Жанровое своеобразие романа Н. Подольского «Хроники Незримой империи»

Произведение Наля Подольского «Хроники Незримой империи» содержит в себе приметы традиционного жанра киберпанка. Киберпанк включается (в предполагающую трансформацию антиутопической модели) жанровую парадигму: дизельпанк (мир, существующий на технологиях 20-х–50-х годов ХХ века), стимпанк (или паропанк: мир опирается на технологии паровых машин), биопанк (рассматривается мир с точки зрения правомерности использования генной инженерии и биологического оружия), ститчпанк (альтернативный вариант развития человечества, основные жители этого мира куклы, мягкие игрушки). Также выделяются пост–киберпанк (он менее мрачен, и может носить пародийный характер по отношению к киберпанку) и нанопанк (разновидность посткиберпанка: посвящен аспектам использования нанотехнологий).

Традиционно жанровые границы киберпанка определяются преимущественно через доминирование постапокалиптической тематики, и в нем описывают мир будущего, в котором высокое технологическое развитие (информационные технологии и кибернетика) сочетается с глубоким упадком или радикальными переменами в социальном устройстве.

Считается, что этот жанр должен содержать такие элементы как киберпространство, искусственный интеллект, конфликт хакеров и корпораций. Однако все эти черты отражают только тематический уровень и не являются полноценными жанровыми идентификаторами. Киберпанк как жанр имеет синтетическую природу; он включает в себя фантастическую и антиутопическую модели. Фантастическая составляющая киберпанка будет определять сюжетно-тематический план. Событийность — это составляющая сюжета, рассчитанная на массового читателя.Если в сюжете антиутопии стержнем являются социальные, политические, экономические проблемы, формируются причинно-следственные связи, то для киберпанка социальный компонент является вторичным, часто используется как фоновый зарисовок антиутопической модели мира после катастрофы.

В отличие от антиутопии, цель которой детально рассмотреть через развитие техники, отношений в обществе результат той или иной утопической идеи, у киберпанка нет такого интереса к деталям. Часто для киберпанка даже не важно, какая причина привела к катастрофе, внимание уделяется конфликту между героем — бунтарем (не обязательно хакером!) и корпорациями. При этом социальный аспект не несет никакой смысловой нагрузки. Таким образом, происходит разрыв между философской проблематикой и событийным рядом (у которого основная составляющая — это экшен, направленный скорее на развлечение аудитории). Кинематограф часто использует такие приемы экшена как стрельба, погоня, приемы борьбы на головокружительной высоте или в необычном месте (в отсеке выхода в открытый космос).

Киберпанк как жанр приводит к трансформации утопического сознания в виртуальное.Проблема виртуализации сознания занимает важное место среди явлений последнего десятилетия. Виртуализация сознания рассматривается в работах Маршалла Мак-Люэна, Умберто Эко и др.

В работе Маршалла Мак-Люэна «Галактика Гуттенберга: Сотворение человека печатной культуры» мы видим, что автор стремится представить концепцию изменения человеческого сознания под влиянием фонетического алфавита [1, с. 192].Именно книгопечатание приводит к визуальному типу восприятия информации, когда живой звук, произносимый человеком, превращается в абстрагированный значок текста. Если апеллировать понятиями Маршалла Мак-Люэна из его книги «Галактика Гуттенберга…», то становится ясно, что восприятие реальности постепенно меняется, и в ХХ веке на смену печати (линейному способу мышления) приходит глобальное восприятие — гиперцепция, через образы телевидения и другие электронные средства. Человек со времен Гутенберга носит в себе фрагментарное сознание — как результат раскола визуального и слухового восприятия. Не случайно, одна из глав «Галактики Гуттенберга…», так и называется: «Шизофрения, по-видимому, является закономерным следствием распространения письменности».

