно в момент предсмертной агонии получает возможность ясно видеть сущность вещей.

В пограничную ситуацию, ограничивающуюся мгновением, рано или поздно попадают все. И если у Ясперса такие ситуации возникают перед лицом смерти, вины, тяжёлых испытаний и потрясений, то для Введенского существует единственная подобная ситуация — смерть: «Умирающий в восемьдесят лет, и умирающий в 10 лет, каждый имеет только секунду смерти. Ничего другого они не имеют» [1, с. 179]. Получается, что смерть есть не только нечто, что возникает в существовании каждого индивида, но, по сути, является единственным существенным и единственным существующим моментом жизни человека. Познание времени, равно как и познание мира, оказываются возможными единственно в этот момент, так как именно в этот момент мир становится возможно «пощупать». Чудо познания «возможно в момент Смерти. Оно возможно потому что Смерть есть остановка времени» [1, с. 179]. Однако, как было показано выше, время как свойство мира — единственное, что не прекращается после смерти. Таким образом, смерть позволяет человеку воспринять окружающий мир не в обычном для него состоянии потока, а как нечто цельное и остановившееся.

Время как «сверхразумная бессмыслица» оказывается тесно связана с другой составляющей основополагающей триады в поэтике Введенского — смертью. Как уже было сказано, взаимосвязь этих двух категорий в совокупности с категорией Божественного, является чрезвычайно перспективной темой, требующей детальной разработки. Нами же в данной статье был дан краткий анализ функционирования категории времени в поэтике Александра Введенского.

Литература:

1. Введенский А. И. Всё. — М.: ОГИ. 2011. — 734 с.
2. Я. Друскин. Звезда бессмыслицы [Текст] / Сборище друзей, оставленных судьбою. В двух томах. Том 1. — М.: Ладомир. 1998. — с. 323–416.
3. Карпакова О. Философия Н. Лосского и поэтический язык «обэриутов» [Текст] / О. Карпакова. — Электрон. текстовые дан. — Режим доступа: http://kogni.narod.ru/oksana.htm, свободный.
4. Липавский Л. С. Разговоры [Текст] / Липавский Л. С. Исследование ужаса. — М.: Ад Маргинем. 2005. — с. 307–424.
5. Огрызко В. Меня интересуют три темы — время, смерть, Бог [Электронный ресурс] / В. Огрызко. — Электрон. текстовые дан. — Литературная Россия, 2009. — № 26. Режим доступа: http://www.litrossia.ru/archive/item/3598-oldarchive, свободный.
6. Tyszkowska-Kasprzak E. Творчество Даниила Хармса и философия Анри Бергсона [Текст] / Elizbieta Tyszowska-Kasprzak // Polilog. Studia Neofilologiczne. — 2012. — № 2. — С. 117–129.
7. Хармс Д. И. Неизданный Хармс. Полное собрание сочинений. — С.: Академический Проект. 2001. — С. 32.
8. Ясперс К. Разум и экзистенция. Пер. с нем. А. Судакова [Текст] — М.: Канон+РООИ «Реабилитация», 2013. — 336 с.