Актуальные проблемы местоимений ингушского языка

 

Одной из актуальных проблем современного нахского языкознания на сегодняшний день, несмотря на многочисленные исследования, остается проблема классификации частей речи. В ингушском языке эта проблема примечательна тем, что в отличие от глубоко исследованных языков, в данном языке не представлена конкретно определенная и четкая дифференциация частей речи. Вследствие этого наше внимание привлек класс местоимений.

Во все периоды развития языкознания местоимения привлекали внимание лингвистов. Вопросы, связанные с анализом местоимений в нахских языках, рассматриваются в работах многих кавказоведов. В работе «Чеченский язык» П. К. Услар выделяет эту часть речи. З. К. Мальсагов в «Грамматике ингушского языка» среди шести изменяемых частей речи называет местоимение. Н. Ф. Яковлев отмечает, что в чеченском языке «мы имеем оформившиеся в качестве особой части речи местоимения» [11]. Частные вопросы, касающиеся местоимений, освещаются в работах

А. С. Куркиева [5], Ю. Д. Дешериева [4] и других.

Древний грамматический класс местоимений как субъективно-указательных слов, определяющих действительность в ее отношении к говорящему лицу, к данной обстановке речи, пережил глубокие изменения своего строя. Большая часть местоимений в русском языке слилась с категориями прилагательных, наречий, союзов и частиц.

Это относится и к состоянию положения местоимения как части речи в ингушском языке, где местоимение еще четко не дифференцировалось от других частей речи. За исключением предметно-личных местоимений, составляющих небольшую грамматически обособленную группу, другие разряды местоимений рассеяны по разным грамматическим категориям.

Традиционное, восходящее к Греко-римской грамматике, определение всего класса местоимений как заменителей или заместителей имени было забраковано в русской грамматике еще в первой половине 19 века.

Г. П. Павский начинал свое рассуждение о местоимениях такими словами: «Имя, данное местоимениям, не вполне выражает их значение в языке. Местоимения не заменяют имен, а служат только указанием на них или напоминанием об них …» [6, с. 27].

А. А. Потебня [8] отмечал, что местоимения не составляют особой части речи, но представляют своеобразный лексико-семантический тип слов

А. П. Пешковский [7] считал, что у местоимений совсем нет вещественного значения, что у них и основное и добавочное значения — формальные. Он доказывал отсутствие резких границ между местоименными и неместоименными словами.

В. В. Виноградов же отмечает, что «разделяемая многими лингвистами точка зрения на них, как на «разряд слов, определяющий объекты в их отношении к говорящему лицу» (А. А. Потебня), или взгляд на местоимения как на чисто формальные слова (А. А. Шахматов, А. М. Пешковский) не совсем точно отражает их специфику.

Местоимения в ингушском языке не являются чисто формальными, так как к ним относятся предметно-личные, притяжательные и указательные слова: из «он», иззал «столько», х1ара «каждый», хьа «твой», шоаш «сами», вож «другой», моллаг1а «любой», ер «этот» и другие.

Авторы учебника «Современный ингушский язык» рассматривают местоимение как самостоятельную часть речи, которая «обозначает предмет, его качество, число, но не называет их по имени» [1, с. 18–26].

Среди местоимений ингушского языка особое место занимают предметно — личные местоимения. На обособленное положение группы предметно-личных местоимений указывают, прежде всего, своеобразия выражения и отражения грамматического класса в их строе.

Как в русском языке личные местоимения я и ты, не имея родовых форм, могут иметь значение любого рода, так и в ингушском языке местоимения со «я», хьо «ты», не имея класса, могут иметь значение любого класса. Эти местоимения могут относиться к лицам не непосредственно, а через посредство их названий, их имен, и тогда класс местоимений определяется классом того имени существительного, на которое они указывают, от лица которого они выступают. Например: Хасан, хьо дукха лувш ва. [2, c. 67] / «Хасан, ты много говоришь».

Местоимение 1-го лица множественного числа тхо «мы» лишено классных различий, как и все вообще имена, облеченные в формы множественного числа. То же самое можно сказать и о местоимении из «он, она, оно».

Вопросительное местоимение мала «кто» употребляется в вопросительном значении и относится к неизвестному лицу. Оно обычно не сопровождается указанием на различия лиц по классу, но чаще всего употребляется в мужском классе: Мала ва хьо? / «Кто ты?».

Со своеобразиями классовых значений у предметно-личных местоимений сочетаются особенности в приемах выражения категории лица. Но это не соответствует вполне той грамматической категории одушевленности, которую мы видели в именах существительных. Это деление проводит резкое различие между лицами и не лицами; лица — это говорящий, его собеседник и все им подобные; к не лицам относятся и животные, и предметы, и явления. Это видно из того, что заметив животных, мы не спросим: «Малав из?» / «Кто это?»,а спросим: «Фу я из?» / «Что это?».

Личное местоимение 3-го лица из «он, она, оно» означает не только лица, но и живые существа, даже предметы. В современном языке форма цун «его» является родительным, винительным падежом от из «он и оно», относясь безразлично к людям, животным и неодушевленным предметам.