В статье Умберто Эко «От интернета к Гуттенбергу: текст и гипертекст». [4] отношение к виртуализации немного другое. Он считает, телевидение и компьютер — это разные способы восприятия информации (в отличие от М. Мак-Люэна, для которого все электронные средства ведут к гиперцепции). Умберто Эко показывает, что общество можно условно поделить на тех, кто выбирает телевидение (всегда принимают готовые суждения, так как визуализация не позволяет им различать частное и общее) и тех, кто выбирает компьютер (люди, обладающие критическим мышлением, способны различать частное и общее). В монографии А. Р. Усмановой «Умберто Эко: парадоксы интерпретации» подчеркивается мнение Умберто Эко, что, не смотря на доминирование визуальной коммуникации над письменной, предсказания Мак-Люэна видоизменились. «Согласно Мак-Люэну, Визуальная Галактика должна была заменить (еще несколько десятилетий назад) Галактику Гутенберга, однако этого не произошло, Мак-Люэн также утверждал, что мы будем жить в новой электронной Глобальной Деревне. Мы действительно живем в электронном сообществе, но это никак нельзя назвать «деревней»…» [5, с. 110].

Таким образом, рассмотрев оба подхода к изменению человеческого сознания, можно отметить общий тезис, в котором сходятся оба культуролога. Расщепления сознания, действительно произошло под влиянием «Галактики Гутенберга», и человек уже с того момента, когда оторвался от природного синкретизма всех органов чувств, позволив визуальному стать доминирующим, несет в себе фрагментарное сознание. Именно это привело в конечном итоге к размыванию границ реального и виртуального. Причем внимание: виртуальное сознание — это не только, и не столько связь с интернетом и мировой паутиной (!) Это состояние человека, когда он утрачивает связь с реальностью, находясь при этом в физическим (реальном мире). Это способ мироощущения человека, иногда как попытка убежать от собственного «я», иногда как попытка реконструировать свою жизнь параллельно уже существующей.

Именно это трансформация сознания в виртуальное является основой антропологического эксперимента в «Хрониках Незримой империи», которая проходит через образы двойников — симукляров. Киберпанк уделяет большое внимание антропологической сущности, рассматривая через мозаичное построение трансформацию сознания человека. Жанр киберпанка дает наиболее полные возможности для постановки эксперимента над коннотацией слова «человечность»: действительной формой ее существования и переосмысления в той или другой модели. Остается ли человек человеком в тех или иных условиях, не стал ли он одной из машин, полностью потеряв ту суть, которую принято называть человеческой, — вот основная проблема, которую стремится раскрыть киберпанк.

На смысловом уровне киберпанк стремится к выявлению виртуализации сознания. Но изменение сознания отражается в-первую очередь в подтексте, то есть происходит философское и культурологическое переосмысление антропологической личности. У Н. Подольского в «Хрониках Незримой империи» происходит деление населения Заоблачного Петербурга на касты: адепты (финкеры), гамеры, юзеры (юзверы) и бомжи. [3, с. 141]. Симукляры (кроме Нон-гравитантов; они относятся к адептам) не являются кастой вообще, в то время как бомжи являются официально принятой кастой.Эта ситуация складывается в результате неправильно восприятия симукляров людьми. Для оригиналов, живущих в реальном и виртуальном мирах, трудно принять симукляров как живых существ, обладающих своей волей и душой.Возникает вопрос: Что делает человека человеком? Киберпанк пытается осознать квинтэссенцию, антропологическую составляющую человека, ставя своих героев в различные ситуации, играя с существующими жанровыми моделями.

Итак, рассмотрим на конкретном тексте Н. Подольского. Сюжет «Хроники Незримой империи» Н. Подольского сосредоточен вокруг виртуального города — Заоблачного Петербурга, который существует параллельно настоящему Санкт-Петербургу в виртуальном пространстве. Само существование его — плод фантазии писателей-неофундаменталистов. Вся деловая жизнь: работы банков, офисов, связанная с огромными подсчетами, рискованная работа создателей и конструкторов машин, а также проверка и диагностика перешла в виртуальный мир, где у каждого реального здания есть свой продублированный офис в виртуальном мире. Благодаря симуклярам, вся сложная информационная сеть и техническая сторона реального Петербурга существует в виртуальном без ущерба для экономики «базовой реальности». Здесь мы знакомимся с основными героями: Великим магистром Александером, системным психологом Вероникой Лагиной, а также с их виртуальными копиями, которые начинают осознавать, что они не просто инструмент для технической поддержки системы, а такие же «люди», просто существующие в одной единственной для них реальности — виртуальной.

В киберпанке размывание четких границ между реальностью и виртуальностью на формальном уровне происходит через «игровые конструкции жизни». Можно сказать, что в «Хрониках…» восстановлена основная структура антиутопической модели в игровой форме: бинарность (противопоставление органического/технологического), все действие перенесено в виртуальное пространство; представлено — государством с тоталитарной системой власти (Император и семь магистров). Это подтверждает, что через «игровые конструкции жизни» в «Хрониках…» происходит становление киберпанка. Игровые конструкции жизни проходят через весь текст, сам автор дает указание на это через мысли Вероники Лагиной: «Но и сейчас все бытие гамеров — игровое, и это правильно, потому что вся человеческая культура — игровая… только вот Игра с тех пор стала гигантской, превратилась в Гиперигру. Раньше игра помещалась в жизни, а теперь жизнь уместилась в Игре». [2, с. 159]

Если обратиться к самому названию произведения, то внимание здесь привлекают два слова: «хроника» и «незримая», автор словно играет с двумя противоположными признаками. Хроника — это описание событий в хронологическом порядке, то есть наличие хронотопа (времени и места). Но слово «незримая» дает дополнительное значение (противопоставляется) «хронике»: незримость границ Империи означает размывание во времени и пространстве. Время у Наля Подольского представлено не в традиционном виде, как необратимое течение, протекающее только в одном направлении из прошлого в будущее, а как ирреальное настоящее (нет историчности, хронологичности у столицы виртуальной Империи — Заоблачного Санкт-Петербурга). Ее местоположение также размыто: «Незримая империя размещается в виртуальном пространстве и не имеет видимых границ. Все земные проекции ее территорий временны и изменчивы до появления Незримого Императора» [2, с. 135].

Хроника — это описание событий глазами того, кто находится внутри системы, то есть подразумевается наличие героя, который вел бы записи на основе своих наблюдений. У Наля Подольского нет традиционной системы персонажей — конгломерата из трех основных героев: человека уходящего века, человека переходного периода и человека нового времени — героической триады [4, с. 286]. В повести Наля Подольского все три образа сосредоточены вокруг одного героя, это новый вид симукляров — Нон-гравитант (первый и пока единственный представитель — воскрешенный философ ХХ века — Николай Федоров).

Здесь нет главных героев, можно заметить, что вопрос о двойственном положении симукляров и людей, который интересует автора, проходит через три пары. Между каждой парой (копия и оригинал) возникают сложные формы взаимосвязи:

1)                 гармонически сосуществующие человек и симукляр (Невесомый и Н.Федоров)

2)                 навязывание гендерной роли симукляру (Ника-17 и Вероника)

3)                 сопернические отношения, на основе сходства (Алекс-25 и Алекс)

Итак, рассмотрим, первую пару (условно), так как формально человек и симукляр существуют в виртуальном разуме Невесомого. Он выполняет своеобразную резонирующую функцию, именно его образ позволяет увидеть двойственное положение симукляров. В образе Николая Федорова мы видим два начала: человеческое и искусственное (симукляровское). С одной стороны, он участник всей этой запутанной борьбы между людьми и симуклярами, так как сам является симукляром. С другой, он выше этой борьбы, и способен абстрагироваться, то есть выступать как наблюдатель, анализирующий данную ситуацию. Он рефлексирует на происходящее, высказывает мысли, которых придерживается и сам Подольский, таким образом, Невесомый — своеобразный резонер авторской концепции.

Николай Федоров в прошлой своей жизни строил свою философию «общего дела», основанную на идее «действия», а не пассивного созерцания мира. Он считал, что необходимо побороть смерть. Магистр Александер, опираясь именно на эту идею Федорова, стремится оживить великие умы прошлого.