«Отсутствие грамматического единства местоименных слов, с одной стороны, и … совпадение их разрядов и отдельных местоименных лексем со словами других частей речи мало у кого вызывает сомнения. Вопрос в том, насколько мы правы, просто распределяя местоименные слова между именами существительными, прилагательными, числительными и наречиями» [10, с. 92].

Вопрос об особом положении «местоимений — существительных» в системе частей речи ставится не впервые. Обоснованность выделения местоимений — существительных в отдельную часть речи можно установить на основании их лексико-грамматических свойств, а в этом плане «по структуре словоизменительных парадигм и характеру выражения морфологических категорий особое место среди местоименных слов занимают местоимения — существительные: они характеризуются собственным специфическим выражением категориальных рода, числа и падежа и особенностями словоизменения.

В лексическом отношении анализируемая группа слов имеет с существительными больше сходств, чем различий. Те и другие с разной степенью определенности служат для обозначения лица или предмета, только в одном случае они называются (имя существительное), в другом только указываются (местоименные слова), т. е. речь идет «о разных типах обозначения лица и предмета, которые в языкознании получили названия «номинация» и «прономинация». Лексико-грамматическая классификация местоимений — существительных в том виде, в каком она проводится в отношении существительных, конечно, невозможна, но основное для существительных деление на одушевленные — неодушевленные слова применимо и здесь» [10, с. 92].

Личные местоимения со «я», хьо «ты», тхо «мы», шо «вы»и возвратное се «себя» в лексическом плане, безусловно, одушевленные, так как употребляются для прономинации лиц — людей. Личное местоимение из «он» лексически трудно отнести к одушевленным, так как указывает не только на лицо, но и на предмет: Еларг-м яц из, цу маьрелах, — аьлар Къамбулата. [2, с.136] /«Не будет она рада тому замужеству! — сказал Къамбулат» (из «она» — здесь указывает на лицо). Йохка ма лургйий из — аьлар Дауда, оаха гульяь т1аьда йол б1аргаяьйча. [Там же, с. 145] /«Оно не испортится, — сказал Дауд, — увидев мокрое сено, которое мы собрали» (из «оно» — здесь указывает на предмет, но формально-грамматически это слово также ведет себя как одушевленное.

В лексико-семантическом и лексико-грамматическом отношении, таким образом, нет таких признаков местоимений-существительных, которые позволяли бы вывести их за пределы существительных и считать самостоятельной частью речи. Вместе с тем, нельзя не признать, что лексическая семантика и значение предметно-личной прономинации у местоимений настолько специфичны, чтобы не смешивать эту группу слов с обычными существительными.

Местоимения в ингушском языке не образуются от других частей речи и не пополняются новыми словами за некоторым исключением, когда удвоение основ дает новое местоимение: со-се «я сам», хьо-хье «ты сам», вай-воаш «мы сами», шо-шоаш «вы сами» и т. д.

В сфере местоимений невозможен лексический параллелизм. Местоимения, в отличие от других частей речи, не обозначают тех или иных понятий, а являются прямыми указаниями на предметы и явления объективной действительности. Конкретное лексическое значение они получают в контексте. Например, местоимение хьо «ты» указывает на лицо, к которому обращаются: Хьона денад ер совг1ат. / «Тебе принесли этот подарок». Хьо дика лорва. / «Ты хороший врач»; либо приобретает обобщенно-личное значение, то есть указывает не на определенное лицо, а на лицо вообще: Наха везаш хьо ваьхавале, велча сийле хургва хьо. / «Если ты был уважаем народом при жизни, ты и после смерти будешь почитаем».

Местоимения в ингушском языке распределяются на несколько разрядов, которые не образуют четкой словообразовательной структуры. В современном ингушском языке выделяют личные, возвратные, притяжательные, указательные, определительные, неопределенные, вопросительные и отрицательные местоимения.

Таким образом, в настоящее время в ингушском языке местоимения, несмотря на полную грамматическую разобщенность отдельных групп, рассматриваются как лексико-грамматический разряд слов, как самостоятельная часть речи, которая обозначает предмет, признаки, количества, но не называет их.

 

Литература:

 

1.              Ахриева Р. И. Современный ингушский язык. Назрань: Пилигрим, 1997. 265 с.
2.              Боков А. Х. Сыновья Беки. — Грозный: Чечено-Ингушское книжное изд-во, 1981. 576 с.
3.              Виноградов В. В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М.: Высшая школа, 1986. 639 с.
4.              Дешериев Ю. Д. Сравнительно-историческая грамматика нахских языков и проблемы происхождения и исторического развития горских кавказских народов. М.: КомКнига. 2006. 552 с.
5.              Куркиев А. С. Местоимения в нахских языках. — Тбилиси, 1965.
6.              Павский Г. П. Филологические наблюдения над составом русского языка. Рассуждение третье. — СПб., 1850. 227 с.
7.              Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. — М.: Учпедгиз, 1956. 544 с.
8.              Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. — Т. 1. — М.: Просвещение. 1958. 551 с.
9.              Русская грамматика. Том 1. М.: Наука. 1980. 789 с.
10.         Халидов А. И. Морфология современного русского языка. Часть 2. Грозный: Изд-во ЧГУ, 1998. 153 с.
11.         Яковлев Н. Ф. Морфология чеченского языка. — Грозный: Чечено-Ингушское книжное изд-во, 1960. 240 с.