Однако Невесомый понимает, что «бессмертие», которое в результате было создано, совсем не то, о чем он мечтал. Здесь, можно увидеть сходность темы жертвы и его создателя, которая проецируется в образах магистра Александера (эгоистичного ученого Франкенштейна) и его монстра (Невесомый). Мы встречаемся с «возрожденным» Николаем Федоровым, который оказывается свидетелем и одновременно подопытным в отношении собственной идеи. Невесомый после «воскрешения» находится в пограничной ситуации жизни и смерти. Формально он все еще мертв, так как телесного воплощения в физическом мире он не получил. В то же время философ жив: он помнит свою прошлую сущность, стремится к познанию окружающего мира и способен к переоценке своей идеи, которая оказывается понятой не совсем верно Великим магистром.

Николай Федоров понимает, что его идея была искажена, ведь дело не в материальном теле, а том, что такое тело можно будет синтезировать только после того, как все законы природы будут поняты и осмыслены человеком, а люди объединятся. Воскрешение — это дело всего человечества на братской основе. Однако ни о каком братстве у Александера не идет и речи: среди адептов Германии он видит соперников, а всех «жителей» Заоблачного Петербурга он просто вынуждает принять новую касту Нон-гравитантов. При этом, он мало занимается своим «монстром», оставляя Невесомого на попечении системного психолога Вероники.

Невесомый, вынужденный сторонний наблюдатель и одновременно участник идеи воскрешения поколений, видит, что воскрешение в виртуальности на самом деле бесчеловечно, и само отношение людей к своим симуклярам, похоже на отношение рабов и их хозяев, хотя симукляры третьего ранга намного способнее, чем их человеческие оригиналы. Именно в образе Невесомого и в его философской концепции преодоления дисгармонии жизни, конец которой — смерть (идея воскрешения), мы встречаемся с утопической идеей — получением вечной жизни. Но именно в высказываниях Невесомого утопическая идея начинает раскрываться как несостоятельная: он дает оценку существующей системе и находит ее несостоятельность. Он ставит вопросы, которые начинают менять восприятие людей. Он наиболее гармоничное воплощение двойников: оригинала и копии, это мотивировано тем, что ему не приходится входить в конфликт со своим «хозяином» (ибо его оригинал давно умер, а его воссоздали по трудам Николая Федорова).

Но если рассматривать другие пары: Вероника Лагина — Ника 4317, а также Великий магистр Александер — Алекс 2725, то здесь появляется довольно острая проблема самоидентификации. Попробуем рассмотреть особенности двух этих пар, оригинала и копии.

Поднимается закономерный вопрос, почему возникла такая тесная связь между двумя этими парами? У всего населения Заоблачного Петербурга, есть их копии — симукляры. Но большинство жителей предпочитают создавать симукляров в образе животных, а не собственных копий.

Великий магистр Александер, который «способен всерьез носиться только с экстремистскими, шокирующими идеями» и последней «выходкой» которого стало воскрешение новой касты адептов — Нон-гравитантов (единственный представитель, на данный момент, Невесомый) считает, что он и его копия прекрасно понимаю друг друга. Даже при попытке магистра безопасности — Сержа — предупредить об опасности, Великий магистр не верит, что его копия может иметь что — то против условий Заоблачного Петербурга. Однако, Алекс 2725 (он же Алекс-25) не доволен положением вещей. Для копии Великого магистра, кажется обидным, что симукляры, которые обладают огромными запасами памяти, вынуждены терпеть иго людей. Ведь именно люди являются «отжившими компьютерными программами». Именно через образ этих двойников — соперников, возникает монструозный дискурс. Алекс-25 — это результат эксперимента Великого магистра, то есть жертва; и с течением времени, он начинает понимать, что его только используют, а свободы и уважения личности как таковой к симуклярам нет. Хотя системные психологи упорно вырабатывают в симуклярах чувство собственного «я. Ведь если даже симукляру (мульке) повезет, и его хозяин будет внимателен к нему, то все равно положения равноценности двух личностей не будет. Алекс-25, отлично понимая это, решает поднять восстание и захватить власть над энергетикой в базовой реальности, чтобы к симуклярам начали относиться как к одной из официальных каст, учитывая то, что для них не существует второй — базовой реальности, которая есть у всех людей. У Подольского такое притеснение симукляров происходит не по велению логики Единого государства, то есть не как желание приобрести «счастье» за счет несвободы и энтропии, а как результат человеческого фактора. У Великого магистра Александера, основная черта характера — это эгоцентричность (что, между прочим, не избежал и Алекс-25), и как результат не способность заметить недовольство своей копии (какое же ему дело до остальных симукляров). Он просто не допускает мысли, что что-то в мире может быть не так, как он хочет. Ведь он гений! И зачем заглядывать так далеко, что будет с жертвами его эксперимента. Такая точка зрения дает нам возможность вновь обратить свой взор на литературу ХХ века, на образы Франкенштейна и чудовища Франкенштейна, которые представляют собой пару творца и продукт эксперимента. Алекс-25 (впрочем, как и все симукляры) становится такой же жертвой эксперимента Великого магистра, как в свое время стал гомункул, созданный Франкенштейном, скорее как результат эгоизма ученого, а не попытка достижения научной цели. И эта неспособность нести ответственность за свое творение проецируется на ситуацию между людьми и симуклярами.

Другаяцентральная пара (Веронике-Нике-17), то можно увидеть, что между ними близости больше, но вновь отсутствуют отношения тождества. Системный психолог Вероника Лагина, «полноправный гамер», вовлеченная в авантюру магистра, проецирует, пусть и неосознанно, на свою копию — мужское alter ego — Ник-17. Возможно, это связано с ее неспособностью завязывать отношение с мужчинами из базовой реальности. Предпочтение она отдает виртуальному общению, с постоянными сексуальными партнерами, которые — как и она — являются системными психологами. Несмотря на давление на личность Ники-17, Вероника очень привязана к своей копии. Потеря Ники приводит к тому, что она теряет часть себя, а с ней и доверие к виртуальному миру. Именно Вероника начинает осознавать важность базовой реальности, только она в полной мере может сочувствовать Невесомому, застрявшему в виртуальной реальности.

Уничтожение магистрами Алекса из виртуальной реальности оставляет сильный осадок на душах и Вероники, и самих магистров. Они чувствуют, что стерли не просто «компьютерную программу, зараженную вирусом бешенства, а часть личности Александера». Оригинал Виктория чувствует эту разъединённость между людьми и симуклярами, более того, она начинает понимать, что симукляры более человечны, чем их оригиналы. Ведь Великого магистра при сближении с Викторией интересовал лишь физический секс, в то время как Алекс-25 заронил в душу Ники-17 настоящую любовь, которая и приводит к тому, что симукляр — Ника — отказывается от своей «личности» (уничтожает свою собственную программу памяти) после «убийства» ее любимого.

Таким образом, роман Подольского является одним из немногочисленных примеров открытой реализации жанровой модели киберпанка, находящей отражение как на формальном, так и на смысловом уровнях. И характеризуется воплощением виртуализации сознания в двух видах: положительное — раскрытое в образе Невесомого, и отрицательное в парах Ника-Вероника, Алекс-Александер.

Литература:

1.                  Мак-Люэн Маршалл. Галактика Гуттенберга: Сотворение человека печатной культуры./ М. Мак-Люэн. — Киев: Ника-Центр, 2003. — 432 с.

2.                  Незримая империя: повести / сост. и предисл. П. Крусанова. — СПб.: ТИД Амфора, 2005. — 439 с.

3.                  Лукашёнок И. Д. Антиутопия как социокультурный феномен начала XXI века/ И. Д. Лукашёнок // Ярославский педагогический вестник. — 2010. — № 4. — Том I (Гуманитарные науки). — С.286–289.

4.                  Отрывки из публичной лекции Умберто Эко на экономическом факультете МГУ 20.05.1998. — Режим доступа: http://gudleifr.h1.ru/5310.html (дата обращения: 04.05.2014).

5.                  Усманова А. Р. Умберто Эко: парадоксы интерпретации./ А. Р. Усманова. — Минск: ЕГУ Пропилеи, 2000. — 200 с.